XIII
Нападение
Все три колонны медленно продвигались вперед, без всякого признака поспешности или замешательства. Приблизившись к нам шагов на пятьдесят, средняя остановилась там, где начиналась луговина, которая вдавалась мысом в наш холм, имевший приблизительно форму подковы, обращенной своими концами к городу. Очевидно, она остановилась для того, чтобы дать время двум остальным обойти нашу позицию, так как они собирались напасть на нас одновременно с трех сторон.
– Эх, кабы сюда да хорошую пушку! – сказал Гуд, оглядывая тесные фаланги, стоявшие внизу. – Через двадцать минут я бы очистил всю равнину!
– Но так как ее у нас нет, то нечего по ней сокрушаться. А вот пусть Кватермэн попробует по ним стрелять. Посмотрите-ка, не возьмет ли пуля того высокого молодца, должно быть главного между ними. Держу пари, что вы промахнетесь, и готов прозакладывать целый золотой, который, право, отдам, если мы уцелеем, что вы не попадете и за десять шагов от него.
Это меня задело. Я зарядил скорострелку пулей и спокойно выждал, пока мой приятель отошел шагов на десять от своего отряда, в сопровождении только одного воина, верно, для того, чтобы лучше рассмотреть нашу позицию. Тогда я лег на землю, положил карабин на скалу и прицелился. Мой карабин, как и все скорострельные ружья, бил всего только на триста пятьдесят шагов. Воин стоял совершенно спокойно, так что мне было очень удобно в него целиться; но потому ли, что я был очень возбужден, что дул ветер или что цель была слишком далеко, только случилось совсем не то, чего я ожидал. Прицелившись, как мне казалось, наверняка, я спустил курок и, когда дым от выстрела рассеялся, с неудовольствием заметил, что мой воин цел и невредим, а его подчиненный, стоявший по крайней мере на три шага левее, лежит на земле, очевидно, мертвый. Намеченный мной военачальник проворно повернулся и побежал к своему отряду в заметном переполохе.
– Браво, Кватермэн! – закричал Гуд. – Вы его спугнули!
Это меня ужасно взбесило. Терпеть не могу промахиваться на публике и всегда стараюсь избежать этого, елико возможно. Когда человек только и умеет делать одно какое-нибудь дело, так уж он любит поддерживать свою репутацию, когда до него дойдет черед. Неудача совершенно вывела меня из себя, и тут я сделал ужасную гадость. Я поспешно прицелился и послал ему вторую пулю.
Несчастный взмахнул руками и упал ничком. На этот раз я не промахнулся и пришел от этого в великое восхищение, как настоящий зверь. Я привожу это в доказательство того, до какой степени мы мало думаем о других, когда дело идет о нашей гордости или репутации.
Наши войска, видевшие этот подвиг, разразились дикими криками радости, принимая это за новое чародейство белых людей и за доброе предзнаменование нашего успеха, а войско, к которому принадлежал убитый и которым, как мы впоследствии убедились, он действительно командовал, начало отступать в величайшем смятении. Тут и сэр Генри с Гудом взялись за ружья и принялись палить по тесной толпе воинов; я также выстрелил разок-другой, и, насколько мы могли судить, нам удалось повалить еще человек восемь или десять, прежде чем они очутились вне наших выстрелов.
Как раз в ту минуту, как мы прекратили свою пальбу, справа от нас раздался рев, тотчас подхваченный неприятелем с левой стороны, и оба неприятельских отряда одновременно перешли в наступление.
Тут человеческая масса, теснившаяся перед нами, раздалась немного на обе стороны и потом побежала мелкой рысцой к нашему холму, вдоль по луговой полоске, запевая на бегу какую-то дикую песню низко звучавшими, басовыми голосами. Мы открыли по ним беспрерывный огонь, пока они приближались; иногда помогал нам и Игноси. Таким образом, мы положили еще несколько человек, но, конечно, это произвело такое же действие на этот могучий прилив вооруженной человеческой стихии, как производит горсть мелких камешков, брошенная навстречу надвигающейся волне.
Они все приближались с криками, со звоном копий; теперь они уже теснили наши передовые посты, расставленные среди скал у подножия горы. Затем их движение замедлилось, хотя мы до сих пор не оказали им никакого сопротивления; им приходилось идти в гору, и потому они пошли тише, чтобы не затруднять дыхания. Наша первая оборонительная линия была расположена на полпути до вершины, вторая – шагов на пятьдесят ниже, а третья шла по самому краю равнины.
Они все приближались, и громко раздавался их воинственный клич:
– Твала! Твала! Бей! Бей!
– Игноси! Игноси! Бей! Бей! – отвечали наши.
Теперь неприятель подошел совсем близко и страшные толла (метательные ножи) полетели взад и вперед. Раздались ужасающие грозные вопли, и битва завязалась.
