не восстановится былое согласие, у нашего брака не будет будущего. – Желудок снова скрутили спазмы. Она хотела уже бежать в ванную, но передумала: толку от этого все равно не будет. Спазмы прекратились. – Мы с Вивальдо никогда даже не прикоснулись друг к другу. У меня – ну, быстрей же! – был роман с Эриком.
Еще не сумев переварить сказанное, он переспросил без всяких эмоций в голосе:
– С Эриком?
Подойдя к бару, она прислонилась к нему:
– Да. – Тишина разрывала ей уши.
– С Эриком, – он залился смехом. – С Эриком?
Теперь его ход, подумала Кэсс. Даже не глядя на мужа, она знала, что он поднимается на ноги и, слегка пошатываясь, словно только теперь почувствовал опьянение, идет к бару. Она ощущала на себе его тяжелый взгляд, и ей почему-то представился самолет, идущий на посадку. Рука мужа опустилась на ее плечо. Он повернул к себе ее лицо, и Кэсс с трудом заставила себя взглянуть ему в глаза.
– Это правда?
Она вдруг почувствовала себя совершенно опустошенной, ей хотелось только одного – побыстрее лечь спать.
– Да, Ричард. Эта правда.
Отстранившись от Ричарда, Кэсс подошла к стулу и снова села. Итак, она сдалась на его милость, при мысли о детях она вся похолодела, вновь накатил страх. Застыв на стуле, она напряженно смотрела перед собой, ожидая, что скажет муж. Пусть она потеряет все, но детей не отдаст ни за что.
– Это неправда. Я не верю тебе. Почему Эрик? Что заставило тебя броситься к нему?
– У него есть то, в чем я очень нуждалась тогда.
– Что же, Кэсс?
– Самодостаточность.
– Самодостаточность, – медленно повторил он. – Самодостаточность. – Она ощущала на себе взгляд мужа, с ужасом понимая, что гроза неминуемо разразится, пусть и с опозданием, просто тучи собирались медленно. – Прости, конечно, своего дурака-мужа, но мне всегда казалось, что уж кто-кто, а он начисто лишен самодостаточности. По мне, так он даже не знает, что там у него болтается между ногами и как с этим обходиться. Впрочем, теперь я должен, видимо, переменить свое мнение.
Ну, началось, подумала она.
Она произнесла устало и безнадежно:
– Я понимаю, что это звучит странно, Ричард. – Слезы навернулись ей на глаза. – Но, поверь, он удивительный человек. Я это знаю. Я знаю его лучше, чем ты.
Когда Ричард заговорил, в голосе его слышалось рыдание:
– Еще бы! Теперь ты его знаешь как облупленного, хотя на самом деле он предпочел бы, чтобы ты была другого пола. Ты хоть об этом думала? Тебе повезло, мало таких женщин…
– Не надо, Ричард. Это уже ничего не изменит.
Теперь он стоял рядом, возвышаясь над ней.
– Давай говорить прямо. Наше супружество длится тринадцать лет, и все это время я не переставал тебя любить и доверять, и если не считать пару случаев в армии, у меня никогда не было другой женщины. Даже когда кто-то нравился. Казалось, что игра не стоит свеч. И я всегда работал, Кэсс, работал как каторжный ради семьи – тебя и детей, чтобы все мы были счастливы и чтобы брак наш процветал. Возможно, ты считаешь меня ослом, а мой взгляд на вещи старомодным, не знаю – ведь ты намного тоньше меня. И вот теперь… – Подойдя к бару, он поставил свой стакан. – И вот, без всякой видимой причины, в тот момент, когда нам наконец-то повезло, совершенно неожиданно ты всем своим видом начинаешь показывать, что я ни на что не гожусь и лучше бы мне провалиться к чертям собачьим. А мне и невдомек, что же случилось и куда ты стала исчезать по вечерам. Я слышал, как ты возвращаешься домой, заходишь к детям и тихонько крадешься в постель. Клянусь, я слышал каждое твое движение, но из кабинета не выходил, волнуясь как юнец и не зная, как, как снова приблизиться к тебе. Ничего, думал я, это пройдет, очередная женская истерика, немного затянувшаяся – мне этого не понять. А иногда думал, – вот болван – что, может, ты ждешь ребенка и пока не решаешься открыться. – Ричард склонился над баром. – А тут, Бог мой, Эрик! Ты приходишь и сообщаешь мне, что спишь с Эриком. – Он резко повернулся к ней. – И давно?
– Несколько недель.
– Но почему? – Она не отвечала. Ричард снова подошел к ней. – Ответь мне, детка. Почему? – Опершись на стул, он почти вплотную приблизил к ней лицо. Она не могла даже пошевелиться. – Ты что, хотела сделать мне больно?
– Нет. Я никогда не хотела делать тебе больно.
– Тогда почему? – Лицо его все приближалось. – Тебе стало со мной скучно? Может, он искуснее в постели? Знает всякие приемы? Так? – Он запустил руку ей в волосы. – Так? Отвечай!
– Ричард, ты разбудишь детей…
– Вот как! Теперь она вспомнила о детях! – Он притянул ее голову и с силой отшвырнул обратно, затем дважды больно ударил по лицу. На мгновение свет померк у нее перед глазами, потом она снова стала видеть, но комната какое-то время продолжала кружиться. Ее глаза наполнились слезами, из носа закапала кровь. – Этого ты хотела? Он что, трахал тебя в задницу, заставлял брать в рот? Отвечай же, сука, потаскушка, блядь!
Задыхаясь и захлебываясь, она пыталась запрокинуть голову, чувствуя, как густая кровь стекает с губ на грудь.
– Не надо, Ричард! Пожалуйста, не надо!
– Боже мой! Боже мой! – Он отпрянул от нее; словно во сне, она видела его крупное тело – пошатываясь, Ричард двинулся к дивану, но, не дойдя до него, рухнул на колени, сотрясаясь в рыданиях. Кэсс прислушивалась, боясь, как бы не проснулись дети, и в страхе взглянула на дверь: если их разбудили, они появились бы там. Но в дверях никого не было, в квартире стояла тишина. Посмотрев на Ричарда, она на мгновение закрыла лицо руками. Зрелище содрогающихся плеч, звуки сдавленных рыданий были непереносимы. Лицо ее распухло, став почти вдвое больше, а когда она отняла руки от лица, то увидела, что они в крови. Поднявшись со стула, Кэсс нетвердыми шагами побрела в ванную.
Она открыла кран, кровотечение понемногу остановилось. Потом опустилась на пол. Мысли ее перескакивали с предмета на предмет, словно стрелка испорченного прибора. Что она скажет Полу и Майклу, если опухоль не спадет до утра? Потом мысли переключились на Иду, Вивальдо и Эллиса, и она задала себе вопрос, как поступит Вивальдо, когда узнает правду, и вдруг ее пронзила такая жалость к нему, что слезы вновь закапали на нервно стиснутые руки. Она подумала и об Эрике – не предала ли его, открыв Ричарду правду. И что теперь она скажет Эрику, а он – ей? Кэсс хотелось никогда не покидать эту чистую, белоснежную ванную, ставшую для нее убежищем. Она не могла забыть ужасного вида впавшего в отчаяние Ричарда, в ушах стояли его рыдания. Кто знает, осталась ли у
