Широкое приятное лицо женщины, похожей на экономку, выражало обиду, словно ее принудили, и Динни сразу же угадала приговор.
- Господа присяжные, вы пришли к единодушному решению?
Старшина встал.
- К единодушному.
- Считаете ли вы ответчицу виновной в совершении прелюбодеяния с соответчиком?
- Да.
- Считаете ли соответчика виновным в совершении прелюбодеяния с ответчицей?
"Разве это не одно и то же?" - мелькнуло в голове у Динни.
- Да.
- Какие убытки следует возложить на соответчика?
- Мы считаем, что он должен оплатить все судебные издержки.
"Чем больше человек любит, тем больше он должен платить", - подумала Динни. Почти не вслушиваясь в слова судьи, она что-то шепнула отцу и выскользнула из зала.
Крум стоял у окна, прислонившись к стене; вся его фигура выражала глубокое отчаяние.
- Ну как, Динни?
- Проиграно. Убытков не взыскивают, только все судебные издержки. Выйдем, мне нужно с вами поговорить.
Они молча вышли.
- Посидим на набережной.
Вдруг Крум засмеялся.
- На набережной? Замечательно!
Больше они не обменялись ни словом, пока не уселись под платаном, листья на нем еще не совсем распустились, весна была холодная.
- До чего гадко на душе! - сказала Динни.
- Я вел себя как болван, и вот чем все кончилось.
- Вы ели что-нибудь за эти два дня?
- Вероятно. Пил я, во всяком случае, много.
- Что вы думаете теперь делать, дружище?
- Повидаюсь с Джеком Маскемом и попытаюсь найти себе работу за пределами Англии.
Динни поняла, что ничего не может поделать. Она могла бы помочь, только если бы знала чувства Клер.
- Советов обычно не слушают, - начала она, - но все-таки могли бы вы с месяц ничего не предпринимать?
- Не знаю, Динни.
- Кобылы доставлены?
- Нет еще.
- Неужели вы бросите это дело, даже не начав его?
- У меня сейчас, по-моему, только одно дело - где-нибудь и как-нибудь просуществовать.
- Вы думаете, я этого не переживала? Но только не делайте ничего сгоряча! Обещайте мне! До свидания, дорогой мой, я должна бежать.
Она встала и крепко пожала ему руку.
Когда она явилась к Дорнфорду, Клер и генерал были уже там, и с ними "юный" Роджер. Глядя на Клер, можно было подумать, что все случившееся произошло с кем-то другим.
Генерал в эту минуту спрашивал Роджера:
- Во что обойдутся все издержки, мистер Форсайт? - Я думаю, около тысячи.
- Тысяча фунтов за то, что люди сказали правду! Пусть Крум внесет только свою долю. Мы не можем допустить, чтобы он заплатил все. У него же нет ни гроша.
Роджер взял понюшку табаку.
- Ну, надо пойти успокоить жену, - сказал генерал. - Мы возвращаемся в Кондафорд сегодня во второй половине дня. Ты с нами, Динни?
Динни кивнула.
- Хорошо. Огромное спасибо, мистер Форсайт. Значит, постановление суда мы получим в начале ноября? До свидания!
После его ухода Динни спросила вполголоса:
- Теперь, когда все кончено, скажите откровенно, что вы об этом думаете?
- То же, что и раньше. Если бы на месте Клер были вы, мы бы выиграли.
- Я хочу знать, - холодно ответила Динни, - верите вы им или нет?
- В целом - да.
- Неужели пойти дальше этого юрист не в состоянии?
"Юный" Роджер улыбнулся.
- Всякий, говорящий правду, о чем-нибудь да умолчит.
"Это очень верно", - подумала Динни.
- Не взять ли такси? Сидя в машине, Клер сказала:
- Могу я попросить тебя кое о чем, Динни? Привези мои вещи на Мьюз.
- Ну, конечно.
- Мне не хочется в Кондафорд. Ты видела Тони?
- Видела.
- Как он?
- Очень плохо.
- Очень плохо... - горестно повторила Клер. - А что я могла сделать? Я ведь солгала ради него...
Динни, глядя перед собой в пространство, спросила:
- Когда ты сможешь, скажи мне, как ты к нему относишься.
- Когда буду знать сама, тогда скажу,
- Тебе надо поесть, детка.
- Да, я голодна. Я сойду здесь, на Оксфорд-стрит. Привезешь мне вещи, и я буду приводить все в порядок. Мне кажется, я могла бы проспать целые сутки, а, наверно, и глаз не сомкну. Если будешь разводиться, Динни, никогда не защищайся. Я все время придумываю более удачные ответы.
