Марийка верила, что всё будет хорошо.
Наум Наумович, а в студенческой среде просто Наумыч, был профессором кафедры прикладной альтернативной медицины в её университете. Он обязательно должен помочь. У любой экстраординости есть экстраслабинка, для любой волшебной палочки можно найти подходящий волшебный топорик. Это были слова профессора.
Внезапно Пашка закричал.
— Больно! Очень больно! Уа-а-а!
Марийка бросилась к нему.
Он лежал на спине, весь в поту. Укрытые одеялом конечности — а точнее, то, что от них осталось — с недюжей силой колотили по дивану, поднимаясь кверху и опускаясь. Марийка подсознательно на мгновенье сравнила его с жуком, который оказался на спинке кверху лапками и никак не мог перевернуться в ходовое положение. Это продолжалось несколько секунд, показавшихся Марийке вечностью — она не знала, что предпринять, как ему помочь.
Наконец Пашка успокоился. Наверное, боль ушла.
— Ты как? Па?
Он помолчал, потом, подумав, сказал следующее:
— Знаешь, Ма, всё-таки я чувствую ноги, они у меня есть. Просто мы их не видим. Сейчас твой Джек сделал мне больно, причинил боль моим ногам. Которые никуда не делись. Он укусил меня. Я пинался и отогнал его. Слышишь, Ма?..
Она слышала его — Пашку-реалиста. Ещё она слышала за окном негромкий лай Неугомонного Джека — наверное, тот опять гонял наглых ворон.
— Па, скоро приедет профессор, о котором я тебе говорила. Он поможет нам справиться.
— Как с этим можно справиться? Как? — в голосе парня чувствовалась тоскливая обречённость. А ожидание скорого появления какого-то профессоришки вызывало в нём — Пашке-скептике — чувство недоверия и напрасности предпринимаемых попыток спасения его жизни.
У Марийки пока не было ответа — у неё почему-то нашлись другие слова.
— Когда я была маленькой, мой дед часто брал меня с собой на Утиное озеро. Я сама этого совсем не помню, но в рассказах бабушки был такой случай. Однажды мы с дедом плавали там на лодке. Не знаю, из-за чего именно, но на середине озера лодка перевернулась, и мы оказались в воде. Меня спасли местные рыбаки, а деда вместе с затонувшим судёнышком искали три дня. Бабушка во время поисков даже ночевала на берегу, не веря в его гибель. А на третий день она увидела чудо. В прибрежной воде сначала показалось дно дедовской лодки, а потом на берег вышел он сам. Оказалось, его спасла эта перевёрнутая лодка. В ней, как в куполе, был воздух, которого ему каким-то фантастическим образом хватило на три дня, чтобы за это время, удерживая лодку на плечах, пройти по дну озера от середины до самого берега. К бабушке…
Марийка взглянула на Пашку. Глаза его были закрыты, он опять был далеко, во сне. Девушка мысленно вернулась из своего «далёка» в действительность.
«Почему он так много спит? Ну где же Наум Наумыч?»
Она присела на корточках у изголовья дивана и положила руку на светлые волосы своего парня. Почему-то ей вспомнилась песенка из детства, которую иногда пела бабушка.
Шёпотом Марийка произнесла:
Ты имей в виду,
Я тебя найду –
В ледяном пруду,
В каменном саду…
Глаза её закрылись и уже затуманенная голова медленно опустилась на подушку рядом с головой юноши. Чёрные кудряшки переплелись со светлыми волосами.
Во дворе не утихал задиристый лай.
VII
Она проснулась от стука в дверь. Пашка спал всё в том же положении. Марийка протёрла глаза и опять почувствовала давление ужасной реальности.
Наум Наумыч являл собой сухонького старичка с седой, ещё не лысеющей шевелюрой, маленькими выцветшими глазами и носом, похожим на клюв клеста. В руках он держал свой неизменный портфель из чёрной рельефной кожи. Профессор вошёл в дом, впустив вперёд себя Неугомонного Джека, и огляделся вокруг.
Марийка решила сразу перейти к делу. Она взяла профессора за жилистую руку, подвела его к Пашке, откинула одеяло — и в ужасе попятилась назад, увидев новую метаморфозу.
