700
Кузнец – своего рода лошадиный сапожник, поскольку, набивая подковы, он «обувает» лошадиные копыта.
Чуждого страха сразят обломки (лат.; Гораций. Оды. III, 3, 8; пер. Н. С. Гинцбурга).
Все три символа королевской власти, которые демонстрирует король Пингвинов, пародийны: пустая скорлупа так же мало похожа на державу, а гремушка, или погремушка, на скипетр, как фригийский колпак – на корону; в древней Греции такой колпак носили вольноотпущенники, и потому во время Великой французской революции его избрали своим символом противники королевской власти.
У Жирафы, от имени которой ведется повествование в рассказе Нодье, имелся в парижском Ботаническом саду конкретный «прототип» – жирафа-самка, посланная вице-королем Египта Мехметом-Али в дар королю Карлу Х и 30 июня 1827 года добравшаяся до Парижа; 10 июля ее доставили из парижского Ботанического сада в оранжерею королевской резиденции Сен-Клу и представили Карлу Х и всему королевскому семейству, после чего возвратили в Ботанический сад, где она и проживала до своей смерти 12 января 1845 года. Жирафа очень быстро вошла в моду, «жирафьими» мгновенно сделались цвета, способ завязывать галстук, обои, посуда и многое другое. У Нодье Жирафа исполняет примерно ту же роль «простодушного» созерцателя чужих нравов, какую в «Персидских письмах» Монтескье играют приехавшие в Париж персы; с ее помощью создается «остраненная» картина парижской политической реальности. Нодье – не первый, кто использовал Жирафу для создания актуального политического памфлета; в июле 1827 года Нарцисс-Ашиль де Сальванди, в эпоху Реставрации оппозиционный политик, выпустил анонимно брошюру «Письмо Жирафы египетскому паше с отчетом о ее путешествии в Сен-Клу», где устами Жирафы подверг резкой критике политику Карла Х и тогдашнего кабинета под председательством графа де Виллеля. Впрочем, если Жирафа Сальванди пишет только о политике, кругозор Жирафы Нодье шире – она обращает внимание и на человеческие чувства, и на человеческий язык, и даже на погоду.
Курсивом выделены неуместные, с точки зрения Жирафы и самого Нодье, «ученые» слова; о взгляде Нодье на злоупотребление научными терминами см. подробнее примеч. 589.
Намек на расшитый оливковыми ветвями мундир академиков; его называют зеленым по цвету вышивки, хотя сама ткань его черная или темно-синяя.
Нодье не впервые описывает в своей иронической прозе подобный способ избрания правителей; в рассказе «Сумабезбродий, великий Манифафа Сумабезбродии, или Совершенствование» (1833) он описал вымышленный остров Патагония, где «посты распределяются по росту. Если король умирает, в дело идет ростомер, и наследником назначают того, кто всех выше» (Нодье Ш. Сказки здравомыслящего насмешника. М., 2015. С. 139).
Имеется в виду Бурбонский дворец, где заседала палата депутатов (см. примеч. 325).
Совершенно очевидно, что Жирафа стала жертвой заблуждения, которое показалось бы весьма предосудительным, когда бы не было так невинно. Она убеждена, что посетила палату депутатов, между тем, заточенная в Ботаническом саду, она не имела возможности побывать в этом заведении и описывает на самом деле не его, а Главный обезьянник. (Примеч. издателя.)
О Главном обезьяннике, или Дворце обезьян, см. примеч. 517.
Если слово «энциклизм», образованное от слова «энциклика» (папское послание епископам), – «ученый» неологизм, изобретенный с пародийной целью самим Нодье, то остальные термины в репликах юноши и его собеседницы почерпнуты из сочинений многочисленных сторонников неокатолицизма, позитивизма, сенсимонизма и прочих «прогрессивных» доктрин, которые очень раздражали Нодье своим прекраснодушием и неоправданным оптимизмом; о неокатолицизме см. примеч. 281; о гуманитаризме см. примеч. 365; об аттракциях см. примеч. 564. Не меньше, чем сами доктрины, раздражал Нодье и способ их обозначения; во многих статьях 1830-х годов он обрушивается на невежд, которые нахватались слов на скверном греческом и скверной латыни и засоряют французский язык своими изобретениями; эта точка зрения выражена, например, в статье «Диатриба доктора Неофобуса против изготовителей новых слов» (Revue de Paris. 12 décembre 1841).
