Липкий угрюмо повторил:
— Рука у него попала в машину, такое дело.
— Ладно, — произнесла она презрительно. — Ладно, покрывайте его, коли охота, мне–то какое дело. Вы, бродяги, думаете, вы такие молодцы, да? Думаете, я ребёнок? А знаете вы, что я могла уйти отсюда и играть на сцене? И не раз могла. Один парень говорил мне, что мог бы снять меня в кине. — У неё перехватило дыхание от возмущения. — Субботний вечерок. Все чем–нибудь заняты. Все! А я чего делаю? Стою тут и болтаю с компашкой тупых побродяжек — с нигером, с придурком, да со вшивым старым козлом — и ничего, типа, мне это по нраву, а чё — больше–то всё одно никого нет.
Ленни смотрел на неё, открыв рот. Крючок спрятался за маской негритянского достоинства. А со стариком Липким произошла перемена — он вдруг поднялся и пнул бочонок с гвоздями.
— С меня хватит, — зло сказал он. — Тебя сюда не звали, ты здесь не нужна, мы так и сказали. И я тебе скажу, что ты меришь нас по мерке шлюхи. У тебя в твоей куриной башке ума не хватит даже чтобы понять, что мы не тупые. Положим, нас уволят, положим. Ты думаешь, мы пойдём по большой дороге искать другую такую же паршивую работёнку за четверть бакса, как здесь. Да только ты не знаешь, что у нас есть своё ранчо и собственный дом. Мы и не собираемся оставаться здесь. У нас есть и дом, и куры, и фруктовые деревья, и ранчо в сто раз лучше этого. И у нас есть друзья, вот что. Может, было время, мы и боялись потерять эту паршивую работёнку, да только больше уж не боимся. У нас есть своя землица, наша собственная, и мы можем враз туда уйти.
Жена Кудряша рассмеялась.
— Чушь, — сказала она. — Я вас хорошо знаю, ребята. Да заведись у вас четверть бакса, вы тут же возьмёте вискаря и будете сидеть в бараке, вылизывать стаканы насухо. Знаю я вас.
Лицо Липкого стремительно краснело, но прежде чем жена Кудряша закончила говорить, он взял себя в руки. Он был хозяином положения.
— Всё ясно, — сказал он мягко. — Слушай, может тебе лучше пойти покрутить свой обруч? Нам больше нечего сказать. Мы знаем, что́ у нас есть, и нам до лампочки, чего ты там знаешь или не знаешь. Так что тебе, наверно, лучше уйти, а то ведь Кудряшу может не понравиться, что его жена ошивается на конюшне с тупыми бродягами.
Она переводила взгляд с одного лица на другое — все они были равнодушны и явно не питали к ней приязни. Тогда она задержала долгий взгляд на Ленни, пока он испуганно не опустил глаза.
Вдруг она произнесла:
— Откуда у тебя эти синяки на лице?
Ленни с виноватым видом выдавил:
— У кого? У меня?
— У тебя, у тебя.
Ленни посмотрел на Липкого, ища подсказки, потом уставился на свои колени.
— У него рука попала в машину, — сказал он.
Жена Кудряша рассмеялась.
— Ага, ну ладно. В машину! Я с тобой потом поговорю. Мне нравятся такие машины.
Липкий вмешался:
— Оставь парня в покое. Не хватало ему ещё из–за тебя неприятностей. Я передам Джорджу, что ты тут наговорила, Джордж не позволит тебе впутать Ленни в историю.
— Кто такой Джордж? — спросила она. И взглянула на Ленни: — Это тот мелкий, с которым ты пришёл?
Лицо великана расплылось в счастливой улыбке.
— Ну да, — сказал он, — тот самый. И он позволит мне кормить кроликов.
— Да ради бога. Если это всё, чего ты хочешь, так я могла бы сама дать тебе пару кроликов на откорм.
Крючок поднялся с лежака и встал перед ней.
— Хватит, — сказал он холодно. — Ты не имеешь права входить в комнату цветного. Вообще не имеешь права тут околачиваться. Так что давай, уходи и побыстрей. Если не уйдёшь, я попрошу хозяина запретить тебе ходить на конюшню.
Она насмешливо повернулась к нему:
— Слушай, черномазый, — сказала она, — ты знаешь, что я могу с тобой сделать, если разинешь пасть?
Крючок бросил на неё беспомощный взгляд, опустился на лежак и скрючился, кажется, ещё больше.
Она подступила вплотную к нему, настырно повторила:
— Ты знаешь, что я могу сделать?
Крючок, казалось, стал ещё меньше, он прижался к стене и избегал смотреть на девушку.
— Да, мэм, — едва слышно произнёс он.
— Так знай своё место, нигер. Я ведь могу всё устроить, коли хочешь — тебя вздёрнут так быстро, что и хмыкнуть не успеешь.
Крючок окончательно сник, превратился в ничто. Не стало личности, не было «я», не было ничего, что могло бы вызвать приязнь или неприязнь. Он повторил «Да, мэм», и голос его был невыразителен, как шорох палой листвы.
