Дезерт улыбнулся и покачал головой.
- Хотите, я скажу за вас? - предложила Динни. - Вы младший сын лорда Маллиона; слишком много воевали; пишете стихи; у вас страсть к кочевой жизни, и вы враг самому себе; последнее - мое открытие и может заинтересовать нашу прессу. Ну вот мы и дошли до Маунт-стрит. Может, зайдете навестить тетю Эм?
- Спасибо, нет. Но давайте завтра вместе пообедаем, а потом сходим на утренник в театр.
- Хорошо. Где?
- У "Дюмурье". В половине второго.
Они пожали друг другу руки и расстались, но когда Динни входила в дом тетки, она была как-то приятно оживлена и, остановившись у двери в гостиную, постояла там, улыбаясь.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Улыбка сошла с ее лица, когда через закрытую дверь до нее донесся веселый шум.
"Боже мой! - подумала она. - У тети Эм день рождения, а я совсем забыла!"
Кто-то перестал барабанить на рояле, послышались беготня, какая-то суматоха, стук отодвигаемых стульев, писк, а потом все смолкло и снова раздались звуки рояля.
"Музыкальные стулья!" - сообразила Динни и тихонько приоткрыла дверь. Та, что раньше звалась Дианой Ферз, сидела у рояля. Восемь малышей и один взрослый в пестрых бумажных колпаках цеплялись за восемь разнокалиберных стульев, расставленных друг против друга; семеро вот-вот готовы были вскочить на ноги, а двое еще сидели рядом на одном стуле. Динни оглядела это сборище и увидела, что слева направо сидят: Рональд Ферз; маленький китайчонок; младшенькая тети Элистой - Энн; младший сын дяди Хилери - Тони; Силия и Динго (дети замужней сестры Майкла Силии Мористон); Шейла Ферз, а на одном стуле - дядя Адриан и Кит Монт. Потом ей попалась на глаза тетя Эм, которая, пыхтя, прислонилась к камину; на голове у нее красовалась огромная диадема из фиолетовой бумаги. Флер старалась вытащить стул из того ряда, где сидел Рональд!
- Кит, вставай! Ты опоздал.
Кит не тронулся с места, зато встал Адриан.
- Ничего не поделаешь, старина. Их не переспоришь. Беги!
- Не держитесь руками за спинки! - кричала Флер. - Вуфин, не смей садиться, пока не перестанут играть! Динго, не цепляйся за крайний стул!
Музыка прекратилась. Суетня, толкотня, писк; самая маленькая фигурка крохотная Энн осталась стоять.
- Не горюй, детка, - сказала ей Динни. - Поди сюда, давай бить в барабан. Как только музыка перестанет играть - ты тоже перестань. Вот так. Ну, еще раз. Делай как тетя Ди.
Игра возобновлялась снова и снова, пока не остались только Шейла, Динго и Кит.
"Я ставлю на Кита", - решила Динни.
Вот вышла из игры Шейла! Ее выдвинули из ряда вместе со стулом. Вокруг последнего стула суетились маленький шотландец Динго и светлоголовый Кит, потерявший в пылу беготни свой бумажный колпак. Оба то садились, то вскакивали и вертелись вокруг стула. Диана старалась на них не глядеть, Флер отошла подальше, чуть-чуть улыбаясь; лицо тети Эм порозовело. Музыка смолкла, Динго успел сесть, а Кит остался стоять; щеки его пылали и брови были насуплены.
- Кит! - послышался голос Флер. - Играй как следует!
Кит вздернул голову и сунул кулачки в карманы. "Молодчина Флер!" подумала Динни. Сзади чей-то голос произнес:
- Безудержная страсть твоей тетки к молодежи приводит к немыслимым бедствиям. Что если нам поискать покоя у меня а кабинете?
Динни обернулась и поглядела на тонкое, худое, подвижное лицо сэра Лоренса Монта; его усики совсем побелели, но волосы только чуть серебрила седина.
- Я еще не внесла своей лепты, дядя Лоренс.
- И не надо. Учись смотреть на все со стороны. Пусть язычники беснуются. Пойдем предадимся тихой беседе, как истые христиане.
Желание поговорить с дядей об Уилфриде Дезерте побороло в ней привычную самоотверженность, и Динни ушла с ним.
- Над чем ты сейчас работаешь? - спросила она.
- Решил немножко отдохнуть, читаю мемуары Хэрриет Уилсон поразительная женщина, Динни! Во времена Регентства в высшем свете и так не было ни одной незапятнанной репутации, но она-то уж постаралась! Ты что-нибудь о ней слышала? Поверь, эта женщина знала, что такое любовь. Любовников у нее была тьма, но любила она только одного.
- И это, по-твоему, любовь?
- Ну что ж, сердце у нее было доброе, а остальные любили ее. Совсем не похожа на Нинон де Ланкло - та ведь любила всех. Но обе они женщины примечательные. А что если написать диалог этих двух дам на тему о добродетели? Стоит подумать. Садись!
- Сегодня я рассматривала памятник Фошу и встретила там твоего двоюродного брата, мистера Маекема.
