Я поднялся навстречу гостю с неприветливым лицом писателя, которого прервали в один из таких моментов, когда он особенно чувствует всю радость творчества. Но когда я увидел его – моего друга – бледного и исхудавшего, то обратился к нему со следующими словами:
– Что с вами? Что произошло?
– О! Дайте мне отдышаться, – ответил он, – я все вам расскажу. Впрочем, может быть, это только сон, или же я сошел с ума…
Антоний упал в кресло и закрыл лицо руками.
Я с удивлением рассматривал друга: его волосы были мокрыми от дождя, ботинки и панталоны покрыты грязью. Я подошел к окну: на улице Антония ожидали слуга и экипаж. Я ничего не понимал.
Он заметил мое удивление.
– Я был на кладбище Пер-Лашез, – сказал он.
– В десять часов утра?
– Я был там в семь… Проклятый маскарад!
Что может быть общего между маскарадом и кладбищем? Я повернулся к камину и начал со спокойствием и терпеливостью испанца скручивать папироску. Затем наклонился, чтобы закурить.
– Александр, – сказал Антоний, – выслушайте меня, молю вас!
– Вот уже четверть часа, как вы здесь, но так ничего и не сказали.
– О! Это ужасная история.
Я поднялся, положил на камин папироску и покорно сложил руки на груди – мне самому уже невольно начало казаться, что мой гость сошел с ума.
– Вы помните бал в Опере, где мы встретились? – спросил Антоний после минутного молчания.
– Последний, на котором было человек двести?
– Тот самый. Я вас оставил, чтобы отправиться в театр «Варьете», где, как мне говорили, даже пресыщенный человек может увидеть много любопытного. Вы пытались меня отговорить, но что-то фатальное влекло меня туда.
Ах! Почему вы не видели всего этого, вы, так хорошо понимающий людей, так ярко описывающий нравы? Почему Гофман или Калло не были там, чтобы изобразить на полотне фантастическую картину, представшую перед моими глазами?
Я вышел из Оперы грустным и каким-то опустошенным. Придя в театр, нашел зал, полный публики и шумного веселья; коридоры, ложи, партер – везде были люди. Я прошелся несколько раз по залу: масок двадцать окликнули мое имя, назвали свое. Все это были представители аристократического или финансового мира, наряженные в костюмы паяцев, героев, простолюдинов, – светские люди, известные своими заслугами.
Здесь, на маскараде, они забыли семью, искусство, политику, забыли наше строгое и серьезное время и создали одно из фантастических увеселений эпохи Регентства.
Я прислонился к колонне и принялся наблюдать за непрерывным потоком человекоподобных существ. Эти разноцветные маски, странные костюмы, чудные наряды являли собой картину, в которой не было и следа чего-то человеческого, разумного.
Заиграл оркестр. О, что тут началось! Эти ужасные существа задвигались под звуки музыки, терявшейся в хаосе криков, гиканья, смеха. Люди сплетались друг с другом руками, ногами. Образовался огромный движущийся круг. И этот круг был подобен цепи преступников, совершающих под хлыстом дьявола свое адское покаяние. В их криках было больше бездонного ужаса, чем веселья, больше азарта, чем наслаждения!..
Все это плыло перед моими глазами. Меня обвевал ветер, поднимаемый неистовым движением толпы. Весь этот шум, это жужжание, этот беспорядок, грохот царствовали в моей голове так же, как и в зале! Вскоре я уже не мог разобрать, происходит все это во сне или наяву. И я задался вопросом: может быть, безумец я, a все эти люди вполне благоразумны? В какой-то момент у меня возникло сильнейшее желание броситься в самую середину этого шабаша, как некогда Фауст!..
О, я решил скорее бежать отсюда, из этого сборища сумасшедших. И бросился из зала, преследуемый до самого выхода воем, напоминавшим любовное рычание диких зверей.
Я остановился под портиком, чтобы немного прийти в себя. Мне не хотелось подвергать себя опасности, что неминуемо в таком состоянии, – я мог сбиться с пути или попасть под колеса экипажа.
И тут у входа остановилась карета. Из нее вышла или, скорее, выбежала молодая женщина. Она вошла в галерею и осмотрелась, как человек, не понимающий, как он сюда попал. На ней было черное домино, лицо ее было закрыто черной бархатной маской. Она быстро подошла к двери.
«Ваш билет?» – остановил ее контролер.
«Билет?.. – переспросила она. – У меня его нет!»
«Тогда купите в кассе».
Женщина порылась в карманах плаща.
«Ни гроша, – воскликнула она. – А!.. Кольцо… Возьмите его и дайте мне билет».
«Нельзя! – ответила кассирша. – Запрещено».
