хлебных крошек на зубах заглушает доносящиеся с поля звуки — выстрелы, крики убиваемых, команды убийц. Леве кажется, что это неспроста: возможно, ангел смерти отвернулся от него или даже вовсе забыл о существовании ополченца Мельцера. Его начинает клонить в сон, глаза слипаются, и Лева засыпает, прижавшись щекой к подушке живой травы и мертвых опавших листьев.
Он спит, как затаившийся зверь: короткими промежутками, время от времени приоткрывая глаза, чтобы взглянуть на серую заплату неба в просвете зарослей. От раза к разу заплата становится все темней и темней. Это хороший знак. Страшная какофония войны давно уже превратилась для Мельцера в общий звуковой фон. Кто же обращает внимание на фон? Первым делом всегда бросаются в глаза необычные детали. Хотя нельзя забывать и про общее впечатление.
Лева инженер, причем хороший. Он привык мыслить систематически. Перед самой войной он так удачно усовершенствовал важный строительный механизм, что в бюро ему выписали немалую премию — две тысячи рублей. Сейчас он тоже должен найти правильное решение. Должен переделать механизм по имени Лева Мельцер — переделать так, чтобы в нем не осталось и следа от смертельно опасного еврейства. И наградой за это усовершенствование будут не рубли, а сама жизнь.
Итак, общее и частное. Кажется, что простая сумма последних и составляет первое, но это не совсем так. Вдобавок к чисто внешним признакам: рост, вес, длина рук и ног, линия спины, посадка головы, черты лица есть еще и такая неуловимая вещь, как дух, душа, характер — таинственная материя, соединяющая все эти детали в единое целое и создающая в конечном счете общее впечатление. Как же тогда формулируется ваша задача, инженер Мельцер? Да вот как: надо тщательно проработать каждую отдельную частность, не забывая при этом о целом. Он должен внимательно взглянуть на себя со стороны, представить желаемый общий результат и сделать так, чтобы ни одна деталь, даже самая мелкая, не казалась чужой, несоответствующей целевому облику сотворенного заново человека.
3
Потихоньку спускается с потемневшего неба вечер — осенний вечер на безымянном клочке скудной смоленской земли. С поля уже не слышно ни выстрелов, ни криков. Не слышно вообще ничего — тишина, мертвая тишина. Еще видны вверху желтоватые клочья облаков — они напоминают грязную вату, торчащую из рваной телогрейки. Где-то совсем рядом тихо журчит ручей, студеный ветерок сентябрьского вечера шевелит ветви кустов.
Проснулся в своем укрытии Лева Мельцер. Проснулся и приступил к работе — инженерной, систематической. Он придирчиво осматривает исходный материал, анализирует, раскладывает на составляющие — из этих мелких деталей ему предстоит выстроить безупречный механизм выживания.
Начнем с начала. Как чаще всего опознают еврея? По трем основным признакам: нос, осанка и акцент. Что касается носа, то тут беспокоиться не о чем. Левин семейный наследственный нос не испорчен ни еврейской горбинкой, ни еврейской кривизной. На его конце торчит округлая мясистая картофелина лиловатого оттенка, как у пропойцы-алкоголика. До войны этот факт нередко смущал Леву, но теперь он может лишь возблагодарить Творца за столь щедрый подарок. По сути, нос представляет собой готовую часть нового облика.
Чего никак нельзя сказать об осанке. Есть, есть на земле чисто еврейские сутулые спины, полученные нами от рождения. Они словно бы взывают к миру: давай, грузи на меня, навьючивай! Тащи сюда все беды-горести-тяжести, еще тащи, еще: видишь, есть куда положить! Точно такая спина и у Левы Мельцера — не настолько сутулая, чтобы сойти за горбуна, но и не настолько прямая, чтобы не распознать в нем еврея. Последнее наблюдение указывает на два возможных пути исправления этого недостатка. Первый заключается в том, чтобы сгорбиться еще больше. Второй, напротив, требует распрямить осанку: выкатить вперед грудь и как можно выше задрать голову.
Как кажется, второй вариант проще в реализации. Одна беда: форму спины невозможно выправить посредством тренировки, так что эта деталь в принципе неисправима, если не помнить о ней каждую минуту. Единственный способ борьбы с сутулостью — повышенное внимание и бдительность, бдительность, бдительность.
Так. Теперь акцент. Это, пожалуй, самое важное. Жизнь и смерть, как это часто бывает, целиком и полностью зависят от языка.
К счастью, Лева совсем не картавит и не шепелявит. Кроме того, московский говорок почти вытеснил из его речи еврейскую певучесть. Что сразу выдает в нем еврея, так это характерный подъем интонации в конце каждого задаваемого вопроса, эдакий типичный всплеск, который временами вызывает у собеседников усмешку — еще и оттого, что его всегда утрированно копируют в анекдотах про Абрама и Сару. И вот это действительно беда. Такой недостаток невозможно устранить никакими специальными упражнениями. Остается либо притвориться немым, либо полностью устранить из своей речи какие бы то ни было вопросы.
Лева подробно рассматривает оба пути, взвешивает все «за» и «против» и, наконец, принимает решение. Немота в столь опасные времена может навлечь на человека дополнительные беды. Лучше все-таки рискнуть, но оставить за собой возможность объясниться, попросить, ответить. Однако при этом следует начисто забыть о вопросах. Никогда, ни в коем случае нельзя никого ни о чем спрашивать. Табу!
Ясное дело, это создает немалые сложности. Допустим, он выбирается из своего укрытия и выходит на дорогу. Куда направиться? В какой стороне находится Смоленск? Надо спросить. Надо обратиться к старушке на завалинке, или остановить прохожего, или постучать в окно и… и… и что? Хочешь не хочешь, а придется задать вопрос: «Как пройти на Смоленск?» И всё — опознали еврея. Впрочем, можно сказать иначе. Например, так: «Мне нужно в Смоленск, а я не знаю дороги». Да, это звучит довольно неуклюже, но намного лучше полной немоты.
Что ж, главные проблемы худо-бедно решены. Остались сущие мелочи, но их немало и каждая требует внимания. Лева Мельцер начинает загибать пальцы. Еврея отличают по жестикуляции, по глазам, по форме затылка, по высоте лба, по курчавости волос, по смеху, по манере зевать, по манере пить, одеваться, спать, сердиться… ну и, конечно, по наготе его. Да, набирается даже больше, чем пальцев на руке. Но в деле выживания нет места для лени. Нужно тщательно обдумать все детали, даже самые незначительные.
Вокруг совсем стемнело. Теперь можно выползти из зарослей, встать, распрямиться, размять затекшие руки и ноги. Ночная тьма
