Меж тем Фортуна, рушительница земных благ, зажгла меж Фригией и Аргосом смертную распрю за похищенную Елену и содвинула в битвах рати. Славные мужи со всей Греции устремились туда, и с ними славнейший средь всех красноречивый Улисс; он-то и увлек за собой в троянские битвы возмужавшего и стойкого в сражении Ахеменида, полагаясь на его юную доблесть. А когда хитростью взятая Троя лежала в огне и крови и страдалец Эней, изгнанный из отечества, начал свои скитанья в морях, Улисс со спутниками взошел на корабль и после многих бурь, заброшенный против воли в Тирренское море, сошел на Тринакрийский берег. Там он выжег глаз Полифему и поспешно отплыл в море, по забывчивости оставив безоружного Ахеменида между жизнью и смертью во власти разъярившегося Циклопа. Оттуда его, натерпевшегося страху, спасли враждебные корабли Энея и как союзника в будущих битвах доставили в спасительные гавани Тибра, где он, памятуя о благодеяньях Энея, славно отличился в его победах. Но когда тот, утвердившись в Лавренте, стал радостно и безраздельно владеть Лавинией, Ахеменид, послушный воле судеб, расстался с сыном Анхиза; не уступая предкам в величии духа, он пожелал исполнить обеты, данные в пору бедствий среди слепых угроз Полифема, и под лучшим небом восстановить павшие Фивы. Получив испрошенное согласие, а сверх него оружие, лошадей, сокровища и многочисленных спутников, он отъехал прочь, и божественный промысел привел его в эти места, где в те времена по полю было рассеяно всего с десяток домов. А надо вам знать, что на Корит, прекраснейший холм, что виден отсюда, недолгое время спустя после похищенья Европы взошел Атлант, сын Япета (хотя некоторые говорят, что Корит - муж Электры), и там от него родилось три сына: Итал, Дардан и Сикул, и каждый после смерти отца стал домогаться власти. Но боги устами оракула судили ее Италу, а двум другим братьям повелели в иных пределах искать владений, которые уготованы им судьбой для великих дел. Собравшись в путь, братья с большей частью людей прибыли в это самое место: в ту пору здесь не было ни храма, ни дома, ни деревца, дающего тень, а только один исполинский дуб, выросший, по преданию, еще до того, как Юпитер обрек мир потопу; высился он примерно в трехстах шагах отсюда, далеко простирая ветви, густо покрытые листьями и желудями. Под ним и расположились братья со своими людьми, затеплили жертвенные алтари, возложили на них внутренности ста закланных ярок и стольких же тельцов и возгласили благочестивыми голосами:
"О могучий владыка, о предводитель в сраженьях, о чтимый Марс, чей пламенный луч привел сюда наших предков, прими благосклонно наши молитвы; и добровольные жертвы, как они ни просты, прими от нас с тою же радостью, с какой мы их возносим: ради могущества твоих царств, ради великих побед, коим свидетельства - рассеянные кости гигантов на Флегрейских полях; ради священной любви твоей к матери Купидона благослови нас в путь и направь во славу себе; и пусть это место у пределов родного края, где мы принесли тебе первые жертвы, вечно будет твоим; и это древо, под чьей сенью мы благоговейно возносим тебе молитвы, уповая на лучшее время, пусть разрастется, а всю землю вкруг него на полет стрелы мы по наследственному праву посвящаем тебе, остальную же оставим под властью брата. Пусть это поле пребудет невозделанным во веки веков, и пусть ежегодно в этот же день вершатся на нем игры в честь твоей божественной силы как вечное напоминание о нашем исходе".
