- У меня ничего кет, но это не важно.
- А что это значит "опротестовать иск"? - спросила Клер.
- Вы оба должны явиться в суд и отрицать обвинения. Вас подвергнут перекрестному допросу, а мы подвергнем тому же истца и сыщиков. Но если вы не приведете достаточно веских причин вашего разрыва с мужем, судья почти наверняка встанет на его сторону. Да и потом, - добавил он как-то по-человечески просто, - при бракоразводном процессе ночь - это все-таки ночь, даже если она проведена в автомобиле. Хотя, повторяю, это не те улики, какие обычно требуются.
- Дядя полагает, - спокойно сказала Динни, - что хотя бы часть присяжных нам поверит и что денежное возмещение удастся уменьшить.
Роджер кивнул.
- Посмотрим, что скажет мистер Кингсон. Мне хотелось бы теперь повидать вашего отца и сэра Лоренса.
Динни подошла к двери и открыла ее перед сестрой и Крумом. Обернувшись, оона взглянула на "юного" Роджера. У него был такой вид, точно кто-то очень просил его поверить в чудо. Он поймал ее взгляд, смешно дернул головой и вынул из кармана табакерку. Динни закрыла дверь и подошла к нему.
- Вы сделаете большую ошибку, если не поверите. Они говорят чистую правду.
- Почему она ушла от мужа, мисс Черрел?
- Если она не хочет вам сказать, не могу сказать и я. Но я убеждена в ее правоте.
Он несколько мгновений испытующе смотрел на нее.
- Почему-то, - сказал он внезапно, - мне бы хотелось, чтобы на ее месте были вы.
И, взяв понюшку табаку, он обернулся к генералу и сэру Лоренсу.
- Ну, как? - спросил генерал.
Лицо Роджера вдруг стало еще более красноватым.
- Если у нее были достаточно серьезные основания, чтобы уйти от мужа...
- Основания были.
- Папа! - Она, очевидно, не хочет о них говорить.
- Я тоже не стала бы, - негромко заметила Динни.
Роджер пробормотал:
- Однако от этого зависит все.
- Для Крума дело может обернуться серьезно, мистер Форсайт, - сказал сэр Лоренс.
- Безусловно, сэр Лоренс, и в любом случае. Я лучше поговорю с ними порознь. Потом узнаю точку зрения мистера Кингсона и завтра вас извещу. Это вас устраивает, генерал?
- Но этот Корвен меня просто возмущает! - вырвалось у генерала.
- Вот именно! - ответил "юный" Роджер, и Динни показалось, что она никогда не слышала более неуверенной интонации.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Динни сидела в маленькой пустой приемной, перелистывая "Таймс". Тони Крум стоял у окна.
- Динни, - сказал он, оборачиваясь к ней, - не могу ли я хоть чем-нибудь ей помочь? В известном смысле я кругом виноват, но я изо всех сил старался держать себя в руках.
Динни взглянула на его огорченное лицо.
- Не знаю. По-моему, нужно говорить только правду.
- А вы верите в нашего адвоката?
- Пожалуй. Мне нравится, как он нюхает табак.
- А я не верю в эту защиту. Ради чего мучить Клер в суде, если она совершенно невиновна? И какое это имеет значение, если они меня разорят?
- Мы должны как-нибудь помешать этому.
- Неужели вы думаете, я допущу...
- Не будем спорить. Тони. На сегодня хватит! Правда, здесь противно? В приемной у дантиста и то приятней: там хоть есть старые иллюстрированные журналы, гравюры на стенах, и можно привести с собой собаку.
- А курить здесь разрешается?
- Конечно.
- Только у меня очень плохие сигареты.
Динни взяла у него сигарету, и некоторое время они молча курили.
- Нет, какая все-таки мерзость! - сказал он вдруг. - Этому господину придется ведь приехать сюда? Он по-настоящему, наверно, никогда ее ни капли не любил!
- О нет, конечно, любил. "Souvent homme varie, folle est qui s'y fie" {Мужчина часто меняется, безрассудна женщина, доверяющая ему (франц.).}.
- Ну, лучше бы ему со мной не встречаться, - мрачно сказал Крум.
Он вернулся к окну и стал смотреть на улицу. Динни сидела, вспоминая другую сцену, когда двое мужчин все же столкнулись, и их унизительная встреча, похожая на встречу двух разъяренных псов, имела для нее столь трагические последствия.
Вошла Клер. На ее обычно бледных щеках горели красные пятна. - Ваша очередь, Тони,
Крум отошел от окна, пристально посмотрел ей в лицо и направился в комнату адвоката. Динни почувствовала глубокую жалость.
- Уф! - сказала Клер. - Идем скорей отсюда!
На улице она продолжала:
- Знаешь, Динни, уж лучше бы нам быть настоящими любовниками, а то и положение нелепое и все равно никто не верит.
- Но мы верим.