Автор «Истории белого Дрозда» Альфред де Мюссе (1810–1857) начал свою литературную деятельность в 1829 году со стихотворного сборника «Испанские и итальянские повести», в котором дерзко порывал с классицистической традицией. Однако уже к середине 1830-х годов отношение Мюссе к романтизму становится куда более скептическим. Хотя в 1836 году он выпускает роман «Исповедь сына века», по праву считающийся одним из самых выразительных портретов человека романтической эпохи, в том же году он публикует в журнале «Ревю де Де Монд» первую статью из цикла «Письма Дюпюи и Котоне» – антиромантический памфлет, в котором два почтенных провинциала, интересующихся литературой, перебирают самые разные определения романтизма и приходят к выводу, что романтизм – это не что иное, как злоупотребление эпитетами. «История белого Дрозда» продолжает эту антиромантическую линию; претензии романтических поэтов на исключительность в этом рассказе высмеяны без всякой жалости, хотя заглавному герою Мюссе сообщил кое-какие черты собственной биографии. Этцель очень дорожил участием Мюссе в сборнике; предлагая ему список животных и прося выбрать себе «зверя по вкусу», он в недатированном письме от 1840 или 1841 года прибавлял, что желал бы вместе с перечнем зверей «предложить также много денег за шедевр, написанный Вашей рукой» (цит. по: Parménie A., Bonnier de La Chapelle C. Histoire d’un éditeur et de ses auteurs. P. 23). Незадолго до выхода соответствующего выпуска «Сцен», 14 и 15 октября 1842 года, Мюссе напечатал «Историю белого Дрозда» в газете «Журналь де Деба». Публикации предпослано короткое вступление, рекламирующее «Сцены»; автор заметки выражает сожаление, что в газете невозможно напечатать «неподражаемые рисунки» Гранвиля, но замечает, что Мюссе принадлежит к тем авторам, которые могут говорить и без помощи художников. Вскоре после окончания «звериного» проекта, в 1843 году, Этцель привлек Мюссе к участию в еще одном литературном предприятии: под их двумя именами вышла книга «Путешествие куда глаза глядят» с иллюстрациями Тони Жоанно; впрочем, судя по рукописи, все тексты сочинил Этцель/Сталь самолично, а реальный вклад Мюссе ограничился двумя стихотворениями.
Белый дрозд описан в «Естественной истории птиц» Бюффона, входящей в состав «Естественной истории», в главе «Разновидности дроздов»: «Хотя обыкновенный дрозд – птица совершенно черная, даже более черная, чем ворона, нельзя отрицать, что порой встречаются дрозды с белыми пятнами или даже совсем белые» (Buffon G. – L. de. Histoire naturelle des oiseaux. T. 3. P. 338). Любопытно, что в конце описания одной из разновидностей этой породы («большой горный дрозд») Бюффон замечает: «Птица эта очень вкусна, но свидетельствует о вырождении породы, ибо имеет голос весьма печальный и пронзительный» (Ibid. P. 347) – совсем как у героя новеллы Мюссе. Впрочем, Мюссе в этом рассказе вдохновляется не столько зоологией, сколько французской фразеологией (о фразеологизмах с выражением «белый дрозд» см. примеч. 604).
О парижском квартале Маре см. примеч. 434 и 552. Любопытно, что анонимный переводчик «Истории белого Дрозда» 1911 года был уверен, что Маре – «огороды, находящиеся в окрестностях Парижа». Маре – квартал немодный, но вполне городской – такого оскорбления безусловно не заслужил.
Около 250 километров.
Сорока имеет в виду весну 1814 года, когда русские войска в составе антинаполеоновской коалиции вошли в Париж.
Мюссе обыгрывает омонимию французского слова pie – сорока и имени Пий (Pie), которое носили многие римские папы (в 1842 году последним по времени был папа Пий VIII, занимавший папский престол в 1829–1830 годах). Но цифра десять, прибавленная к его имени, показывает, что имеется в виду вовсе не папа, а король Карл Десятый, в 1830 году во время Июльской революции свергнутый с престола, изгнанный из Франции и умерший в 1836 году в Австрии. Под сорочьим зеленым дворцом подразумевается круг легитимистов (см. о них примеч. 435).
Намек на банты Шарлотты, героини повести Гёте «Страдания молодого Вертера» (1774).
Под «этой корпорацией» подразумевается Французская академия. В 1842 году Мюссе еще не был ее членом и мог себе позволить отзываться о ней насмешливо. Через десять лет после выхода «Сцен» академиком был избран и Мюссе; насмехаться над своими собратьями ему стало неловко. Поэтому в 1854 года в издании своих повестей (contes) он выбросил из текста «Истории белого Дрозда» и вопрос о том, что делают члены «этой корпорации», то есть Французской академии, и ответ на него. В последующих изданиях Мюссе воспроизводится этот, исправленный вариант, но Этцель при переиздании «Сцен» в 1867 году изменений в текст вносить не стал.
