что принадлежишь России?
— Принадлежу… — Игорь смеется, высокопарно провозглашая: —…мировой сцене! — Он чуть не разливает вино.
— Да ну же, я серьезно!
— Серьезно? — Он внимательно смотрит на Коко. — Сейчас, здесь я чувствую себя счастливым. — На какое-то мгновение вино, низкий гул роя москитов и звезды — все перемешивается, и от всего этого создается такое сильное впечатление, что сквозь эту смесь голос Коко прорывается, словно молодой росток:
— Даже несмотря на то что тебя с корнем вырвали из твоего мира?
— Я теперь очень люблю свой мир.
Коко понимающе прикрывает глаза. Теперь его очередь:
— А как ты?
— Я? Я в постоянном волнении.
— Это свойство активного ума.
Она сияет:
— И активного тела?
Налетает ветер, от этого порыва дребезжит дверь. Фонарики тут же начинают мерцать. Листья на деревьях — шуршать. Игорь наклоняется и берет полупустую бутылку вина. Он показывает на нее Коко. Она прикрывает свой бокал ладонью. Игорь пожимает плечами и наливает вино себе. В лунном свете вино кажется черным.
— Знаешь, ты никогда мне не рассказывал, как встретил ее.
— Кого? — отвечает он намеренно быстро.
— Екатерину, дурачок!
До этого момента они избегали разговора о его жене. Игорь сразу дал понять, что она не является объектом дискуссий. И Коко позволила это. Действительно, физическое существование Екатерины в спальне наверху — достаточный повод для того, чтобы с ней соперничать. От Коко потребовались огромные усилия для того, чтобы не замечать присутствия Екатерины в доме. Однако теперь не упоминать о ней просто смешно. Екатерина стала белым пятном в их разговорах. Опасной ямой. Сейчас, под защитой вина, Коко могла испытать Игоря. И свидетельством их возросшей близости, которую чувствовал расслабившийся Игорь, был его ответ:
— Я ее практически воспитывал. — Произнесенные после напряженной тишины, его слова показались совсем незначительными.
— Ах, милые детки, как романтично!
— Нет, правда.
— Так когда же ты в нее влюбился?
— Я не уверен, что когда-нибудь был в нее влюблен.
— Но в какой-то момент ты почувствовал, что она привлекательна.
— Был момент… — Игорь делает глоток вина.
Коко распрямляет скрещенные ноги, подпирает щеку рукой.
— Ну? — Ее зрачки расширены. Голова пьяно покачивается.
— Мы познакомились, когда нам было девять или десять лет.
— Как старомодно!
Не обращая на нее внимания, он продолжает:
— Но впервые меня к ней потянуло, когда мне было лет четырнадцать. Мы были в церкви.
— В церкви!
— Кощунственно, да?
— Не говори. Она изображала мадонну?
— Не совсем так. Она пела в хоре.
— Ты влюбился в ее голос.
— Вряд ли.
В виде прелюдии к рассказу Игорь снова предлагает Коко вина. На сей раз она соглашается, указывая ему, что наполнить бокал нужно всего лишь на дюйм. Это как билет на вход в ту его жизнь.
— Так, ну и что же?
— Стоял свежий весенний день. Но внутри, в церкви, было холодно. Пел хор, лучи света проникали сквозь окна и падали на алтарь, около которого и стоял хор. Церковь была наполнена запахом ладана, я помню, музыка поднималась вверх, к сводам. Ты знаешь, какая в церквях бывает акустика?
— Да-да, продолжай.
— Как бы то ни было, но когда священник произнес: «Вас примут в сад вечной радости», — это и произошло. Я увидел Екатерину, стоящую с краю, в первом ряду, и…
— Что?
— На ней была тонкая белая блузка, а когда на нее упал луч света, блузка стала совсем прозрачной.
— Она должна была надеть нижнее белье.
— Я уверен, что так и было. Но этот силуэт произвел на мальчика ошеломляющее впечатление. Она была вся…
— От нее нельзя было отвести глаз?
— Именно так.
— Вероятно, оттого, что в церкви было холодно.
Игорь смеется:
— Я предпочитаю думать о религиозном экстазе.
— Это отвратительно.
— Нет, не отвратительно, — говорит он, поддразнивая. — Церковь — весьма эротическое место.
— Что?
— В самом деле. Если подумаешь об архитектуре собора, поймешь, что это сплошная эротика. Шпиль, купола и арки с их рифлеными сводами, которые только и ждут соединения…
— Кроткая Мария.
Оба наперебой говорят, пародируя катехизис:
— Владычица.
— Благодать Искупления.
— Царица Небесная.
— Святая Матерь Божия.
Оба смеются. Глаза Коко сияют как стеклышки. Из прически выбилась трепещущая прядь волос, на ней отражается свет лампы.
— Что же было потом?
— Ну, ни она, ни я не очень-то общались с подростками противоположного пола. Мы стали часто бывать в обществе друг друга. И скоро стали хорошими друзьями.
Коко кривит губы:
— Друзьями!
Игорь говорит серьезным тоном:
— Да, настоящими друзьями. Мы были как брат и сестра.
— Как брат и сестра? — скептически переспрашивает Коко.
— Мне всегда хотелось иметь сестру.
— В таком случае вам не следовало вступать в брак.
— Я знаю, ты видишь всего лишь инвалида, прикованного к постели, — раздраженно отвечает Игорь, — но она умнейшая женщина. Начитанная. У нее есть вкус, утонченность.
— Мне кажется, существует опасность, что она со всей этой рафинированностью вообще может исчезнуть с лица земли!
Коко с трудом удается скрыть свое презрение к Екатерине. Та даже раз в день не удосуживается спуститься вниз. Однако Коко все равно хочет, чтобы Мари прислуживала Екатерине по утрам и днем. Коко не выносит проявления слабости в людях. С ней нет смысла сражаться, решает Коко.
Представив себе жену, которая услышала бы этот разговор, Игорь содрогается. Ему неприятно, что Екатерину так унижают. Ему хочется, чтобы к ней относились с бо́льшим уважением. Достаточно того, что над нею издеваются их тела.
— Она плохо себя чувствует, — говорит Игорь.
— Я знаю. Извини.
— Ну, вот так. — Ясно, он не хочет продолжать этот разговор.
Чувствуя, что надо переменить тему, Коко весело спрашивает:
— Так что ты
