Довольно значительная ширина помоста объясняет частое употребление сценического приема, суть которого сводится к тому, что одновременно находящиеся на нем действующие лица какое-то время не видят друг друга. То раб, бегущий по внешней стороне площадки, "не замечает" находящегося у своего дома хозяина; то один персонаж, выходящий из крайней правой двери, не видит своих соседей, только что беседовавших у крайней левой двери; то появление нового действующего лица остается не замеченным другими, уже находящимися на сцене. Этот нехитрый прием сценической иллюзии обычно служил в античной комедии источником достаточно комических ситуаций.
Переходя к содержанию комедий, мы прежде всего столкнемся с таким своеобразным их элементом, как прологи. Как уже говорилось во вступительной статье, Теренций заменил экспозиционные прологи (однажды он прямо обращает на это внимание аудитории - "Братья", 22) полемикой по литературным вопросам, направленной против достаточно известного драматурга Лусция Ланувина, не называя его, впрочем, нигде по имени. Однако во всех случаях, когда Теренций говорит о своем "враге, порте старом", который его "задел первым", о "зложелателях" и "завистниках", имеется в виду Ланувин и его окружение. Нападки на Теренция были двоякого рода и затрагивали как его творческий метод, так и его творческие возможности.
По первому пункту расхождения касались права римского автора на соединение в одной пьесе материала из двух разных греческих комедий. (Для обозначения этого приема обычно пользовались термином "контаминация", но в последнее время исследователи римской комедии, исходя из текста Теренция, все больше приходят к выводу, что в глазах его противников слово "контаминация" было не нейтральным понятием, обозначавшим прием как таковой, а носило осуждаюший характер и имело смысл "осквернение", "порча".) Ланувин, как видно, был сторонником буквального перевода, но, не обладая достаточным дарованием, из хороших греческих пьес делал, по словам Теренция, плохие латинские ("Евнух", 7-8). Это, впрочем, не мешало ему обвинять Теренция в нарушении единства его оригиналов. Отстаивая свои позиции, Теренций ссылается либо на близкое сходство между собой греческих прототипов ("Девушка с Андроса", 8-14), либо на пример своих предшественников - Плавта, Невия, Энния, творивших "с вольной небрежностью" (там же, 18-21; "Самоистязатель", 20-21). Противники Терепция обвиняли его также в использовании греческих комедий, уже обработанных до него для римской сцены, - см. "Евнух", 23-29, хотя речь касалась только двух персонажей из комедии "Льстец", заимствованных Теренцием для "Евнуха". Сознавая, однако, что обращение римского поэта к греческим образцам, уже знакомым зрителям, может быть истолковано как свидетельство его творческой несостоятельности, Терепций однажды специально оговаривает, что взял в качестве образца греческую комедию, "никем не обработанную" ("Самоистязатель", 7).
Еще более личный характер носили нападки Лусция Ланувина на мнимую несамостоятельность Теренция в самом акте творчества. В "Самоистязателе" (24-25) и в "Братьях" (15-21) Теренцию приходится отводить обвинения в том, что он пишет, "не на свое надеясь дарование", а с помощью своих друзей, знатных людей, известных всему Риму. Имелись в виду Сципион Младший и его друг Лелий, к окружению которых принадлежал Теренций. Этих обвинений автор не отвергает и не подтверждает, считая для себя лестными подобные намеки, и нет необходимости отрицать возможность советов драматургу со стороны его Знатных покровителей. Следует, впрочем, помнить, что Сципион (по принимаемой нами дате рождения Теренция в 195 г.) был на десять лет его моложе, хотя и успел уже зарекомендовать себя, отличившись под командованием отца в битве при Пидне (168 г.).
Следующий раздел реалий, важных для понимания обстановки в комедиях Теренция, касается места их действия в прямом и переносном смыслах "того слова.
