значении Песаха — праздника весны и свободы. Парень еще не закончил речь, как раздается всеобщий восторженный крик: это Аба Гавриэлов вносит и ставит на стол большую бутыль самогона. Хмельная жидкость снова льется в стаканы — где чуть-чуть, а где и до краев, и одна из сестер хрипловатым голосом декламирует стихотворение Семена Фруга [22]. Затем начинаются танцы. Коган берет скрипку, звучит вальс «Майская ночь», и в комнатах становится еще тесней от танцующих пар.
Вальс сменяет падеспань, затем следуют украинские танцы. Бутыль на столе мало-помалу пустеет. Пьют просто так и за чье-то здоровье, пьют на брудершафт и в память о ком-то, пьют за праздник весны и за молодость. Иными словами, пьют…
Йекутиэль Левицкий и Шошана Гранат оживленно перешептываются и хохочут в уголке. Шошана красива, хотя и не блещет умом. Она в деталях рассказывает парню об ужасно смешном случае, который произошел с маленьким Максом, сыном ее старшей сестры, тоже живущей в Самаре, славном городе на берегах реки Волги. Тем временем, устав наконец от танцев, девушки падают на скамьи и просят Рут, дочь покойного резника, спеть что-нибудь из еврейских песен. И Рут поет колыбельную, а Коган аккомпанирует ей на скрипке. Голос девушки силен и низок, он разом перекрывает шум и шушуканье. Все умолкают, лишь резкие звуки скрипки царапают тишину.
— А-а-а… — поет маленькая девушка Рут.
А-а-а-а… Ушел папа в деревню, Под колыбелькой нашей Мирьямке Стоит чистенькая-пречистенькая козочка…
— Представляешь? — продолжает шептать Шошана Гранат на ухо Йекутиэлю. — Я ему кричу: Максик, ты с ума сошел! Сейчас придет мама и убьет тебя!
Папа принесет чашку молока, Мячик и семь штук слив. Под колыбелькой нашей Мирьямке Стоит миленькая-премиленькая козочка…
Да-да, это песня покойной Ципы, жены резника Авраама. Сиживали ли вы когда-нибудь, дорогие друзья, у себя на берегах Волги-матушки… сиживали ли вы, затаившись на чердаке с маленьким неразумным ребенком на руках? Задувает в щели угрюмый ветер, завывает, похохатывает злобным хохотком, мечется по пустому двору. Эй, губитель! Нет-нет, не бойтесь: это всего лишь зовут паренька Бенци — не криком зовут, а едва слышным шепотом, движением губ. Где-то рядом слышен звон ведер, замирает уставшее бояться сердце.
Устина!..
Папа принесет чудесный подарок, Много радости и много сказок. Под колыбелькой нашей МирьямкеС тоит маленькая-премаленькая козочка…
Глаза певицы наполняются слезами, она склоняется над столом и принимается переставлять с места на место миски и стаканы. Все хлопают в ладоши и переходят к забавным играм. Аба Гавриэлов пускается в пляс — он исполняет веселый хасидский танец, время от времени прищелкивая пальцами и приподнимая полы рубахи.
Ах, вы, папы-папы-папочки с папунями! Ах, ну что же это деется с девунями? Были молоды и гладки, как вода, Ну а нынче не годятся никуда!
— Браво, Аба! — восторженно кричат парни. — Давай еще!
А с парнями, что с парнями, Боже мой! Были крепкими, как ледостав зимой. Ну а нынче, что ни парень, то в очках, Ну а нынче норовят на шармачка! Было раньше — покупали шоколад А цветов-то, а цветов-то — целый сад! Было раньше — обнимали горячо, А теперь у парня хилое плечо…
— Браво! — кричат девушки, хлопая в ладоши. — Молодец, Аба!
Маленькая девушка Рут и юноша Йекутиэль Левицкий сидят в саду на скамейке. Тысячи звезд смотрят на них из глубины ночи. За плетнем дремлет пустынная улочка, и лунные тени скачут с крыши на крышу. Разгуливает в темноте безымянное и безысходное счастье — или это чья-то чудная песня, зацелованная звездами, заласканная тенями, цепляет и тревожит человеческую душу? Йекутиэль Левицкий говорит, и говорит, и говорит, и слова его пусты и нелепы. Молчит маленькая девушка Рут. Молчит ночь, вздымая над садом черное крыло с отсветом далекой молчаливой тоски.
4
Теперь Рут и Йекутиэль встречались по вечерам — каждый вечер. Временами в сумерках слышался колокольный звон, быстро теряющийся в просторе полей и путанице оврагов. Следуя железнодорожному расписанию, тишину прорезали гудки паровозов, доносившиеся с близлежащей станции. Иногда молодые люди шли прогуляться за окраину, минуя пустую рыночную площадь. Безлюдный рынок усеян мусором и коровьими лепешками, настороженно смотрят запертые лавки и киоски, ветер гоняет с места на место обрывки газет и клочки сена. По площади бродят гуси, не обращая никакого внимания на старого сторожа в темной накидке. Гудят провода на телеграфных столбах, колонной по одному марширующих от местечковой почты в направлении большого мира.
Рут и Йекутиэль, держась за руки, шагают по темной дороге и болтают о том о сем.
— Девушка, — говорит Йекутиэль Левицкий, — не позволите ли заново измерить ваш уважаемый рост? Похоже, вы подросли за ночь на несколько миллиметров…
Рут смеется. Нет, сегодня она такая же, как вчера. Девушка прижимается к сильной руке парня и вдруг начинает говорить, быстро и горячо.
