Марийка мысленно уже сама подходила к разгадке. Но почему-то это её пока не очень радовало.
— Но… Куда же девается Пашка? — взволнованно спросила она.
Тут Наум Наумыч развёл руками. Это было жестоко с его стороны, подумала Марийка.
— Я ума не приложу, куда он «девается». Но знаю точно, он медленно переходит из одного пространственно-временного континуума в другой. Вот, смотрите. — Профессор плеснул в уже пустое блюдце из-под варенья остатки чая и медленно начал выливать его обратно в чашку. — Наверное, сейчас с Павлом происходит нечто похожее. И только Всевышнему известно, где сейчас находится тот счастливый сосуд, в который перемещается этот стойкий юноша… Кстати, там, где в данный момент находятся отсуствующие здесь части его организма, есть что-то враждебное, иначе я не могу объяснить те физические боли, которые, согласно вашему рассказу, Машенька, он испытал до моего прибытия к вам.
Марийка была бледна. Её чёрные волосы раньше никогда ещё так не контрастировали с кожей. Но она нашла в себе силы, чтобы задать ещё один вопрос.
— А его постоянное желание спать?
— Тут всё просто, едрён-фотон. Из-за исчезновения тела, а точнее скачать, из-за такой своеобразной телепортации он тратит довольно много энергии, которая и компенсируется распростёртыми объятиями Морфея. — Наум Наумыч помолчал, пристально посмотрел на Пашку и повторил уже сказанное прежде: — Вы из породы фениксов, молодой человек. Скоро вы возродитесь.
— И сколько мне осталось? — спросил Пашка.
— Я думаю, считанные часы, — сказал прямо Наум Наумыч. — И вот что ещё я хочу вам сказать, дружище Павел. Правда, все мои советы относятся к разряду «может быть», но лишними они не будут. Пожалуйста, не питайте иллюзий о будущем мире. Он может быть крайне недружелюбным и убьёт вас за считанные секунды — но может быть и совершенно иначе. Действуйте сердцем, а не разумом, потому как мы ещё раз убедились, что разумом этот мир человеку пока не осилить…
— Хорошо, профессор Челленджер, — попытался пошутить Пашка.
Профессор как-то по-отечески потрепал светлые волосы парня. Он вышел, осторожно прикрыв за собой входную дверь.
XI
Ночь принесла долгожданную прохладу. Небо было сплошь усыпано мигающими звёздами.
Наум Наумыч стоял на крыльце дома, посасывал деревянную резную трубку и пускал кольца дыма, которые по умиротворяющему безветрию медленно поднимались ввысь, становились прозрачными и навсегда исчезали. Неугомонный Джек сидел рядом и, зевая, наблюдал за восхитительными белыми созданиями, которых забирала вступающая в силу ночь.
Марийка была с Пашкой.
Светловолосая голова, уже без тела, одиноко лежала на подушке.
— Ты не плачь, — говорил Пашка, — тебе больно, а ты не плач. Как и я. Видишь, я не плачу.
— Да не плачу я, Па. Они сами текут.
Девушка собиралась с мыслями. Она должна рассказать своему Пашке о маленьком комочке в её животе — о будущем человеке, который даже не предполагает, с какими трудностями ему предстоит столкнуться, появившись в этом мире, полном непостижимых тайн и испытаний.
Глядя на Марийку, Пашка произнёс:
— Голову даю на отсечение, ты что-то задумала, — у него вырвалась невольная смешинка.
Марийка сразу осознала одновременно и комичнось, и чудовищность сказанного Пашкой. Сперва она сдерживалась, не выпуская изо рта воздух, потом прыснула. Пашка засмеялся громче. Марийкин смех тоже перешёл в хохот. Теперь они хохотали оба, в два голоса, глядя друг на друга.
Профессор, услышав с крыльца этот двухголосый смех, внезапно разбудивший сонную тишину, улыбнулся и остался стоять в ночи.
— Ну всё, Па! Прекращай! Сейчас животик надорву. Подумай хотя бы обо мне, ведь тебе же нечего надрывать! — подавляя смех, выговорила Марийка.
