— Приходи в гости. Я купил для «Лебедя» дом в Кавадзаки и скоро туда перееду.
— В Кавадзаки?
— Да. Там живет много корейцев. Некоторые держат бары. Даже турецкая баня там есть. Думаю, дела у меня на новом месте пойдут еще лучше.
…Турецкая баня… Кавадзаки… Да, да. Если та девушка сказала правду, Мицу живет в Кавадзаки,
— У меня к вам еще одна просьба, Ким-сан.
— Что? Двух тысяч мало?
— Нет, совсем другое. Мне нужно найти одну девушку. Ее зовут Морита Мицу.
Ким-сан захохотал, и зрачки его запрыгали за стеклами очков.
— Где она живет?
— Мне сказали, в Кавадзаки.
— А где работает?
— Где-то у ваших друзей — в турецкой бане или в увеселительном заведении.
— Гм… Трудно, но я попробую.
Пока мы говорили, Ким-сан то и дело посматривал на мое запястье, а когда я собрался уходить, взял меня за руку.
— А залог?
— Какой залог?
— Как какой! Вместо денег. Вернешь долг — получишь залог назад.
Он снова посмотрел на мое запястье.
— Неужели вы мне не верите, Ким-сан?
— Почему не верю? Верю. Ты хороший парень, но деньгам я верю больше, чем людям. Я старше тебя и знаю, что говорю.
Часы у меня были отечественные, не очень хорошие и недорогие. Вряд ли они стоили две тысячи иен. Но Ким-сан все же расстегнул ремешок, снял часы и положил их в карман.
Озираясь, Оно торопливо сунул в карман деньги и усмехнулся:
— Ты извини меня, Ёсиока-сан!
— Ладно, но больше от меня ничего не жди.
— С меня хватит. Спасибо, Ёсиока-сан!
Освещенное солнцем лицо Оно скривилось в слащавой улыбке. Я вздохнул. Одна беда миновала. Но что еще может выкинуть этот Оно?! Когда я вошел в контору, Марико, на секунду перестав печатать, улыбнулась мне и больше никто не обратил на меня внимания. Я успокоился. Оно действительно не разболтал о нашей встрече. Жалко, конечно, две тысячи иен, но ничего не попишешь, эти деньги помогли мне заткнуть Оно глотку. И пожалуй, не стоит их требовать обратно, пускай мы будем должны друг другу. Недели через две позвонил Ким-сан.
— Я с трудом нашел ее! — сказал он.
— Кого? — удивился я.
— Как кого? Забыл, что ли? Девушку, которую ты…
— А-а-а, — уже тише протянул я и прикрыл трубку рукой.
Ким-сан сказал, что до последнего времени Морита Мицу работала в увеселительном заведении в Кава-коси, которое держит один кореец. Но сейчас ее там уже нет. Выгнали…
— За что?
— Ее поймали на краже.
— Мицу украла деньги?
Я был так удивлен, что крикнул во все горло, забыв о том, что меня могут услышать Марико и сослуживцы.
Мицу — воровка! Неужели эта деревенщина с глуповато-добродушным лицом способна на воровство?
Больше Ким-сан ничего не знал, но он обещал познакомить меня с корейцем, у которого работала Мицу.
— Приходи сегодня вечером.
— Хорошо.
Положив трубку, я вытер пот. Кажется, никто не слыхал моего разговора.
Марико стучала на своей машинке. Оно ковырял в ушах, листая амбарную книгу; остальные тоже не обращали на меня никакого внимания.
…Как же она решилась на такое… Я представил себе неуклюжую и робкую Мицу, тянущую руку к деньгам. Вот дура!
Кончился рабочий день; Марико надела чехол на машинку и, поправляя прическу, улыбнулась мне. Это был наш знак: сегодня вечером побродим по городу. Я покачал головой. Может быть, напрасно? Наверное, если бы в тот день я был с Марико, между нами произошло бы то, что когда-то произошло между мной и Мицу.
На привокзальной площади у станции Кавадзакй было темно. День был хороший, солнечный, а к вечеру все небо затянуло тучами — собирался дождь. Я внимательно смотрел по сторонам, надеясь в толпе увидеть Мицу.
Новое здание «Лебедя» я нашел сразу. Там толпился народ, собравшийся на открытие нового заведения. Среди гостей прохаживался сияющий Ким-сан, на ходу давая указания обслуживающему персоналу. Я услышал знакомую песню:
Женщина, которую я бросил,
Где она,
С кем она сейчас?
Заметив меня, Ким-сан приблизился, довольно улыбаясь.
— Ты, наверное, влюблен в эту девушку?
— Ничего подобного.
— Не ври, брат. Иначе ты не прибежал бы сюда. Вот и покраснел, как мальчишка.
— А где заведение этого корейца?
— Совсем рядом. Я ему уже говорил о тебе.