В прямом смысле речь идет о тех географических названиях, которые упоминаются в его комедиях, создавая тем самым определенный пространственный фон для деятельности его персонажей. Хотя само действие происходит, как правило, в Афинах, встречается и целый ряд других географических пунктов. Из них наиболее близкий к Афинам, примерно в 8 км на юг, - гавань Пирей; на восточном побережье Аттики, напротив о-ва Евбеи, расположено поселение Рампунт; южную оконечность Аттики занимает мыс и поселение Суний с возвышающимся над ним храмом Посейдона, - в этих местах персонажи Теренция либо когда-нибудь жили, либо несут там военную службу, либо отправляются туда на базар. Следующую группу составляют острова Эгейского моря, с которыми афинян издавна связывали хозяйственные и родственные отношения; если перечислять их с севера на юг, назовем сначала Самофракию, где справлялись известные по всей Греции мистерии (таинства) в честь местных божеств плодородия; затем Имброс и Лемнос; на восток от Аттики - Андрос, еще восточнее, ближе к Малой Азии, - Самос; у ее южного побережья - большой о-в Родос. Из внутренних областей Малой Азии встретим упоминание Киликии и Карий, служившей в IV в. местом постоянных войн между преемниками Александра Македонского и потому привлекавшей к себе молодых люден, желавших поправить свое состояние на наемной военной службе. Если прибавить к этому богатые торговые города Коринф (на перешейке, соединяющем Среднюю Грецию с Пелопоннесом), Милет (на восточном побережье Эгейского моря) и о-в Кипр с его оживленным рынком рабов, особенно девушек, то мы охватим весь диапазон торговых и хозяйственных интересов персонажей Теренция.
В переносном смысле местом действия комедий Теренция является семья, в которой главное внимание сосредоточивается на любовных приключениях молодого человека; девушки появляются на сцене крайне редко, но тем не менее всякого рода матримониальные вопросы обсуждаются очень часто. Это заставляет нас познакомиться с некоторыми подробностями афинского семейного права.
Одним из самых своеобразных его моментов следует признать то обстоятельство, что даже свободнорожденная, полноправная по своему гражданскому статусу женщина не являлась юридическим лицом, т. е. не могла выступать защитницей своего достоинства и имущества. Представителем ее интересов считался ближайший родственник мужского пола: у девушки - отец; у замужней женщины - супруг; у вдовы - взрослый сын или, если такого нет, брат, дядя, родственник мужа и т. п. Соответственно и вступление в брак со стороны девушки определялось волей ее "попечителя" - чаще всего, естественно, отца, который и не думал интересоваться ее чувствами. Гарантию прочности брака видели не во взаимном согласии, а в приданом жены, которое считалось имуществом не мужа, а будущих детей и при разводе должно было вернуться вместе с разведенной женщиной в ее прежнюю семью (ср. "Формион", 586; "Свекровь", 502).
Бесправное юридическое положение женщины находило выражение и в том, что всякого рода претензии к молодому человеку, нарушившему обещание жениться на ее дочери, несмотря на существующую между ними близость, должна была предъявлять не вдова, а какой-нибудь ее родственник или свойственник (см. роль Гегиона в "Братьях"). Поэтому и состояние несправедливо обиженного сравнивают с положением беззащитной бедной вдовы ("Самоистязатель", 953). Что касается кары за оскорбление женского достоинства, то насильник или прелюбодей, застигнутый па месте преступления, мог быть тут же оскоплен (см, "Евнух", 946), а доказанное обвинение в совращении девушки из свободной семьи влекло за собой уголовное преследование вплоть до смертной казни. Избежать суда можно было, только женившись на обесчещенной девушке ("Братья", 349, 491, 723).
Любопытной чертой афинского семейного права была своеобразная забота об устройстве невесты, оставшейся сиротой: ближайший неженатый или вдовый родственник обязан был жениться на ней или выдать замуж, снабдив необходимым приданым. На этом строится, в частности, вся интрига в "Формионе", где Антифона в отсутствие отца "вынуждают" жениться на Фании под тем предлогом, что он приходится сироте-бесприданнице родственником. См. также "Братья", 652. С другой стороны, если девушке-сироте приходится встать на скользкий путь, в этом видят вину ее родственников, не взявшихся обеспечить ее будущее (ср. "Девушка с Андроса", 71).
Обратной стороной обязанности снабдить девушку приданым было признанное в Греции право отца подкинуть новорожденную, если он считал себя недостаточно обеспеченным, чтобы воспитать ее и выдать замуж (ср. "Самонстязатель", 627). Впрочем, подбросить могли и мальчика, если возникали сомнения в его отцовстве (см. "Свекровь", 399). Разумеется, в реальной жизни подкидывание детей не практиковалось так широко, как в комедии, где оно является одним из элементов интриги.
Говоря о семейных отношениях, следует отметить еще один серьезный пункт, в котором комедийный стереотип приходит в противоречие не только с жизнью, но и с собственной комедийной схемой. Молодые люди у Теренция редко бывают старше 20-22 лет. О девушках прямо сказано, что им 14-16 лет, да и в реальной жизни их выдавали замуж не старше 17 лет. Тем не менее матери этих девушек изображены глубокими старухами (ср. "Братья", 930-939), - в комедии используются только полярные противоположности: молодые - старики.