И новый залп хохота сотряс частный пригородный сектор. Если бы это слышали соседи (а они наверняка слышали — во многих домах из-за дневного зноя окна так и не закрылись), то их комментарий был бы таким: «Какая счастливая пара живёт в этом доме. Надо брать с них пример».
Они продолжали смеяться минут пять, и это были, наверное, самые яркие минуты их последних часов.
— Я беременна…
Эти два слова вырвались у Марийки самопроизвольно — два слова, способные растопить лёд и разжечь пламя.
И опять воцарилась тишина. Но она была какой-то особенной — сокровенной, уютной, девственной. Такая тишина полна взаимного понимания, когда излишни все слова, когда чувства и мысли находятся в симбиозе, когда наслаждение жизнью достигает апогея.
— Правда?..
— Да, мой хороший.
Марийка обвила свои руки вокруг головы Пашки, приблизилась своими губами к его губам. Её густые кудряшки превратились над его головой в чёрный капюшон. И этот невероятный мир утонул в сладкой неге последнего поцелуя, который был горячим и долгим.
— Я люблю тебя, Марийка, — прозвучал дрожащий голос Пашки. — И где бы я ни оказался, я всюду буду тебя искать. И я найду тебя, моя милая девочка… Обязательно найду…
Чуть слышно отворилась входная дверь. Клацая когтями по ламинированному полу, в дом вбежал Неугомонный Джек, а следом вошёл Наум Наумыч. Профессор осторожно прокрался на кухонку и притих там, изредка шелестя газетой.
Марийка сидела на корточках возле дивана, рядом с Пашкой, и гладила его волосы.
Через некоторое время она чуть слышно запела:
Ты имей в виду,
Я тебя найду –
В ледяном пруду,
В каменном саду…
Пашка слушал эту странную песенку, похожую на колыбельную, его глаза закрывались, наполняя сном странную реальность. И крепкие объятия Морфея трепетно забирали его из этого мира в своё царство видений, чтобы потом отпустить в другом мире, далёком, неизвестном и пугающем.
— Я тоже тебя люблю, мой милый Пашка…
Марийка долго сидела у подушки своего парня, иногда плакала, иногда шептала слова, полные любви и нежности, пока он полностью не исчез.
Выцветшие глаза седовласого профессора, который издалека смотрел на девушку, были полны слёз. Он был неподвижным. Как тот одинокий Сфинкс, охраняющий тайну.
XII
Солнце было уже не таким раскалённым. Его положение подсказывало, что день близится к завершению.
Пашка лежал половиной тела на остывающем песке и смотрел в чистое голубое небо. Его ноги омывала тёплая вода, а светлые волосы трепал ветер, приносящий с середины Утиного озера приятную свежесть.
«Неужели бывают такие сны?» — думал он, что-то вспоминая.
— Я никогда не запоминаю снов, — сказал он громко, чтоб Марийка его услышала, — а этот… запомнил… Слышь, Ма?
Ответа не последовало. Только громко и визгливо кричали чайки, кружившие над береговой линией водоёма, высматривая добычу.
Пашка принял сидячее положение и посмотрел на ноги. На правой ноге, на месте взъёма, была небольшая свежая ранка. Он оглянулся назад. За ним, на огромном валуне, который частично закрывал собой территорию пляжа, сидела ещё одна чайка. Она была большой и как-то удивлённо смотрела на Пашку своими хищными глазами-пуговками.
— Что происходит? Опять я схожу с ума, — парень быстро вскочил на ноги и бросился от воды в сторону пляжа. — Эй! Марийка! Эй-ей!
Но там было совсем пусто. Ни Марийки, ни его «девятки» с новым спортивным штурвалом, ни следов, которые обязательно должны остаться — ничего. Лишь созданные ветром волнообразные барханы из песка.
«Значит, это не сон…»
— Марийка! Ма! — прокричал он ещё раз в надежде опровергнуть свои зарождающиеся сомнения. Но ответом был плеск волнующегося озера и надоедливый гвалт чаек.
Пашка сел на песок, зажмурился и закрыл лицо руками, пытаясь опять всё осмыслить…
Он не видел, что за ним кто-то пристально наблюдает. Это была не пепельно-белая скала, когда-то похожая на Сфинкса. Это был человек.
