они собираются попрощаться. – И Мегги улыбнулась, это ведь всегда можно. – Они приехали на официальную церемонию прощания. Хотят все сделать, как полагается. Завтра они уезжают в Саутгемптон.
– Если они хотят все сделать, как полагается, – заметил князь, помолчав, – почему не придут хотя бы пообедать?
Чуть помедлив, Мегги все-таки без особого труда справилась с ответом:
– Конечно, мы их пригласим. Тебе это не будет тяжело. Но они ведь так заняты!
Князь выразил удивление:
– Так сильно заняты, что не могут… Что твой отец не может посвятить тебе свой последний вечер в Англии?
На это ответить было сложнее; но у Мегги было припасено свое средство на такой случай.
– Возможно, они как раз и собираются предложить что-нибудь в этом роде – чтобы нам всем вместе куда-нибудь пойти. Но только для полной завершенности нужно бы еще позвать Фанни с полковником. Она ясно дает понять, что не хочет звать их к чаю и намерена отделаться от бедняжек с утра пораньше. Они хотят увидеться с нами совсем без чужих, а что приглашают всего-навсего к чаю, – прибавила Мегги, – так же, как Фанни с полковником – всего-навсего на ланч, так, может быть, это потому, что последний вечер в Лондоне оставляют друг для друга?
Мегги говорила то, что приходило ей на ум. Она была не в силах промолчать, хоть и чувствовала, что словно бросается в омут очертя голову. Но, может быть, так и нужно, если хочешь разделить с любимым последний день его тюремного заключения? С каждой минутой она все сильнее ощущала, что словно бы живет вместе с ним в его темнице. Немного похоже на то, как арестованные французские аристократы во времена террора в ожидании казни устраивали пирушку или затевали возвышенную беседу. Если она позабыла всякую осторожность, так бдительно соблюдавшуюся в прошедшие месяцы, это надо понимать очень просто: слишком уж близка цель, ради которой она трудилась, вот и стало невозможно сохранять ясность мыслей. Возможно, муж и впрямь подумает, что она совсем потеряла голову, ведь он не знает, что неожиданная свобода ее речи – всего лишь отражение сосредоточенного желания броситься ему на шею. Не знает он и того, что Мегги, оказавшись рядом с ним, таким рискованным образом пытается обмануть тревогу ожидания. В эпоху Французской революции у осужденных на казнь не было этой неизвестности, эшафот ждал их наверняка, а телеграмма от Шарлотты, напротив, обещала освобождение, если только не случится какой-нибудь непредвиденной ошибки. Но все дело в том, что князю это было далеко не так ясно, как ей; Мегги столько сил положила, добиваясь этой ясности, прорываясь к свету, что теперь видела воочию падающие сквозь прутья решетки лучи, окруженные множеством ангельских головок, какие являются в бредовых видениях несчастным закованным узникам. Мегги знала, что завтра же будет с раскаянием вспоминать, как гулко забилось ее сердце в предвкушении: скоро они наконец-то останутся одни. Позже, на досуге она будет судить свою торопливую готовность отмахнуться от любых затруднений, помимо присутствия тех двоих, которому все никак не придет конец. Да уже и в следующую минуту, заметив выражение лица мужа, Мегги поняла, что чересчур упрощает. Да и было чему удивляться, слушая ее речи о том, что те двое якобы нуждаются в уединении.
– Но ведь… разве… они ведь не друг с другом расстаются? – спросил Америго.
– Ах, нет! Друг с другом они не расстаются. Просто для них заканчивается очень интересный жизненный этап, и неизвестно, повторится ли он когда-нибудь снова. – Да, Мегги была в состоянии рассуждать об этом «этапе»; что-то как будто придавало ей сил, до того даже, что она решилась перейти в наступление. – Наверное, у них есть свои причины; возможно, какие-нибудь дела, кто может это знать? А может быть, он мне предложит провести эти последние часы вдвоем; я имею в виду – нам с ним вдвоем. Возможно, он захочет свозить меня куда-нибудь пообедать, в память о прежних днях. Я имею в виду настоящие прежние дни, – объяснила княгинюшка, – до того, как у меня появился такой замечательный муж и, уж конечно, до того, как у него появилась такая замечательная жена. Как нам тогда было хорошо! Он только-только начал интересоваться теми вещами, которые с тех пор заполнили его жизнь, только еще строил планы, оценивал разные возможности, радовался первым находкам и удачным приобретениям. Мы с ним засиживались допоздна в его любимых иностранных ресторанчиках во всех городах Европы, пока не погасят почти все лампы, и, опершись локтями о стол, обсуждали все, что перевидали за день, о чем слышали, что ему удалось купить, от чего он отказался, что у него перехватили другие покупатели. Где только я с ним не побывала, ты себе не представляешь! Ведь ему не с кем было меня оставить, разве что со слугами. Если бы он мог сегодня сходить со мной на выставку в Эрлз-Корт, это было чуточку похоже на приключения наших юных дней – самую-самую чуточку. – После этих слов Америго стал пристально смотреть на нее, и, наверное, из-за этого Мегги снова осенило вдохновение. Если он удивляется – что же она скажет еще, так у нее найдется что сказать. – В таком случае тебе придется позаботиться о Шарлотте в наше отсутствие. Нужно будет тебе тоже куда-нибудь ее сводить в последний вечер; или, может быть, захочешь пригласить ее сюда? Я позабочусь о том, чтобы вам приготовили обед и все прочее. Словом, делай так, как считаешь нужным.
Она не была уверена заранее в его реакции, да и не могла быть, но, закончив говорить, прежде всего увидела: он очень старается показать, что воспринял ее слова не как блажь или насмешку и не как результат забычивости. Право, ничто и никогда в жизни не доставляло ей такой радости, как вид Америго, напускающего на себя усиленную серьезность, чтобы она невзначай не сделала никакой ошибки на этот счет. Она его встревожила – что вовсе не входило в ее планы; она его озадачила, чего никоим образом не могла избежать, да это ее не особенно и беспокоило; и вдруг ее поразила неожиданная догадка – все-таки в нем тоже было много простодушия, на что она уж никак не смела рассчитывать. Это было настоящее открытие – совсем непохожее на то, другое открытие, а скорее напоминающее глоток свежего воздуха. И тут Мегги словно заново поняла, что он считает ее способной держать в голове огромное количество разных идей. Разгадать их он, очевидно, не умел, но, по крайней мере, за прошедшие месяцы начал смутно сознавать, что
