Был конец рабочего дня. Через проходную шли работницы. Это всегда завораживающее зрелище, когда одновременно выходят сотни женщин: блондинок, брюнеток, рыжих, в платьях всех цветов радуги. Мужчин — единицы. И среди них Бодров-младший.
В провинциальных городах, даже больших, улицы в основном заполняются вечером. Днем люди работают. Бодров-младший шел в потоке женщин с фабрики, который все редел и редел, растекаясь по магазинам, скапливаясь у лотков с первыми овощами, У женщин начиналась вторая, домашняя, смена, они шли от магазина к магазину, от лотка к лотку, все обильнее нагружаясь покупками.
Бодров шел по улицам, рассматривая прохожих. У магазина одежды он остановился, подумал и вошел внутрь. Здесь целая секция была отведена его родной фабрике — вдоль секции тянулся плакат: «Продукция фабрики “Коммунарка”. Но этой продукцией, как видно, не очень-то интересовались. Женщины подходили к прилавку, неохотно перебирали десяток пестрых платков и отходили.
У прилавков с джинсовыми костюмами толпились молодые парни. Они рассматривали куртки, пробовали «молнии» на брюках. Один было решился купить, но его остановил другой:
— Не бери. В конце месяца выбросят чешские или венгерские.
— А если не выбросят? — засомневался первый.
— Куда они денутся! Им план выполнять надо.
— А как на мне? — к продавщице обратился толстяк, который с трудом влез в джинсы и сейчас усиленно одергивал короткую курточку.
— Вам нужна куртка подлиннее. Ниже пояса, — посоветовала продавщица.
— А где ее взять — ниже пояса? Где? Что хотят, то и делают! — возмутился толстяк. — Раньше чесуча была, теперь-то куда делась? Чего надо, не найдешь. Мне тосол нужен для машины. Полгода ни в одном магазине нет. И что удивительно, нигде нет, а машины ходят. Сколько себя помню, все чего-нибудь достаю. Сегодня весь день костюм ищу. Летний, легкий. Так нет ведь!
— Зимой завезут, — посмеиваясь сказали парни.
— Видите? — спросила продавщица Бодрова.
— Вижу, — ответил Бодров. — А что, и джинсовые не очень идут?
— Спад, — пояснила продавщица. — Первый спрос удовлетворили. Мы торг предупредили, чтобы нам больше пока не завозили. Весь склад уже забит. А село совсем отказывается от джинсовых,
— Как отказывается? — удивился Бодров.
Продавщица пожала плечами.
— Я говорю, что слышала. И вообще, Сергей Васильевич, лучше бы секцию ликвидировать — не очень-то идут ваши изделия. Может, если вперемежку с другими фабриками, то не так будет заметно…
Поздно вечером Бодров возвращался домой. Он вошел в полупустой автобус и сел на переднее сиденье, спиной к кабине водителя.
Перед ним был весь салон, и он по привычке начал рассматривать людей. Двоим парням укоротил волосы, пожилому толстяку заменил френч с глухим воротом на легкий пиджак-блузу и занялся сидящей напротив девушкой. Девушка была худовата, с длинной шеей, которая казалась еще длиннее от глубокого выреза на платье. Сначала Бодров приделал к ее платью воротничок, прикрыв излишки шеи. Но, подумав, заменил простой воротничок на кружевной, высокую прическу снизил, потом удлинил и заузил платье. И девушка стала намного привлекательней и элегантней. Бодров остался доволен и переключился на следующую.
Эта была красивой, Встретившись с взглядом Бодрова, она улыбнулась. И тут Бодров узнал — это же Марина! Она сидела одна. Он решил уже подсесть, но автобус остановился и ему надо было выходить. Он улыбнулся Марине и вышел. Но вышла и Марина. Она медленно прошла вперед и остановилась, будто поджидала Бодрова. Остановился и Бодров, Так они постояли некоторое время, но ему надо было идти в противоположную сторону, и он, помахав ей, двинулся к своему дому. Правда, он все-таки не удержался и оглянулся. Марина стояла на прежнем месте и смотрела ему вслед.
— Да, — вздохнул он. — А ты тюфяк, Бодров…
Утром Бояров пришел на фабрику раньше всех. Он прошел по пустым еще цехам. На одном из переходов услышал голоса. В учебной комнате, где стояло несколько швейных машинок, сидела бригада Марины. Марина показывала, как надо заделывать угол воротника. Потом за машинку села одна из девушек. У нее опять не получилось.
— Смотри.
Марина стала снова показывать. Она была спокойна и доброжелательна. Бодров улыбнулся и пошел дальше.
