Этим и всем прочим виденным я не могла нахвалиться; но когда я опустила взгляд ниже, то увидела диво, достойное еще большей хвалы, из-за которого чуть не позабыла обо всем остальном. Посреди лужайки располагался многоводный фонтан из белого резного мрамора с множеством отделений, по желанию Помоны то обильных, то скудных водой. Струя била из тонкой трубки к небу и опадала в источник с нежным журчаньем, а когда надо, через маленькие отверстия разбрызгивалась далеко по траве и тем самым, неприметно снаружи, орошала весь дивный сад, как объяснила мне и показала сама Помона. Долго я любовалась фонтаном, но наконец богиня через маленькую калитку вывела меня в ту часть сада, что не защищена от солнца, и оттуда я увидела, какого свойства деревья произрастают в саду, ибо их кроны прежде скрывала от меня благодатная тень. Все четырехугольное пространство занимали деревья разной породы; а их ветви так изгибались над подвязанными к стволам лозам, что все вместе являло подобие зубчатых стен, над которыми высятся башни с бойницами.
В одном углу я увидела старинные стволы Бавкиды и Филемона, в чьих вершинах будто бы различались сморщенные плоды пальм, в другом высокую с вечнозеленой листвой все еще гордую Дафну, в третьем - дерево, вершиной достигшее неба, в чей ствол обратился юноша Кипарис; в четвертом - критскую ель, скорее приятную глазу, чем полезную шишками. Середину занимали апельсиновые деревья, отягощенные разом цветами, зелеными и золотыми плодами; между ними, с большими промежутками, виднелись деревья, в которые обратилась горестная Филлида, ожидавшая Демофонта, там и сям росли фиги, чьих плодов поджидал ворон, и приветливые каштаны с одетыми в твердую скорлупу плодами, любимыми Амарилис, а посредине поляны высился дуб, ростом, может быть, не ниже того, что святотатственно срубил безумный Эрисихтон, прекраснейший из. дубов, щедро дающий тень раскидистыми ветвями, покрытыми молодой листвой и завязями - веселым предвестьем обильного потомства. Но и почва под деревьями не пустовала: разные злаки, посеянные во вспаханные борозды, уже начали, наливаясь, желтеть. Из этой части сада я перешла в противоположную, тоже окаймленную деревьями. Там в одном из углов Помона показала мне обремененную плодами старую грушу, от чьего отпрыска произошел мой муж, в другом углу - бледную оливу, любезнейшую Палладе, ветвистую и многолиственную, сулящую богатый урожай. В третьем углу - расхолаживающий орех, чьи плоды задают немало трудов; в четвертом - величественный вяз, увитый дружественным плющом и виноградными лозами, а между ними в изобилии сливы с колючими ветками, отрадные глазу белыми цветами и зеленой листвой. Там же виднелись густые заросли орешника, а ближе к обильным водой канавкам, питаемым от фонтана, я увидела несчастных сестер Фаэтона, слезную Дриопу и плакучую иву. А если бы скорбный Идалаго и впрямь обратился в сосну, я сказала бы, что и его вижу посреди поляны, засеянной по порядку дремотным маком, легкой фасолью, слепой чечевицей и круглым горохом с уже высохшими стручками.
