она сначала вот что:
– По-твоему, этого достаточно? – И прежде чем он успел ответить, Мегги воскликнула: – Она знает, знает!
– Что же именно?
Но Мегги вскинула голову и отвернулась с нетерпеливым жестом.
– Нет нужды говорить! Она знает довольно. Кроме того, – прибавила Мегги, – она нам не доверяет.
Князь широко раскрыл глаза.
– Не слишком ли много она хочет!
Мегги снова что-то простонала в виде возражения, и князь вдруг высказал новую мысль:
– Она не стерпит, чтобы ты считала ее несчастной.
– Ах, это уж мне лучше судить, что она от меня стерпит!
– Очень хорошо, – сказал Америго. – Увидишь.
– Я знаю, что увижу настоящие чудеса. Я уже их много видела, и теперь готова ко всему. – Вдруг нахлынули воспоминания, и эти воспоминания заставили ее снова заговорить: – Все это ужасно. Я вижу, что для женщины всегда все бывает ужасно.
Князь смотрел на нее сверху вниз с прежней серьезностью.
– Все ужасно, cara, в сердце мужчины. Она сейчас заново налаживает свою жизнь. И она ее наладит.
Мегги снова повернулась к мужу. За это время она отошла к одному из столиков и принялась рассеянно переставлять на нем безделушки.
– Занимаясь этим, она заодно наладит и нашу.
Князь быстро поднял глаза и встретился с нею взглядом. Мегги удержала его взгляд и высказала наконец то, что уже несколько минут ее мучило:
– Ты только что сказал, что Шарлотта не узнала от тебя о том, что я «знаю». Следует ли это понимать так, что ты об этом знаешь и признаешь?
Америго отдал должное вопросу, взвесив его со всей серьезностью и так же основательно обдумав ответ.
– Ты считаешь, что я мог бы выразить это в более учтивой форме?
– Учтивость тут ни при чем, – сказала Мегги. – Тут важна правда.
– Ах, правда! – пробормотал князь многозначительно, хотя и несколько неопределенно.
– Да, это само по себе важно. Но есть еще и такая вещь, как искреннее намерение.
– Конечно, есть! – поспешно ответил князь. И прибавил уже медленнее: – Если у кого-нибудь когда-нибудь, с начала времен, было искреннее намерение…
Но он умолк, не докончив фразы.
Словно золотая пыль повисла в воздухе, а когда она улеглась, Мегги своим ответом постаралась показать, что приняла его слова так же глубоко и удивительно, как они были сказаны.
– Я понимаю. – Она вложила в эту формулу столько значения, сколько только было возможно. – Я понимаю.
И значение это показалось ему божественным.
– Душа моя, душа моя!.. – только и мог он сказать.
Впрочем, Мегги не собиралась вдаваться в подробности.
– Ты так долго молчал!
– Да, да, знаю, знаю. Сделаешь ли ты для меня еще одну вещь? – спросил он.
Мегги, за эти несколько минут отвыкшая постоянно держать себя в руках, разом побледнела.
– Неужели еще что-то осталось?
– Ах, любовь моя, душа моя! – Снова он не находил слов.
Но княгинюшку слова уже не пугали.
– Я все сделаю, только скажи мне, что нужно.
– Тогда подожди. – Его итальянская рука взметнулась вверх с предостерегающим движением пальцев – никогда еще она не делала такого выразительного жеста. Он понизил голос, с такой интонацией!.. – Подожди, – повторил Америго. – Подожди.
Мегги поняла, но ей хотелось услышать это от него.
– Пока они не побывают здесь?
– Да, пока они не уедут. Пока не уедут совсем.
Мегги не отступала:
– Совсем уедут из Англии?
Она не отрывала от него глаз. Ей хотелось полной ясности. Здесь требовалось обещание; и ответ Америго, по сути, содержал в себе обещание.
– Пока мы не расстанемся с ними – дай боже, чтобы надолго! Пока мы не останемся по-настоящему одни.
– О, если только это!..
Наконец она добилась хоть какой-то определенности. Мегги ощутила дыхание чего-то близкого, такого знакомого и родного, чего так долго была лишена. Она снова отвернулась и взялась за дверную ручку. Но рука ее лежала безвольно, не делая попытки отворить дверь. Ей еще оставалось сделать одно усилие – заставить себя уйти от него, а сделать это было вдвойне трудно из-за всего, что только что произошло между ними. Что-то во всем этом было… она и сама не могла бы точно сказать, что именно. Как будто они вдвоем, не выходя из комнаты, побывали где-то очень далеко, и поэтому просто расстаться с ним означало вернуться к чему-то давно прошедшему и позабытому. То, что она принесла сюда с собой, растаяло и ушло за эти десять минут, и особенно за последние три-четыре из них. Не правда ли, бесполезно делать вид, будто пытаешься снова это найти? Сказать по правде, эта мысль причинила ей боль, и на одну долгую минуту Мегги замерла в шатком равновесии и чуть ли не в ужасе от собственной беспредельной уступчивости. Стоило ему только чуть нажать, и вот она уже отступает, дюйм за дюймом, и в эту минуту, глядя на него сквозь какое-то облако, отлично сознает, что ему достаточно протянуть руку, чтобы забрать у нее эту драгоценную тайну. Ощущение было необыкновенное; ее слабость, ее желание – ведь она не была еще спасена – расцветали перед нею светом и тьмой. Она искала слов, чтобы заслониться от этого, и схватилась за идею чая, как будто раньше им не предстояло встретиться.
– Значит, около пяти. Я на тебя рассчитываю.
Но на него тоже что-то такое снизошло, и ее слова дали ему именно тот шанс, какой был ему нужен.
– О, но мы же увидимся!.. Нет? – спросил он, подходя ближе.
Она все еще держалась рукой за дверную ручку, прислонившись к двери спиной. Чтобы скрыться от него, требовалось сделать меньше шага, и все же она даже ради спасения жизни не могла бы оттолкнуть его сейчас свободной рукой. Он подошел так близко, что можно было коснуться его, ощутить его вкус, его запах, поцеловать, обнять… Он подошел вплотную, и его лицо, полное нежности, нахмуренное, улыбающееся, она сама не знала, какое, только – прекрасное и незнакомое, склонилось над ней, сделавшись вдруг очень большим, как бывает во сне. Она закрыла глаза и в следующее мгновение, сама того не желая, протянула вперед руку, которую он поймал и удержал в своей. И тогда из-за зажмуренных глаз пришло нужное слово.
– Подожди!
Это было его собственное слово, произнесенное с печалью и мольбой, и это было все, что у них осталось, – спасительный плот посреди бескрайнего моря. Они не разнимали рук, и, стоя так, Мегги повторила вновь:
– Подожди. Подожди.
Глаза ее были закрыты, но рука, она знала, помогла ей выразить свою мысль, а еще через минуту она почувствовала, как его рука приняла эту мысль в себя. Он отпустил ее…