Заколыхалась масса сражающихся воинов, повалились люди и стали густо устилать землю, точно листья от дыхания осеннего ветра; но вскоре превосходящие силы нападающих дали себя знать, и наша первая оборонительная линия начала медленно подаваться назад и все отступала, пока не слилась со второй. Здесь произошла отчаянная схватка, но затем наши войска были снова оттеснены назад наверх; наконец минут через двадцать после начала битвы и третья линия вступила в дело.
Но к этому времени нападающие уже успели сильно утомиться и к тому же потеряли много людей убитыми и ранеными, так что прорваться через третью неприступную стену копий оказалось им не под силу. Некоторое время густая масса сражающихся подавалась то в одну, то в другую сторону, в пылу то утихающей, то разгорающейся битвы, так что исход казался сомнительным.
Сэр Генри смотрел на эту отчаянную борьбу загоревшимися глазами и вдруг, не говоря ни слова, бросился в самый разгар боя, Гуд последовал за ним. Я остался на месте.
Воины увидели гигантскую фигуру сэра Генри среди сражающихся и с удвоенной яростью бросились на врага с криком:
– Инкубу! Инкубу с нами!
С этой минуты не осталось никакого сомнения в исходе битвы.
Нападающие дрались с отчаянной храбростью, но их оттесняли все больше и больше, шаг за шагом, вниз по горному склону, и наконец они отступили к своим резервам в порядочном замешательстве. В то же время явился гонец с известием, что нападение успешно отражено с левой стороны; я только что мысленно поздравил себя с тем, что на этот раз сражение закончилось, как вдруг, к нашему ужасу, мы увидели, как наши войска, те самые, что должны были защищать позицию справа, – бегут в нашу сторону по равнине, преследуемые многочисленными отрядами неприятеля, который, очевидно, действовал успешно с этой стороны.
Игноси, стоявший рядом со мной, с первого взгляда понял, в чем дело, и отдал поспешно приказание. Оставленный в резерве отряд Белых, окружавший нас теперь, в ту же минуту приготовился действовать. Снова Игноси отдал краткое приказание, которое тотчас же подхватили и повторили остальные военачальники, и через минуту я почувствовал, к своему великому неудовольствию, что и меня увлекает бешеный поток нападающих, устремившихся навстречу приближающемуся врагу. Стараясь не отставать от гиганта Игноси, я побежал за ним во всю прыть, как будто мне очень хотелось, чтобы меня убили. Минуты через две – мне казалось, что время слишком скоро идет, – мы уже врезались в толпу наших беглецов, которые сейчас же стали собираться и строиться позади нас, а потом я уж решительно не знаю, что произошло. Я только помню страшный раскатистый гром сталкивающихся щитов да внезапное появление огромного разбойника, у которого глаза положительно собирались выскочить из орбит и который лез прямо на меня со своим окровавленным копьем. Но я не оплошал, в чем и признаюсь не без гордости. На моем месте очень многие так бы и спасовали раз и навсегда. Ясно было, что если я останусь стоять как был, тут мне и конец, и потому, когда страшное видение приблизилось, я в тот же миг бухнулся к его ногам, да так искусно, что он с разбегу перескочил через меня и шлепнулся на землю; и прежде, чем он успел встать, я уже вскочил на ноги и покончил с ним из револьвера.
Вскоре после того кто-то меня повалил, и больше я уж ничего не помню. Когда я очнулся, то увидел, что нахожусь опять около каменной кучи и Гуд наклоняется надо мной с фляжкой воды.
– Как вы себя чувствуете, старина? – спросил он с беспокойством.
Прежде чем ответить ему, я встал и хорошенько встряхнулся.
– Да ничего себе, благодарю вас! – сказал я.
– Какое счастье! Я уж просто и не знаю, что почувствовал, когда вас принесли; я думал, что вам пришел конец.
– Нет еще покуда, голубчик. Должно быть, мне просто кто-нибудь дал тумака в голову, ну я маленечко и одурел. Чем же кончилось у нас дело?
– На этот раз они отбиты со всех сторон. Но потери у нас ужасные; мы потеряли две тысячи человек убитыми и ранеными; они – должно быть, тысячи три. Посмотрите-ка, вот так зрелище!
И он указал на длинную вереницу людей, которые шли по четыре вместе, причем каждые четверо человек несли нечто вроде кожаных носилок, которые держали за четыре угла. На этих носилках – а казалось, что им просто нет числа, – лежали раненые, которых по прибытии тотчас осматривали лекари. Таких носилок бывает множество при каждом кукуанском полку, а лекарей у них полагается по десяти на каждый полк. Если рана была не смертельна, пациента немедленно уносили и помогали ему, насколько было возможно при существующих обстоятельствах.