Молодая женщина выпустила из рук кольцо. Упав на землю, оно покатилось в мою сторону. Я поднял его и подал незнакомке. Несколько секунд она нерешительно смотрела на меня, затем схватила меня за руку.
«Вы должны помочь мне пройти на маскарад, – сказала она. – Бога ради, это необходимо!»
«Я только что вышел оттуда, мадам».
«Тогда дайте мне шесть франков за это кольцо, и вы окажете мне услугу, за которую я буду благодарна вам всю мою жизнь».
Я надел кольцо на ее палец, пошел к кассе и взял два билета. Мы вошли вместе.
Проходя по коридору, я почувствовал неуверенность в ее походке.
«Вам плохо?» – спросил я.
«Нет, нет… все в порядке!.. – ответила она. – Легкое головокружение, и только…»
Она повела меня в зал. Раза три мы обошли его по кругу, пробираясь с большим трудом через толпу масок, тесно следовавших одна за другой. Остановились мы у одной из стен. Незнакомка в изнеможении упала на скамью. Я остался стоять возле нее, оперевшись рукой на спинку сиденья.
«О, все это должно казаться вам странным, – сказала она, – но во всяком случае не больше, чем мне самой. Я не имела никакого представления о том, что здесь происходит, – Она посмотрела вокруг. – Подобных вещей я не видела не только в действительности, но и во сне. Но мне написали, что он будет здесь с какой-то женщиной! И какова должна быть эта женщина, если согласилась прийти в подобное место?!»
Я сделал удивленный жест. Она его поняла.
«Но и я хороша – не так ли? Это вы хотите сказать? Ах! Но я – другое дело: я его ищу, я его жена. Эти люди, это сумасшествие и беспорядок – все это чуждо и противно мне, но я чувствую адскую зависть! Я его повсюду искала. И знаете, я была этой ночью на кладбище, была на Гревской площади, а ведь, будучи юной девушкой, я никогда не выходила на улицу без матери, женщиной же никогда не выезжала иначе как в сопровождении лакея. И я, я – здесь, как все эти женщины, очевидно хорошо познавшие изнанку жизни! Наконец, я подала руку мужчине, которого впервые вижу, – подала, краснея под маской при одной мысли о том, что вы будете думать обо мне. Все это я знаю. Скажите, вы ревнивы?»
«Ужасно», – ответил я.
«Тогда вы простите меня, вы ведь все понимаете! Вы знаете этот неумолимый голос, который беспрестанно твердит: «Иди…» Вы чувствуете эту власть, толкающую вас на позор, на преступление! Вы знаете, что в этот момент человек способен на все, думая только об одном – о мести».
Я собирался ответить, но она внезапно поднялась и устремила взгляд на два домино, проходившие мимо нас.
«Молчите!» – приказала она и увлекла меня вслед за удалявшейся парой.
Я попал в интригу, в которой совершенно ничего не понимал. До сих пор никто не мог управлять мной, но эта несчастная женщина заинтересовала меня. Я повиновался ей, как ребенок.
Голоса удалявшихся от нас и явно увлеченных друг другом мужчины и женщины с трудом долетали до наших ушей.
«Это он! – прошептала моя повелительница, – это он! Письмо было верное. О боже мой! Боже мой!»
Мы следовали за масками. Они вышли из зала, и мы за ними; они поднялись по лестнице, ведущей в ложи, и мы в свою очередь поднялись. Мы превратились в их тени…
Маленькая ложа открылась, пропуская два домино; дверь закрылась за ними. Моя прекрасная спутница пугала меня своим состоянием: я не мог видеть ее лица, но чувствовал, как лихорадочно билось ее сердце, как содрогалось ее тело, как дрожали ее руки.
Незнакомка увидела, что маски вошли в ложу и дверь закрылась за ними. На секунду она застыла, словно пораженная громом, затем бросилась к двери и принялась подслушивать. Она была неосторожна, и малейшее ее движение выдало бы ее. Я сильно потянул ее за руку, открыл соседнюю ложу, увлек за собой и запер дверь.
«Если вы хотите узнать, что там происходит, – сказал я, – то подслушивайте по крайней мере отсюда».
Женщина опустилась на одно колено и приложилась ухом к перегородке, я же стоял с другой стороны, скрестив руки на груди и задумчиво склонив голову.
Все в этой женщине говорило о ее восхитительной красоте. Нижняя часть лица, не покрытая маской, была нежной и округлой, ее губы – алыми, зубы, поразительно белые, – маленькими и блестящими. Ее рука была словно выточена, талию можно было обхватить пальцами; черные шелковистые волосы выбивались из сложной прически; детская ножка, выглядывавшая из-под платья, казалось, с трудом держала ее тело, каким бы легким, грациозным и воздушным оно ни было.