Так рекли они, и небо, излив яркий свет, осияло всю местность и тем подало знак, что обет услышан, и тут же воспряла сникшая под солнцем листва. Тогда все, кто там был, радостно уселись вкруг пировать, исполненные лучших надежд; а после того как все было съедено, братья и спутники их обняли тех, кто оставался с Италом, и, нежно простившись со всеми, отправились прочь и достигли краев, где до сих пор жива слава об их деяньях. А коритяне с тех пор чтут это поле, обведя его межой по завету братьев, и вершат на нем молебствия и игры, посвященные могучему богу, и оберегают его землю от прикосновения гнутого плуга и иных посягательств; тяжкая кара ждет всякого, кто осквернит Марсово поле. Здесь коритяне и их соседи рядили нужды убогой жизни, сюда собирались толпы праздновать свадьбы; сюда в дни торжеств приходили девы с возлюбленными под благодатную сень дерева, чтя сокрытую в нем священную силу Марса, и под ним на зеленой траве предавались веселым забавам. Но шли века, и однажды - Эней к тому времени одержал не одну победу - в день, когда умножившиеся толпы стеклись для молебствий и, звонкими голосами оглашая округу, стали готовить все нужное для приношений и игр, с великой пышностью собираясь воздать почести богу, появился Ахеменид с множеством всадников. Радуясь празднику, они захотели приблизиться к дубу, чтобы вблизи получше все рассмотреть, но по веленью жрецов, служителей Марса, их предупредил человек, сказавший: "Кто бы вы ни были, о юноши, остановитесь, не оскверняйте копытом коня священного поля Марса, убоявшись гнева его и здешнего люда". И показал им рубеж, который возбранялось переступать верхом на коне; при этих словах рыцари натянули поводья и замедлили шаг, опасаясь обидеть бога; после чего стали издали наблюдать торжество и посматривать на собравшихся нимф. Но пока они смотрели по сторонам, Ахеменид верхом на статном темно-гнедом коне, могучий, в прекрасных, сияющих золотом латах, подаренных, должно быть, Энеем, не удержав поводьев, перелетел, никого не задев, через указанную борозду и оказался перед священными алтарями средь праздничного народа и готовивших обряды жрецов; вскинув голову и звонко заржав, конь встал, подобно Пегасу в высоких горах, и ударом копыта взрыл неприкосновенную землю; толпа содрогнулась в ужасе и онемела от удивленья, Но, видя, что все приостановилось, а священная земля попрана копытом коня, они со смятенным ропотом обратились к Ахемениду; будь у них под руками камни или оружие, этот день стал бы для героя последним. Но он, не отступив перед ропотом, властно простер руку, и спутники его, ринувшиеся на помощь, уняли толпу; повинуясь увещеваньям жрецов, хотя и пылая негодованьем, она молча приготовилась слушать.
"О священный народ, жители этого края, знайте, что ваши обряды я чту превыше всего; вашему гневу нет причины, хотя есть повод, ибо я не по своей охоте нарушил запрет, а против воли влекомый конем, как вы сами могли видеть; и кто знает, не по внушению ли богов он влечет меня исполнить то, что завещано и чему надлежит совершиться. Пусть чтимое вами божество будет свидетелем правдивости моих слов; я, чужеземец, призываю его на помощь, и пусть истину оно подтвердит, а ложь чудесным образом покарает. Вы знаете, что боги разнообразны в замыслах и всегда готовят людям то, чего они не предвидят; если вы о том наслышаны, как я полагаю, то не слишком удивитесь моей судьбе и благосклонно исполните волю моего и вашего бога. Я родился от фиванского отца и младенцем в годину бедствий, постигших мой город, матерью его злополучных правителей был отправлен в столицу нарикийекого вождя, где и вырос; а когда я последовал за ним, чтобы отомстить за позор ахейцев, то на обратном пути был забыт им на огненном острове и там питался травой, спасаясь от рук обезумевшего слепого Циклопа; и много круговращений солнца провел в ужасных невзгодах. Я оброс бородой и космами, ветхие одежды не скрывали уже моей наготы, и весь я больше походил на зверя, чем на человека; при мне Полифем диким напевом изливал любовь к Галатее, а потом, скорбя о том, что лишился света, еще сильней распалялся гневом. Много раз я увертывался из-под самых его мерзких рук, щупавших каждый кустик, и не однажды был близок к тому, чтобы своим телом утолить его яростный голод; в страхе и отчаянии, не ведая, что предпринять, я пал на колени средь диких трав и, возведя глаза к небу, простер к нашему богу такие мольбы: "О Марс, тебе служил мой отец, павший у Огигирских гор, и я пошел по его стопам, вступив в жестокие битвы, и продолжил бы его дело, не окажись я здесь, так обрати же сострадательный лик к моим бедам. И если ты наделен той божественной властью, которую воспел Агамемнон, не допусти, чтобы я превратился в зверя или чтобы безоружным был погребен в жестоких недрах Циклопа. Приди мне на помощь, иначе я, не стерпев тоски, в отчаянии сам отдамся в руки, от которых бежал, чтобы смертью положить конец ужасным мученьям".
Проговорив все это, как мне казалось, на ветер, я уже собрался без промедленья лишить себя жизни, обливаясь слезами от жалости к самому себе, когда горы внезапно расселись, деревья с треском пошатнулись, и грозный голос, подобный тому, что поразил Кадма, взиравшего на дракона, изрек, потрясая слух: "О сын Ионии, сохрани жизнь для высокого жребия. Тебя выручит с острова сын нашей Венеры, который плывет сейчас в Италийский край; с ним на полях Лациума в моих доспехах ты стяжаешь дивную славу. А после того в Этрурии, среди народов, угодных мне, ты воздвигнешь стены и храмы, мне посвященные, в том месте, где конь твой, встав, мощным копытом взроет землю пред моим алтарем, который некогда затеплил Дардан под сенью плодоносного древа; там ты в угоду мне воссоздашь павшие Фивы".