Третью часть сада окаймляли гранаты, среди которых я увидела сначала плакучее дерево превращенной Мирры, запятнавшей себя грешной любовью, потом корни, ствол и плоды дерева, в которое превратились вавилонские любовники, все в цветах и плодах. А на грядках под деревьями сидели разлатые кочаны капусты, и буйный салат, и толстобокая свекла, и едкий огуречник, и тонкий латук, и много других овощей. В последней части сада росли ладанные деревья, в которые солнце обратило Левкотою, и кизил, не так давно внимавший пенью Орфея, и мирты, любезные нашей богине, и благородная вишня, и худородная рябина, и земляничное дерево с пышной листвой, и высокий бук, и бледный самшит, и другие деревья - всех не назвать, а на земле под ними расположились луковицы в сотне одежек и головастый порей; и дольчатый чеснок, а кроме того, длинные дыни, и желтые тыквы, и круглые арбузы, и пупырчатые огурцы, и лиловые баклажаны, и разное другое, что тешило взгляд. Даже то немногое, что названо, я насилу упомнила после того, как не раз повидала, но не будь мои глаза правдивым свидетелем всех этих красот и дивного устройства сада, кто бы поверил мне на слово? Однако к чему многоречиво описывать каждую мелочь? Вашему воображению достанет и того, что я уже рассказала. Обойдя со мной сад и восхвалив свои труды, Помона вопросила, по душе ли мне увиденное, и я ответила ей чистосердечно. Потом она усадила меня подле себя на мягкие травы и показала, какие части сада полезны различным деревьям и какие надо оберегать от Эвра, а какие от Борея или Австра и куда должно открывать беспрепятственный доступ Зефиру; глубоко ли вскапывать землю под молодые деревца, сажать ли растения с корнями или без корней да при какой луне, как потом за ними ухаживать, и зачем вяз сочетать с лозами, и в какое время их прививать. Объяснила и когда древесные почки под нежной корой усыновившего их дерева набираются сил. А после того открыла, как сделать, чтобы на сливах рождался миндаль, чтобы крепкие груши и всякие прочие деревья вскармливали чуждых питомцев; рассказала, как кривым ножом подрезать буйные отпрыски растений и как их подвязывать, в какое время орошать жаждущие влаги грядки и семена, какие травы выпалывать, а каким оставлять простор, как сады замыкать и от кого охранять и как управляться с взращенным урожаем. Каждое ее слово было для меня драгоценно, и я прилежно внимала, стараясь все удержать в памяти. Потом вместе с Помоной я предалась новым трудам в благодатном саду, и если порой нас одолевала усталость или полдневный зной, мы присаживались отдохнуть на мягкой траве, слушая пение птиц, а то за беседой не замечали, как проходило время, бесполезное для трудов. Иной раз Помона услаждала меня рассказами, говоря: "О юная дева, кою я ценю как самое себя, ты, конечно, видя молодой сад и мое гладкое лицо без морщин, думаешь, что я летами юна, но нет, я древняя годами богиня; мой прекрасный облик я похвальным образом сохранила благодаря трудам, однако мне хотелось бы поведать тебе о более чудных делах. Я рождена в первые века, и отрочество мое прошло среди первых людей, которые не знали во кне нужды, а почему, сейчас услышишь. Моя мать произвела меня на свет, когда царил золотой век и Сатурн правил людьми по законам правды, так что благоденствовал каждый населенный край. Земля тогда больше изобиловала богатствами, чем людьми и сама без понуждения давала пропитание девственным народам, ибо ветвистые дубы родили тогда столько желудей, что одни могли прокормить голодных. В те времена живущие на земле радостно славили священную рощу Додоны и за приносимую ею великую пользу. В ту пору охотники, добыв зверя, съедали его, кое-как сварив мясо или обжарив на костре, и сырые корни диких растений почитали благословенной пищей. Ни одна река не отказывала в сладчайших водах своим народам: Ганг, текущий среди любезных песков, откуда начинает путь солнце, отрадно утолял жажду прозрачными струями, и за то же был любезен жителям того края Инд. полезный своими водами. Нифат светлыми водами укрощал жажду обитателей Армении, блаженные Тигр и Евфрат услаждали персов, и египетский Нил семью рукавами орошал сухие земли и серебристыми струями увлажнял пересохшее горло жаждущих. Кто усомнится в том, что и Танаис под холодным небом был тем же дорог его народам, если таковые там обретались. И в царства Даная и многих других, омытые Ахелоем, Алфеем, Инахом и Пенеем, еще не породившим упрямую деву, за той же надобностью стекалось немало людей. И Ксанф с Симоентом, в которых еще не отражались возведенные Нептуном стены, в ту пору были любезнее людям, поселившимся на их берегах, чем потом, когда они заливали ахейское пламя. И Рубикон, которому в будущем суждено было предоставить себя для дерзкого перехода Цезарю, и того же Цезаря ожидавшая Алъбула, еще до того как получила от царя новое имя и приняла почести от всего покоренного мира, если и не были заселены людьми, то зверям давали напиться из своих волн. И бурный Дунай, вздымавшийся от растопленных снегов, и Изар поили радостные народы, ныне ставшие врагами их вод, и так же поступал с лигурийцами Эридан.