Ещё мгновение она стояла над ним, будто ждала, не подаст ли он признаков жизни, чтобы снова наброситься на него, но Крючок замер совершенно неподвижно, отведя взгляд и, как улитка, втянув в себя всё, во что можно было ударить.
Наконец, она удовлетворилась победой и повернулась к двум другим. Старик Липкий не сводил с неё взгляда, будто зачарованный.
— Если ты попробуешь сделать это, мы расскажем, — спокойно предпредил он. — Мы расскажем, что ты просто решила подставить Крючка.
— Да расскажи, будь ты проклят, — крикнула она. — Никто не станет тебя слушать, и ты это знаешь. Никто тебя не послушает.
С Липкого тут же слетела всякая уверенность.
— Может, оно и так, — согласился он. — Может, и не послушают.
Ленни захныкал:
— Хочу, чтобы Джордж был тут. Хочу чтобы Джордж был тут.
Липкий шагнул к нему.
— Не волнуйся, — сказал он. — Я, кажется, слыхал, как ребята возвращаются. Джордж уже в бараке, готов поклясться. — Он повернулся к жене Кудряша: — Если ты уйдёшь прямо сейчас, мы не скажем Кудряшу, что ты была здесь.
Он смерила его ледяным взглядом.
— Не уверена, что ты чего–нибудь слышал.
— Лучше не испытывать судьбу, — ответил он. — Если не уверена, так поберегись на всякий случай.
Она повернулась к Ленни.
— Я рада, что ты поддал Кудряшу. Он сам напросился. Иногда мне и самой хочется хорошенько ему врезать.
Она выскользнула за дверь и через мгновение растворилась в темноте конюшни. Когда она проходила между стойлами, звякнула цепочка, всхрапнула одна лошадь, другая ударила копытом.
Крючок, казалось, медленно выползал из раковины, в которой прятался.
— Это ты правду сказал, что ребята вернулись? — спросил он.
— Конечно, я слышал.
— А я ничего не слыхал.
— Ворота хлопнули, — сказал Липкий и с усмешкой добавил: — Господи Иисусе, она умеет двигаться бесшумно. Должно, у неё было много случаев научиться.
Крючок теперь избегал обсуждения этой темы.
— Может, вы, ребята, пойдёте? — произнёс он. — Не уверен, что вам стоит здесь оставаться. Цветной тоже должен иметь некоторые права, даже если они ему не нравятся.
Липкий сказал:
— Эта сука не смела так с тобой говорить.
— Да ладно, забей, — вяло отозвался Крючок. — Вы, ребята, пришли и помогли мне забыть, кто я есть. А она — помогла вспомнить.
В конюшне зафыркали лошади, звякнули уздечки, и голос позвал:
— Ленни. Эй, Ленни, ты здесь?
— Это Джордж, — воскликнул Ленни. И отозвался: — Здеся, Джордж, я и взаправду здесь.
Через секунду Джордж возник в дверях и недовольно осмотрелся вокруг.
— Чего ты делаешь в комнате Крючка? Ты не должен тут быть.
Крючок кивнул:
— Я им говорил, но они всё равно пришли.
— Почему же ты их не выгнал?
— Я не особо переживал, — ответил Крючок. — Ленни нормальный парень.
Тут встрепенулся Липкий:
— Эй, Джордж, я тут всё прикидывал и так и этак. И кажется, я знаю, как мы можем сделать немного деньжат на кроликах.
Джордж нахмурился:
— Я думал, что сказал вам не трепаться про это.
Липкий помрачнел.
— А мы и не говорили никому, только Крючку.
— Ладно, вы ребята давайте отсюда, — сказал Джордж. — Господи, вас и на минуту нельзя оставить.
Липкий с Ленни поднялись и направлись к двери. Крючок окликнул:
— Липкий.
— А?
— Помнишь, что я сказал насчёт прополки и вообще любой работы?
— Ага, — бросил Липкий. — Я помню.
— Так вот, забудь, — сказал Крючок. — Я не хотел ничё такого, пошутил просто. Не хочу я никуда отсюда уходить.
— А–а. Ну, ладно, коли так. Спокойной ночи.
Трое мужчин вышли. Когда они шагали через конюшню, лошади зафыркали, зазвенели уздечки.
Крючок сел на лежак и мгновенье смотрел на дверь. Потом потянулся к бутылке с притиранием. Он задрал рубаху, взял немного мази на ладонь и принялся медленно втирать её в спину.
Одна половина большой конюшни была почти доверху завалена свежим сеном, и над этой кучей висели на ремне вилы в четыре зубца. Куча спускалась к противоположной стороне конюшни подобно склону горы, и там оставалось ещё незаполненное пространство. По сторонам были видны ясли, а за перегородками покачивали головами лошади.
Было воскресенье, недавно минул полдень. Оставшиеся в стойлах лошади пощипывали пахучее сено, били копытами и позвякивали цепочками в недоуздках. Послеполуденное солнце проникало внутрь сквозь щели в стенах конюшни и ложились на сено яркими рыжими полосами. Висело в воздухе ленивое послеполуденное гудение мух.