— Едрён-фотон! — удивлённо выпалил Наум Наумыч свою фирменную присказку, которая никак не вязалась с его импозантностью, и грохнулся на стул, благо, тот стоял рядом. От солидности профессора не осталось и следа. — Что это? Что произошло, Машенька? — Давно её так никто не называл. — Как это могло случиться? Он жив? — Клестообразный нос двигался, словно его владельцу не хватало воздуха.
В очередной раз пытаясь совладать с собой и ужасом, Марийка хрипло прошептала:
— Да. Он жив. Это мой Пашка. Он… он исчезает…
На этот раз так называемых сечений было три. Одно на животе, чуть ниже пупка, и два на запястьях. Пашка стал ещё меньше.
Крови, как и прежде, не было вообще.
Наум Наумыч дрожащими руками нацепил на птичий нос огромные очки с выпуклыми окулярами и, пытаясь ничего не упустить, стал осматривать Пашку — то, что от него оставалось. Он скрупулёзно изучал каждый сантиметр тела юноши, а именно те ровные места, которые Марийка называла сечениями и которые зловеще зияли красным цветом, являя взору внутреннюю структуру живого человеческого организма.
В это время Марийка посвящала профессора во всё, что с ними приключилось. Она говорила быстро, боясь упустить время, но всё равно не могла без пауз, во время которых к её горлу подступали слёзы и ощущения тошноты.
— Как это остановить? — взмолилась она в конце рассказа, перейдя на крик. — Не молчите! Вы можете! Умоляю!
В ответ профессор похлопал Пашку по щеке. Тот не проснулся. Наум Наумыч достал из своего портфеля флакон с какой-то бесцветной жидкостью и поднёс его к Пашкиному лицу.
Марийка поморщилась, ощутив резкий запах, похожий на запах нашатырки. Пашка тотчас очнулся. В ресницах белели маленькие солевые крапинки от слёз.
— Что… кто вы? — спросил Пашка. — Ма, это тот самый профессор?
Марийка кивнула.
Парень попытался приподняться, но не смог. Он увидел свои руки, которые уже не имели кистей. Крапинки от соли в глазах, намокнув, исчезли.
И он исчезал. Этот факт был одинаково воспринят и реалистом, и скептиком, которые внутри Пашки соединились в единое целое. Их сложный альянс порождал чудовищное состояние безысходности.
VIII
— Да. Вы исчезаете, молодой человек. Ваша девушка правильно всё поняла, — деловито говорил профессор кафедры альтернативной медицины.
Будучи человеком науки, пусть и необщепризнанной, он уже мысленно перешагнул ошеломляющий эффект от недавнего знакомства с очевидным невероятным и пытался быть сдержанным. Все трое были наедине с действительностью, которая требовала срочного нетривиального вмешательства. Марийка понимала по лицу Наума Наумыча, что с подобными случаями он ни разу не встречался. Но его размеренный менторский голос внушал доверие.
— Павел, — продолжал профессор, — насколько я всё правильно понял, мы столкнулись с очень интересным явлением. И уважаемая Мария правильно сделала, что не отдала вас на растерзание медикам, а обратилась ко мне. Но вот что я скажу: я бессилен. Как бессильна и вся современная наука…
Услышав это, Марийка закрыла лицо руками.
Пашка, отвернувшийся к спинке дивана, что-то простонал. Он лежал под толстым одеялом, но всё равно в его сторону было больно смотреть: одеяло не сглаживало, а подчёркивало изменённые размеры тела.
— …Но я думаю, не всё так плохо.
Девушка мгновенно убрала руки от своего мокрого лица, а парень неуклюже повернулся на другой бок — и оба выжидающе вонзили в Наума Наумыча свои глаза, полные слёз и надежды.
— Машенька, у вас дома есть напольные весы? — спросил профессор. Он не хотел издевательски томить молодых людей, сперва обнадёжив их, а потом задав, казалось бы, неуместный вопрос. Просто ему нужно было кое-что проверить.
— Да, — Марийка, прошелестев сарафаном, помчалась за весами так быстро, будто именно от них зависела Пашкина жизнь. — Вот они.