Повсюду Фетида оказывала милости своими благодатными водами, не возбуждая пороков. А люди, чьим телам был не страшен суровый холод, покрывались мохнатыми шкурами львов и других зверей; они еще не ведали и не ценили пурпурной крови моллюска, красящей шерсть; не стригли овец и разводили их ради молока, а не ради шерсти. Высокие сосны давали овцам благодатную тень в зной и укрывали от бури, густые травы служили им ложем для сна, и каждая по примеру других зверей не иначе как ради потомства предавалась похотливым желаньям.
В те времена никто не нуждался в моих трудах, ибо люди ограничивались потребностями естества. Но Земля, уготовляя себе беды, низвергла Сатурна и призвала править Юпитера, чьи законы были менее строги, а век не столь счастлив. Церера, рожденная Юпитером, впрягла в свои колесницы драконов, дотоле не касавшихся вспаханной под желтеющий злак борозды, и на них объехала мир; после того девственную землю, обреченную терпеть все тяготы, распахал Сатурн гнутым плугом, она приняла в себя семя, а за труды с лихвой воздала колосящимся злаком. Но когда от Цереры явилось неведомое до той поры изобилие, люди перестали быть неприхотливыми в пище. А за Церерой пришел Вакх, родившийся от испепеленной Семелы, бог, особо чтимый фиванцами; в свои юные годы он обошел разные края и осыпал дарами Наксос и Хиос, Нису и Элею, горы Фалерн и Везувий и другие места; и обычаи его распространились до самой Индгш. Мир, уже наполнившийся людьми, он научил на разный лад пользоваться его дарами, придал ароматы и крепость различных пряностей своим напиткам, и всюду, где мог, постарался лишить силы и без того уж немощную Фетиду. Люди изобрели тысячу способов новыми яствами угождать ненасытному чреву: превращенные в дельфинов спутники Акета, и Дирцея, дочь надменного Нина, и неразумная Наида с робкими юношами наполнили собою водные глуби. Лен, взросший в полях и уготовивший силки птицам, ломаный в горах камень, обожженная глина с обработанными смолами дали кров, заменивший древесную сень. Минерва, прежде не слишком опекавшая людей, довольных тем, что имели, обучила их тонкостям своего ремесла, показала, как собранную шерсть спрядать в тонкую нить, как из нитей делать ткани, более пригодные для одежд, чем дикие шкуры. Познакомила с травами, пестреющими в полях, и научила окрашивать ими шерсть в разные цвета; меж людей нашлись такие, что жадными руками украли тех червячков, которые выпрядают более драгоценную нить. До той поры Купидон, еще не умея летать на слабых крылах, кормился материнской грудью; но вот он подрос, окреп и полетел, куда вздумается, по всему миру, грозя и раня своими стрелами. Потом явился Сарданапал, показавший, как украшать покои, Гай Пенсилий устроил бани; и еще много изобрели люди такого, что проторило путь спесивым гигантам и сотворившему зло Ликаону и всем другим; отчего случилось так, что земля, прежде не знавшая вкуса человеческой крови, напиталась ею после Флегрейскон битвы. От всех этих дел, от бога, которого люди стали чтить себе на беду, родились потопы и разные превращения людей, и зло укрепилось в людских помыслах; в этот-то разнузданный век и явилась нужда во мне, вот отчего я радею о моих садах, как ты могла видеть".