Динни сжала ее локоть и поехала дальше на Саут-сквер.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Когда бой окончен, настроение бывает еще тягостней, чем во время боя. Человек продолжает "придумывать более удачные ответы", и ему уже не хочется жить. Основной закон жизни доведен до своего логического конца, и, выиграли вы или проиграли, конец этот вас не удовлетворяет, у вас нет сил, вы увяли, вы опустошены. В таком состоянии находилась Динни, хотя была только зрителем боя. Решив, что она, в сущности, ничем помочь не может, она опять вернулась к своим свиньям и провела в обычных домашних занятиях целую неделю, в конце которой получила письмо:
"Кингсон, Кэткот и Форсайт.
Олд-Джюри,
Мая 17-го 1932.
Дорогая мисс Черрел,
Удалось устроить так, что ни мистеру Круму, ни вашей сестре не придется платить судебные издержки, о чем рад вас известить.
Я был бы вам очень признателен, если бы вы сообщили об этом вашему отцу и им обоим и успокоили бы их на этот счет.
Искренне преданный вам, дорогая мисс Черрел,
Роджер Форсайт".
Это письмо Динни получила в первое по-настоящему теплое утро; до нее доносился шум сенокосилки и запах травы; она сказала бы, что письмо весьма "заинтриговало" ее, если бы не чувствовала отвращения к этому слову. Она обернулась к отцу и сказала:
- Папа, юристы говорят, что нам больше нечего беспокоиться об издержках, им там удалось что-то устроить.
- Каким образом?
- Этого они не сообщают, только просят передать, чтобы ты больше не волновался.
- Не понимаю я этих юристов, - пожал плечами генерал, - но если они считают, что все в порядке, я очень рад. Я действительно тревожился.
- Конечно, дорогой. Налить кофе?
Однако она продолжала недоумевать по поводу загадочного письма: может быть, у самого Джерри Корвена рыльце в пушку и он счел за благо пойти на это "соглашение"? А потом, кажется, еще существует "королевский проктор", который может наложить запрет на иск? Или тут сыграло роль что-то другое?
Сначала она решила поехать к Тони Круму, но, желая избежать его расспросов, ограничилась тем, что написала ему и Клер. Чем больше она размышляла над письмом Роджера, тем больше приходила к убеждению, что с ним необходимо повидаться. Какое-то бессознательное чувство не давало ей покоя. Поэтому она условилась встретиться с Роджером в кафе возле Британского музея, на его пути домой из Сити, и прямо с вокзала проехала туда. Кафе было "стильное", ему постарались придать сходство - насколько это было возможно в доме, построенном при регентстве, - с "Кофейней", которую посещали Босуэл и Джонсон. Пол, правда, не был посыпан песком, но имел такой вид, как будто это нужно было сделать. Глиняные трубки отсутствовали, зато имелись длинные мундштуки из папье-маше. Мебель была деревянная, свет тусклый. Осталось невыясненным, как одевался в то время обслуживающий персонал, поэтому его одели в ливреи цвета морской воды. На стенах с панелями из магазина на Тотенхем-роуд были развешаны гравюры с изображениями старых постоялых дворов. Несколько посетителей пили чай и курили сигареты. Ни один из них не пользовался длинным мундштуком. Появился "юный" Роджер. Он слегка прихрамывал и выглядел, как всегда, - будто он не совсем тот, за кого его принимают. Роджер обнажил свою желтовато-рыжую голову, и над его выступающим подбородком появилась улыбка.
- Китайский или индийский? - спросила Динни.
- Что хотите.
- Тогда, пожалуйста, две чашки кофе со сдобными булками.
- Булочки! Вот прелесть! Посмотрите, мисс Черрел, как хороши эти старинные медные грелки! Интересно, продаются ли они?
- Вы занимаетесь коллекционированием?
- Кое-что собираю. Какой смысл иметь дом эпохи королевы Анны, если его нельзя соответствующим образом обставить?
- А ваша жена сочувствует этому?
- Нет. Она признает только модные вещи, бридж, гольф и современность. А я не могу равнодушно видеть старое серебро.
- А мне приходится, - пробормотала Динни. - Ваше письмо нас очень обрадовало. Никому из нас в самом деле не придется платить?
- Нет.
Она замолчала, обдумывая следующий вопрос и рассматривая "юного" Роджера сквозь ресницы. Невзирая на свои эстетические вкусы, он казался необычайно практичным человеком.
- Скажите мне по секрету, мистер Форсайт, как это вы ухитрились добиться такого соглашения? Уж не зять ли мой тут причиной?
"Юный" Форсайт приложил руку к сердцу.
- "Язык Форсайта не выдает тайн" (смотри "Мармион" {"Мармион" - поэма Вальтера Скотта.}). Но вам тревожиться нечего.
- Не могу, пока не узнаю, в чем дело.
- Если это вас тревожит, то успокойтесь: Корвен здесь ни при чем.
Динни молча съела булочку, потом заговорила о старинном серебре. Роджер показал себя блестящим знатоком различных марок серебра и заявил, что, если она как-нибудь приедет к ним на воскресенье, он ее полностью просветит.