Как всегда не торопясь, он спустился вниз по лестнице. Перед дверью с надписью «Общественный отдел кадров, сидели женщины. Те, что постарше, ждали привычно, терпеливо, молодые нервна вышагивали, поглядывая па часы.
Бодров зашел а кабинет и тихо присел с краю. У стола несколько пенсионеров перебирали заявления и личные дела. Доносились реплики:
— Коргопольцеву Людку надо поуговаривать.
— А как ее уговорить? Ей ездить далеко.
— А что с Сименковой?
— Сименкова пусть идет… Скатертью дорожка.
— А с Красновой?
— Тоже не работница.
— Так пробросаемся. Надо, чтобы в третий цех перевели.
В кабинет заглянул начальник отдела кадров — пожилой мужчина.
— Бабоньки, — обратился он к пенсионеркам. — Прошлый раз плохо сработали. Помните: у нас двести душ и так не хватает.
Бодров тихо поднялся и пошел к выходу.
— Сергей Васильевич. — Начальник отдела кадров это тут же приметил. — Предводитель фабкома у нас всегда присутствует.
— А зачем? — спросил Бодров.
— Когда начальство уговаривает, к начальству прислушиваются.
— Уговаривать — это последнее дело. — сказал Бодров.
— А какое первое? — ехидно спросил начальник.
— Пока не знаю, — признался Бодров и пошел прочь.
А в республиканском Доме моделей шел дневной показ. Выходили манекенщицы. Прекрасные женщины в прекрасной одежде. Зал затихал. Манекенщицы были то по-дневному свободными и спортивными, то вечерне строгими, торжественными.
Рядом с Бодровым сидела полная дама. Она пыталась набрасывать силуэты, делала заметки, но потом отложила листок.
— Это не про нас, — сделала она вывод и, достав из сумки шоколадку, затрещала серебром обертки.
В конце демонстрации был традиционный парад. На помост вышли сразу все манекенщицы и манекенщики. Довольные зрители аплодировали в такт музыке. Самые нетерпеливые, как всегда, начали пробираться к выходу.
По всему было видно, что Бодров хорошо ориентировался в Доме моделей. Здесь был свой быт. Куда-то несли вороха одежды, никто не обращал внимания на полуодетых манекенщиц.
Средних лет женщина покрикивала:
— Девочки, вечерний показ в девятнадцать! Прошу не опаздывать! — И тут она увидела Бодрова, улыбнулась: — Сереженька, я рада тебе.
— Я тоже рад, Анна Павловна.
— Какие у тебя проблемы?
— Их много… Как насчет пообедать?
— С удовольствием. Сейчас только…
— Решат без вас. Не зажимайте инициативу подчиненных. — Бодров взял директрису под руку.
… Они шли по улицам города: стареющая уже женщина и молодой мужчина. И на них обращали внимание. Что-то их отличало от остальных — может быть, свобода в движении. Они легко себя чувствовали в удобной одежде. Директриса к тому же умела ходить, сказывался прошлый опыт манекенщицы.
Завернули за угол и зашли в кафе.
— Творог, яичницу, кофе, — заказал Бодров.
Директриса кивнула.
— Я очень рада, что тебя избрали председателем.
— Анна Павловна, еще немного, и ваши студенты займут большинство руководящих постов в Легпроме.
— Конечно, займут, — согласилась директриса. — Но не очень скоро. Мое поколение так скоро своих позиций не сдаст. Мы ведь из того времени, когда пели: «Чужой земли мы не хотим и пяди, но и своей вершка не отдадим».
За соседний столик сели четыре женщины. Было обеденное время, и кафе заполняли служащие. Женщины были плотные, с широкими плечами, без талий, одетые в кримпленовые платья. Они посматривали на Бодрова и директрису с явным неодобрением, А одна громко и пренебрежительно фыркнула. Директриса помрачнела. Бодров положил свою ладонь на ее руку.
— Не обращайте внимания…
— Не могу не обращать. Я ведь представляю, что они думают. Сидит старая дева с молодым парнем. Значит, у них что-то такое. А ведь сидят председатель фабкома фабрики, мой бывший студент, и директор Дома моделей. Деловая встреча.
— Хотите, я пойду и скажу им об этом?
— Еще чего! — возмутилась директриса. — Так мне пришлось бы объясняться по десятку раз в день. Нет! Это невозможно! Вы посмотрите, что они заказали! После такого обилия они же работать не смогут. Знаете, Сережа, когда я бываю за рубежом, я наших женщин узнаю по объемам и безвкусице в одежде.
— Я думаю, что такой общности, как наши женщины, не существует. И наши женщины, и наши мужчины очень разные.
— Но ведь эти — совсем молодые!
— Лет по сорок пять, наверное, — предположил Бодров.