- Джека?
- Да.
- Последний денди. Ты понимаешь, какая огромная разница между "щеголем", "денди", "франтом", "модником", "хлыщом", "пижоном" и "фертом" кажется, так это теперь называют? Но порода вырождается. По возрасту Джек принадлежит к эпохе "хлыщей", но стиль у него настоящего "денди" законченного денди, типа Уайта-Мелвиля {Уайт-Мелвиль Джордж (1821-1878) английский писатель и спортсмен.}. Что ты о нем думаешь?
- Лошади, карты и полнейшая невозмутимость.
- Сними-ка шляпу. Я люблю смотреть на твои волосы.
Динни сняла шляпу.
- Я встретила там еще одного знакомого: шафера Майкла.
- Как? Дезерта? Он вернулся? - И подвижная бровь сэра Лоренса поползла наверх.
Щеки Динни слегка порозовели.
- Да, - сказала она.
- Странный тип.
Динни вдруг почувствовала какое-то непривычное ощущение. Ей было бы трудно его описать, но оно напомнило ей фарфоровую безделушку, которую она подарила отцу в день его рождения: мастерски вылепленную лисичку с четырьмя приткнувшимися к ней детенышами. Выражение лисьей мордочки - нежное и чуть-чуть настороженное - отражало ее чувство в эту минуту.
- А чем он странный?
- Не хочу быть фискалом, Динни. Хотя тебе, пожалуй, скажу... Молодой человек года через два после замужества Флер явно за ней волочился. Из-за этого он и стал таким непоседой.
Так вот на что он намекал, говоря о проклятии Исава? Не может быть! По выражению его лица, когда они говорили о Флер, она бы этого не подумала.
- Но ведь все это было сто лет назад! - воскликнула Динни.
- Конечно! Дела давно минувших дней; но ходят о нем и другие слухи. Наши клубы - настоящие рассадники злословия.
Динни внутренне насторожилась.
- Какие слухи?
Сэр Лоренс покачал головой.
- Мне этот молодой человек нравится, и я не стану даже тебе повторять то, чего сам толком не знаю. Если человек живет не как все, про него еще не то наговорят! - Он вдруг кинул на Динни испытующий взгляд, но ее глаза безмятежно сияли.
- А кто этот маленький китайчонок?
- Сын бывшего мандарина; тот оставил здесь свою семью: на родине у него какие-то нелады; занятный малыш! Очень симпатичный народ эти китайцы. Когда приезжает Хьюберт?
- На будущей неделе. Они летят из Италии. Джин ведь любит летать.
- Какова судьба ее брата? - И он снова пристально взглянул на Динни.
- Алана? Он служит на морской базе в Китае.
- Тетя не перестает сетовать, что у вас с ним ничего не вышло.
- Ты знаешь, ради тети Эм я готова на все, но, любя его как брата, я не могла пойти с ним к алтарю.
- Я-то совсем не хочу, чтобы ты выходила замуж, - сказал сэр Лоренс, ищи тебя тогда в какой-нибудь Берберии!
"Да он просто колдун!" - мелькнуло у Динни, и глаза ее стали совсем наивными.
- Ох, уж эта бюрократическая машина! - продолжал тот. - Всю нашу родню засосала. И моих дочерей: Силия - в Китае, Флора - в Индии; твой брат Хьюберт - в Судане; вот и сестра твоя Клер унесется, как только ее обвенчают: Джерри Корвен получил назначение на Цейлон... Говорят, Чарли Маскема посылают в Кейптаун; старший сын Хилери едет на гражданскую службу в Индию; а младший - на флот. Черт побери, Динни, вы с Джеком Маскемом последнее мое утешение в этой пустыне! Не считая, конечно, Майкла.
- А ты часто видишься с Маскемом?
- Частенько, у "Бартона", он заходит ко мне и в "Кофейню", - играем в пикет; кроме нас двоих, игроков там и не осталось. Правда, это пока не наступит сезон; теперь-то я вряд ли увижу его до конца скачек в Кэмбриджшире.
- Он, видно, большой знаток лошадей?
- Да. Но только лошадей, Динни. Таких, как он, редко хватает на что-нибудь еще. Лошадь - странное животное, она делает человека слепым и глухим ко всему остальному. Слишком уж много требует внимания. Приходится следить не только за ней, но и за всеми, кто имеет к ней какое-нибудь отношение. А как выглядит Дезерт?
- Что? - Динни слегка растерялась. - Какой-то темно-желтый...
- Это от раскаленного песка. Ведь он теперь живет как бедуин. И отец у него тоже отшельник, так что у них это в крови. Но он нравится Майклу, даже несмотря на ту историю, и это - лучшее, что о нем можно сказать.
- А какие он пишет стихи? - спросила Динни.
- Путаные. Разрушает одной рукой то, что создает другой.
- Может, он просто еще не нашел себе места в жизни? А глаза у него красивые, правда?
- Я больше всего запомнил его рот - рот человека тонко чувствующего, озлобленного.
- Глаза говорят о том, каков человек от природы, а рот - каким он стал.
