неясном и вместе с тем весьма многозначительном.
Сьюзен отпрянула, и как будто чьи-то ледяные пальцы сорвали тонкий покров с ее внутреннего зрения. Помещение, осененное огромным летящим лебедем, замкнутое в мрачных стенах, заполненное спертым воздухом, показалось вдруг зловещим, смертоносным. Она вздрогнула. На нее разом нахлынуло ужасающее предвидение катастрофы, и ей захотелось кричать. Она почувствовала, что Мэри умрет. «Да, – подумала Сьюзен, едва не теряя рассудок, – я знала, я знала это с самого начала».
Даже Джимми беспокойно заерзал. Потом выпятил грудь.
– Не годится так говорить, – заявил он с абсолютно фальшивой бодростью. – Никогда не знаешь будущего наверняка. Я не отрицаю, она очень больна. Но, ей-богу, пока есть жизнь, всегда есть надежда. – Он провозгласил эту банальность с неунывающим жизнелюбием, как и множество раз прежде.
Маркиза снова тонко улыбнулась.
– Говорить легко. Но слова часто толкуют неправильно, – пробормотала она. – Так что теперь я умолкаю. Не забывайте только, что несчастья приходят ярдами, а уходят дюймами.
После короткого молчания Джимми неожиданно заметил:
– Несчастье это или нет, но есть одна штука, с которой я не могу разобраться, чуть башку не сломал. И ей-богу, это действует мне на нервы. Вот скажите, куда подевался этот малый, Карр? Он вышел отсюда, меча громы и молнии, клялся, что прожжет насквозь телеграфные провода. Мол, он нам такое устроит, что и словами не описать. И вот сидим мы тут, а от него ни звука. Что они там задумали?
– А что они могли задумать? – резко спросила Сьюзен. Помолчала и добавила, смягчив тон: – Ее невозможно перевозить, пока… пока не наступит кризис. И только ее муж имеет право это решать.
Джимми потер подбородок, что означало глубокую задумчивость, и настойчиво продолжил:
– Как бы то ни было, за этим что-то стоит, к гадалке не ходи. И говорю вам, ситуация действует мне на нервы. Вдруг для Харви вся эта история плохо кончится?
– Что ты имеешь в виду? – перебила Сьюзен, щека ее нервно дернулась. – Никто не справился бы лучше, чем… чем он. – Она не смогла произнести имя доктора, но, наклонившись вперед, торопливо, с вызовом заявила: – Он был великолепен все это время. Мне ли не знать! Я видела все своими глазами. И я готова в этом поклясться. Я готова поклясться, что никто на земле не сделал бы больше, чем он, для ее спасения.
– А если ее уже не спасти, бедняжку, – тихо промолвил Джимми, – то как это скажется на Харви, с его-то прошлым?
Этот вопрос обнажил самую суть страха, который изматывал Сьюзен до смерти. Если Мэри Филдинг умрет – а она наверняка умрет! – как Харви переживет обвинения? Ведь именно его обвинят в этой катастрофе, так быстро последовавшей за той, прошлой неудачей. Вся ответственность лежит на нем, он сознательно этого добивался. О, какая страшная, ужасающая мысль!
Сьюзен потянулась к фруктам, лежащим на ее тарелке. Но не могла проглотить ни кусочка. Разрываемая бушующими в груди эмоциями, прошептала: «О, помоги нам всем, Господь. Умоляю, помоги нам».
Внезапно маркиза, с присущей ей непредсказуемостью, встала со стула. Брезгливо смочила водой пальцы и губы. Потом перекрестилась, пробормотала благодарственную молитву, снова осенила себя крестным знамением. Наконец провозгласила:
– Быстро ест тот, кто ест мало. И для Исабель де Луэго пришло время удалиться на покой. Да-да, теперь она должна уйти в свою комнату. – Она неторопливо поплыла из столовой, расставив локти; мантилья развевалась за спиной. Но у дверей хозяйка остановилась, обвела призрачную комнату рассеянным, почти невидящим взглядом.
– Al gran arroyo pasar postrero, – произнесла она очень отчетливо. И бросила напоследок: – Adiós.
Это была ее прощальная речь.
Сьюзен испуганно посмотрела на Коркорана и прошептала:
– Что она имела в виду?
Джимми встал, отряхивая с жилета крошки.
– Да ничего такого, – пробормотал он. – Я не очень-то понимаю их тарабарщину.
Но Сьюзен настойчиво стиснула его руку:
– Что она сказала?
– Опять отмочила какую-то белиберду, можешь не сомневаться, – неловко ответил он. – Что-то насчет большой реки, мол, будь последним, кто ее переплывет. Но ты не злись на нее, пусть себе лопочет. Она на многое способна и довольно славная кроха, если узнать ее поближе. Ей-богу, дала мне шанс изменить всю мою жизнь. – Он взял понюшку табака, постоял еще немного у стола. Затем, украдкой бросив взгляд на собеседницу, направился к двери. – Ну, я на кухню. Дел по горло, надо закончить до утра.
Он тихо вышел, и Сьюзен осталась одна. Она по-прежнему испытывала безотчетную тревогу. Нервно повертела в пальцах лежавшую на тарелке кожуру. Крохотные капли маслянистого сока пропитали бинт на поврежденном большом пальце, и ранка снова начала саднить. Но Сьюзен едва замечала жгучую боль, вяло размышляя о загадочной и в то же время жуткой старухе.
«Большая река… Будь последним, кто ее переплывет». Что это значит? Она говорила об этой выжженной земле, где все ручьи пересохли? Слова старой испанки звучали таинственно, необъяснимо, но с неясной угрозой. Наконец, решительно выпрямившись, Сьюзен отбросила в сторону зловещие мысли, убрала волосы со лба, поднялась на ноги. Но когда она отодвигала стул, дверь распахнулась и в столовую вошел Харви.
Сьюзен резко вздохнула, решив, что его внезапное появление имеет ужасную причину. Вопрос трепетал на ее губах. Она не могла задать его, лишь испуганным взглядом проследила, как Харви молча пересек комнату и опустился на стул напротив. Взглянул на помощницу и медленно покачал головой:
– Это не то, о чем вы подумали. – Его тон был ровным, но за ним крылась смертельная усталость.
– Она… с ней все по-прежнему? – запинаясь, спросила Сьюзен.
– Все плохо. Поскольку лихорадка перетекла в геморрагическую, ей бесконечно хуже. Кровотечение оставило ее совершенно без сил.
– Тогда почему вы спустились?
Харви долго не отвечал, потом сказал с какой-то ледяной суровостью:
– Она тонет. Она перестала сопротивляться болезни. Но до кризиса, скорее всего, недалеко. Если она доживет до утра, то у нее, возможно, появится шанс. И есть только один способ предоставить ей этот шанс. Опасный, но единственный.
– И что же это? – прошептала помощница.
Прямо глядя на нее, доктор ответил:
– Переливание крови.
Наступила тишина. Неожиданный ответ лишил Сьюзен дара речи, ее сердце учащенно забилось. Потом она едва заметно вздрогнула.
– Вы не можете этого сделать, – запинаясь, возразила она. – Это неслыханно. У нее жар. Это неправильно. О, совершенно непохоже на вас – предлагать такие вещи!
– Сейчас я сам на себя не похож.
– Но было бы лучше… – выдохнула она, – просто подождать…
– И смотреть, как она умирает от последствий кровотечения.
– Вы не можете этого сделать, – повторила она. – Это невозможно, особенно здесь. Особенно сейчас. У
