Глубоко вдохнув, Игорь чувствует мускусный запах ее тела. И тут же его невольно охватывает желание.
— Извини, — повторяет он. — Мне трудно — при всех, кто есть в доме.
— Но сейчас их нет. — Коко устала от его напряженности.
— Я знаю, но они скоро придут. — Он застегивает пуговичку, которую забыл застегнуть.
Коко не понимает:
— Но ты же говорил, что она знает.
— Да, но все-таки я не хочу делать это так явно.
— Ну ладно. — Коко вздыхает, отворачивается. Иногда ей кажется, что она для него не настолько реальна, как Екатерина.
— Поговорим позже. — Игорь направляется к двери, оборачивается, улыбается. Она улыбается в ответ.
Игорь возвращается в студию, распахивает настежь окно, чтобы выветрился запах духов Коко. Но тут же возникает другая проблема — его работа. Он пытается завершить симфонию, при этом обновить «Весну» и одновременно еще сделать переложения для пианолы. Слишком много. Вряд ли он в состоянии со всем этим справиться.
Да еще и нелады с желудком! Он сидит очень прямо, прижав ладонь к животу, щиплет себя, заставляя упрямую пищу спуститься в живот. А когда утром чистил зубы, то обнаружил, что вода, которую он сплевывал, розового цвета. Где-то внутри у него открылось кровотечение. Игорь качает головой. Вспоминает, о чем ему говорила Екатерина. Приходит к заключению, что и он внутри разваливается. Кружится голова. Комок в груди. А теперь и это кровотечение. Все больше свидетельств.
Он рассматривает свою тетрадь. Неудачи личные и профессиональные, похоже, совпадают. То, что вчера на бумаге казалось блестящим, сегодня оказывается не таким уж и хорошим.
Его огорчает, что он не испытывает наслаждения от своих сочинений. Собирая идеи нескольких последних дней, вставляя фрагменты в то, что уже само было фрагментом, он ни в чем не уверен. Ему кажется, что он зашел в тупик. Что делать дальше? Волнения и путаница в его жизни затуманили ясность мышления. Сложности существования в Бель-Респиро, кажется, проникают и в его музыку, делая его работу слишком суетливой и вялой.
Игорь воспринимает тишину вокруг как вакуум, который все поглотил. И внезапно его поражает, что замолкли насекомые. Как будто кто-то поднял ногу, отпустив педаль лета. Это открытие поражает его. Как же он все пропустил? Когда они замолчали? Почему?
Игорь снова смотрит в тетрадь. У него там одновременно звучат двадцать четыре деревянных инструмента, замысловато работают звуки, наложившиеся друг на друга. Но он все еще недостаточно хорошо их слышит или не может увидеть, как ему свести все в одну точку. Когда он пытается услышать каждый инструмент во взаимодействии с целым, то они или расплываются в общем звучании, или кажутся такими чужими, что вовсе не соответствуют замыслу.
— Это не годится, — заключает Игорь.
Он продолжает надеяться, что все эти бессвязные каракули внезапно совпадут, как в калейдоскопе, и образуют нечто осмысленное. Но и потом, несмотря на его усилия, структура ускользает от него. Игорь чувствует, что нужно убрать из музыки неопределенность. Он хочет победить благодаря чистоте и отшлифованности, чтобы получилась вещь, ясная сама по себе. Единственный путь к действительной строгости, думает он, лежит через уравновешивание конфликтующих ритмов и через создание напряжения в противоположных мелодических линиях.
Игорь смотрит на «Весну священную». И тут его посещает озарение. Ритм. Вот что!
Это открытие снова поражает его. Ритм скорее, чем гармония, является организующим началом. Ритм — вот что связывает все воедино.
Все мы ходим под мелодию, звучащую у нас в голове, думает Игорь. Но ритмы мелодий — у всех разные. И, вероятно, любовь, заключает он, существует там, где между двумя людьми устанавливается абсолютная синхронность ритмов.
Открытие дает ему некоторое освобождение, но при этом вызывает неясный страх, поскольку заставляет взглянуть на собственное существование, заставляет обеспокоиться изменением темпа его жизни. С той же скоростью, с которой бьется его пульс, он начинает проверять нотную запись по метроному. Создаются нюансы, понимает он, изящные вариации длиннот, которые невозможно уловить в нотной записи. Доли, которые изображаются восьмыми и шестнадцатыми, не абсолютны. Еще остаются пространства, пробелы между ними, которые невозможно отобразить или установить. И он чувствует, что именно в этих пробелах — ключ к чему-то новому, неизведанному. Если бы только он мог подойти как можно ближе к этим таинственным расщелинам, к этим ударам в безвременье.
И именно в этот момент Игорь слышит, как открывается входная дверь. Внезапно с шумом врываются дети. В окно он видит Екатерину. Она идет медленно, но ее никто не поддерживает. Когда она возвращается из церкви, ее окружает аура святости. Так бывает всегда. Набожность ей к лицу. Она придает Екатерине некое сияние.
Игорь идет встретить детей. Поравнявшись с дверью, он пропускает Екатерину. Она не обращает на него внимания, зонтик ее служит своего рода щитом между ними. Бледная, словно призрак, она проплывает мимо Игоря.
Выходит так, что они существуют в разных мирах, у них разное времяисчисление. Они не соответствуют друг другу, не синхронны. Две мелодические линии движутся в разных направлениях, без намека на взаимопроникновение. Как будто они больше не существуют друг для Друга.
Вернувшись в студию, Игорь приводит в порядок движение метронома. По дороге на ленч его ритм — более медленный, чем биение сердца — как галлюцинация отбивает минуты в голове Игоря.
Солнце стоит низко. С деревьев облетели почти все листья. В небе парит клин диких гусей.
Жозеф помогает Мари повесить на веревку белье. С постельным бельем трудно управляться. Жозеф держит мокрую простыню за один конец, Мари — за другой. Они вместе расправляют морщины. Держа в руках углы простыни, они приближаются друг к другу, будто исполняют торжественный танец.
Жозеф спрашивает:
— Она все еще не говорила тебе об отпуске?
Мари бормочет, зажав в зубах две прищепки:
— Нет. Не говорила. — Прищепки, установленные на равных расстояниях, бросают на простыню тени.
— Нам должны дать несколько дней до конца года.
— Тебе надо с ней поговорить.
— Мне?
Держа корзину с бельем на одной руке, Мари оборачивается к мужу:
— Да. Тебе.
— Но это ты бываешь с ней, ты ее горничная…