- Да, ты и папа. Но этот кролик с табакеркой не верит, да и никто не поверит. И все же я решила выдержать до конца. Тони я не предам и не уступлю Джерри ни на йоту.
- Давай выпьем чаю, - предложила Динни. - Можно же где-нибудь в Сити напиться чаю!
На людной улице они скоро увидели ресторанчик.
- Значит, тебе не понравился "юный" Роджер? - спросила Динни, когда они уселись за круглый столик.
- Нет, он славный и, кажется, вполне порядочный человек. Должно быть, юристы вообще не способны кому-нибудь верить. Но меня ничто не заставит рассказать о своей жизни с Джерри, я твердо решила.
- Я понимаю Роджера. Ты начинаешь сражение, уже наполовину проиграв его.
- Я не позволю защитникам касаться этой стороны вопроса. Раз мы их нанимаем, пусть делают то, что мы требуем. Отсюда я еду прямо в Темпл, а может быть, и в парламент.
- Извини меня, но я опять возвращаюсь к тому же: как ты намерена вести себя с Тони Крумом до суда?
- Так же, как и до сих пор, только не проводить ночей в машинах. Хотя какая разница между днем и ночью, в автомобиле или еще где-нибудь, - я, право, не вижу.
- Юристы, вероятно, исходят из человеческой природы вообще.
Динни откинулась на спинку стула. Сколько тут юношей и девушек! Они поспешно пили чай или какао, ели булочки и плюшки; то слышалась их болтовня, то наступало молчание. Воздух был спертый. Всюду столики, всюду снуют официанты. Что же такое в действительности эта самая человеческая природа? И разве не говорят теперь, что ее нужно изменить, а с затхлым прошлым пора покончить? И все-таки этот ресторанчик был совершенно такой же, как тот, в который она заходила с матерью до войны, и это было тогда так интересно, оттого что хлеб был такой пористый. А суд по бракоразводным делам, в котором она еще не бывала, - изменился ли он хоть сколько-нибудь?
- Ну как, допила, старушка? - спросила Клер.
- Да. Я провожу тебя до Темпла.
Когда они остановились, прощаясь, у Мидл-Темпл-Лейн, высокий приятный голос произнес:
- Вот повезло! - И кто-то легко и быстро сжал руку Динни.
- Если вы идете прямо в парламент, - сказала Клер, - я забегу домой взять кое-что и догоню вас.
- Очень тактично! - заметил Дорнфорд. - Давайте постоим здесь, возле этого портала. Когда я вас долго не вижу, Динни, я чувствую себя потерянным! Чтобы получить Рахиль, Иаков служил ее отцу четырнадцать лет, - конечно, сроки жизни были тогда другие, чем теперь, поэтому каждый мой месяц равняется его году.
- Но ведь Рахиль и он ушли в странствие.
- Знаю. Что ж, буду и я ждать и надеяться. Мне остается только ждать.
Прислонившись к желтому "порталу", Динни смотрела на Дорнфорда. Его лицо вздрагивало. Ей стало вдруг жаль его, и она сказала:
- Когда-нибудь я, может быть, вернусь к жизни. А теперь я пойду, мне пора. До свидания, и спасибо вам...
Этот неожиданный разговор заставил ее подумать о самой себе, и от этого ей не стало легче. Возвращаясь домой в автобусе, она видела перед собой взволнованное лицо Дорнфорда, и на душе у нее было тревожно и грустно. Зачем причинять ему страдания, - он такой хороший человек, такой внимательный к Клер, у него приятный голос и милое лицо; и по духу он ей неизмеримо ближе, чем был когда-либо Уилфрид. Но где же то неудержимое, сладостное влечение, при котором все приобретает иную окраску и весь мир воплощается в одном существе, в единственном и желанном возлюбленном? Она сидела в автобусе неподвижно и смотрела поверх головы какой-то женщины на противоположной скамейке; женщина судорожно сжимала пальцами лежавшую на коленях сумку, и у нее было выражение лица охотника, пытающего счастье в незнакомой местности. На Риджент-стрит уже вспыхивали огни, стоял холодный, совсем зимний вечер. Здесь когда-то тянулась изогнутая линия низких домов и приятно желтел Квадрант. Динни вспомнила, как, сидя на империале автобуса, она спорила с Миллисент Поул о старой Риджент-стрит. Все меняется, все меняется на этом свете! И перед ее внезапно закрывшимися глазами возникло лицо Уилфрида с оскаленными зубами, каким она видела его в последний раз, когда он прошел мимо нее в Грин-парке. Кто-то наступил ей на ногу. Она открыла глаза и сказала:
- Простите!
- Пожалуйста.
Страшно вежливо! С каждым годом люди становятся все вежливей.
Автобус остановился. Динни поспешно вышла. На Кондуит-стрит она прошла мимо мастерской портного, который раньше шил на ее отца. Бедный отец, он теперь никогда здесь не бывает: одежда стоит слишком дорого, и он "терпеть не может" заказывать себе новые костюмы! А вот и Бонд-стрит.