Женщина, которую я бросил,
Где она,
С кем она сейчас?
В заведении корейца посетителей было меньше, чем у Кима-сан, освещение хуже, а здание совсем ветхое.
За двадцать иен я купил шарик для игры в патинко и без всякого энтузиазма стал метать. Шарик стукнулся о гвоздь, отскочил и упал в яму.
— Здесь вы никогда не выиграете, — услышал я у себя за спиной. Это шепнула высокая девица в очках. — Играйте на соседнем столе.
— И ты не боишься, что тебе попадет от хозяина? Ведь он окажется в убытке.
— Ну и пусть. А мне какое дело?
— Послушай, ты давно здесь? Не знаешь случайно Морита Мицу? Она здесь работала.
Девушка пристально поглядела на меня, совсем как та, из турецкой бани.
— Вы знаете Мицу-сан?
— Я знал ее. Где она сейчас? Говорят, она украла деньги.
— Кто вам это сказал? — возмутилась девушка. — Она спасла Паба-сан.
— А это кто такая?
Девушка подошла ко мне вплотную, и, жуя резинку, сказала:
— Наша работница. У нее на руках больной брат, и ей нужно было платить за лекарства и лечение. А хозяин наш — скупердяй, каких мало, — отказался дать ей аванс. Ну она и взяла деньги из кассы без разрешения. А Мицу — она ведь какая? Жалко ей стало Паба-сан, она и приняла все на себя. Сказала, что это она взяла деньги.
— А хозяин? Отвел ее в полицию?
— Ну что вы! У него самого рыльце в пушку больше нашего.
— Мицу вернула деньги?
— Нет. У нее столько не было. Ее заставили работать официанткой в пивном баре.
— Она приходит к вам иногда?
— Приходила один раз.
На улице был и не дождь, и не туман, а какая-то изморось, от которой лицо и волосы сразу становились влажными.
Я хотел зайти к Киму-сан, но, не увидев его в окнах нижнего этажа, прошел мимо.
Значит, с фармацевтической фабрики Мицу перешла в турецкую баню, оттуда в игорный дом и, наконец, в пивной бар. Мицу падала все ниже, как, стукнувшись о гвоздь, шарик патинко падает в яму.
Женщина, которую я бросил,
Где она,
С кем она сейчас?
Эта песня преследовала меня. В самом деле, где она сейчас, эта дурочка?
Впервые я подумал, что Мицу, как и другие люди, тоже страдает и мечтает о счастье. И как другие люди, имеет право на счастье. Почему же ей не везет, как, скажем, мне? Зачем ей понадобилось взять на себя чужую вину, испортить собственную жизнь? Какую пользу принесли ей жалостливость и сострадание?
По обеим сторонам мокрой от дождя улицы стояли пивные, выкрашенные только снаружи. Все они носили названия цветов: «Красный тюльпан», «Астра», «Букет пионов».
В пивных было пусто. У дверей одной из них стояла девушка.
— Заходи к нам, милашка!
Так зазывают клиентов в веселом квартале.
— Посиди у нас. Берем недорого, обслуживаем хорошо.
Из глубины зала раздался хриплый мужской голос:
— Заткнись, свиное рыло, не умеешь гостя привлечь.
Я подошел к бару «Шафран», в котором работала Мицу.
— Заходи, милый, у нас свежее пиво!
— Я ищу Мицу-сан.
— Мицу-сан? Такой у нас нет. Но я могу заменить ее. Не пожалеешь.
— Я серьезно спрашиваю. Ее полное имя Морита Мицу. Не знаешь такую?
— А! Это вы о Сакико. Но она сегодня не работает.
— Почему?
— Пошла в больницу.
— Что с ней?
— Не знаю, кажется, прыщик вскочил.
— Меня зовут Ёсиока. — Я протянул ей листок со своим адресом. — Передай Мицу.
Поняв, что я не останусь в баре, девица грязно выругалась.
Я почувствовал сильную усталость. Не только тело — весь я словно стал ватным. Я едва плелся по сырой улице, где уже начали гаснуть огни. Впереди меня, опустив хвост, брела мокрая собака.
Мицу заболела? Что с ней? Она была такой крепкой на вид. «Если бы она не встретилась с тобой, если бы не было того — помнишь? — второго свидания, может быть, жизнь ее сложилась бы иначе, пусть не совсем счастливо — кто сейчас счастлив? — но и не плохо, то есть лучше, чем теперь.
Но я ни в чем не виноват, — я покачал головой. — Думать обо всех — сил никаких не хватит. Ведь у каждого свое несчастье…»
Да, это так. Но именно поэтому человек не должен забывать, что он на свете не один, что поступки его не остаются бесследными для другого…
Я снова покачал головой и продолжал идти, не замечая дождя, как в ту ночь в Сибуе, когда я, не оглядываясь, уходил от Мицу, а она плелась следом за мной, как собачонка.
