Ознакомительная версия.
- Хочешь, я посижу с тобой, пока ты заснешь?
- Да. Но спать я не буду. А ты?
Недда в темноте отчаянно покачала головой. Спать. Нет, ей не до сна!
- Ну что ж, тогда спокойной ночи.
- Спокойной ночи, мой темноглазый ангел.
- Спокойной ночи, - прошептав эти слова, Недда тихонько открыла дверь и бесшумно ушла.
ГЛАВА XXXVII
Недда долго не могла сомкнуть глаз и представляла себе, что она там, где ей уже совсем нельзя было бы уснуть. Но когда наконец она забылась, ей приснился сон: они вдвоем с Диреком очутились на какой-то звезде, где все деревья белые, и вода, трава, птицы - тоже все белое. Они с Диреком идут, взявшись за руки, а вокруг растут белые цветы. И когда она нагнулась, чтобы сорвать один из них, оказалось, что это вовсе не цветок, а Трайст - его забинтованная голова! Недда с криком проснулась.
В восемь часов она уже была одета и сразу же пошла в комнату Дирека. На ее стук никто не ответил; у нее от страха сжалось сердце, и она толкнула дверь. Дирека не было; он взял свои вещи и ушел. Недда побежала в вестибюль. В конторе для нее лежала записка, и она пошла к себе, чтобы не читать ее на людях. Там было написано:
"Он вернулся утром. Я еду первым же поездом домой. По-моему, он хочет, чтобы я что-то сделал.
Дирек".
Вернулся! То самое, то серое нечто, которое, как ей показалось, и она на мгновение увидела в лучах у реки! Дирек опять мучается, как мучился вчера! Это ужасно! Недда сидела, опустив руки, пока не пришел отец. Ей стало легче оттого, что и он знает про это несчастье. Он не стал возражать, когда она предложила поехать следом за Диреком в Джойфилдс. Они отправились сразу же после завтрака. Теперь, когда она знала, что скоро увидит Дирека, страх ее немного прошел. Но в поезде она сидела молча, разглядывая пол, и только раз взглянула на отца из-под длинных ресниц.
- Ты это можешь понять, папа?
Феликс, который был немногим веселее ее, ответил:
- В этом человеке было что-то странное. Не забывай, что Дирек недавно болел. Но для тебя все это слишком тяжело, Недда. Меня это огорчает. Мне все это ужасно не нравится!
- Я не могу с ним расстаться, папа. Это невозможно!
Феликс замолчал, услышав ее резкий тон.
- Будем надеяться, что его мать как-нибудь ему поможет, - сказал он.
Ах, если бы Кэрстин захотела помочь - услать его куда-нибудь подальше от этих батраков, подальше от этих мест вообще!
Выйдя из поезда, они пошли через луга, что сокращало дорогу почти на целую милю. Трава и рощи ярко блестели на солнце; трудно было поверить, что люди могут страдать из-за такой приветливой земли, испытывать горе и терпеть несправедливость, живя и работая на этих светлых полях. В этом земном раю у жителей должна быть завидная доля, сытое существование, не хуже хотя бы, чем у этих холеных, довольных коров, поднимавших к ним любопытные морды! Недде захотелось погладить одну из них; нос у нее был тупой, мокрый, сероватый. Но животное, фыркая, отпрянуло от ее руки, и мягкие недоверчивые глаза в каштановых ресницах, казалось, упрекали девушку в том, что она принадлежит к породе, от которой нельзя ждать ничего хорошего.
На последнем поле, где им надо было сворачивать к Джойфилдсу, они встретили приземистого белобрысого человека без шапки и без куртки; он только что загнал скотину и возвращался с собакой, припадая на обе ноги, словно все еще шел за стадом. Проходя мимо, он кинул на них такой же недоверчивый взгляд, как та корова, которую хотела погладить Недда. Она поняла, что это один из батраков Маллоринга, и ей захотелось его расспросить, но вид у него был смущенный, подозрительный, словно он поймал их на том, что они пытались его в чем-то обмануть. Тем не менее она набралась храбрости и спросила:
- Вы знаете, что случилось с бедным Бобом Трайстом?
- Слыхал... Уж больно не нравилось ему в тюрьме. Говорят, будто тюрьма выедает сердце у человека. Вот он и не стал этого дожидаться.
Улыбка, искривившая его губы, показалась Недде странной и жестокой, словно этот человек радовался, что его товарища постигла такая судьба. Она не нашлась, что ответить, и почему-то спросила:
- Пес у вас хороший?
Он взглянул на семенившую рядом собаку с опущенным хвостом и помотал головой.
- Никуда не годится для скотины, боится ее тронуть! - Потом, глядя на нее искоса, неожиданно добавил: - Ну, а молодой мистер Фриленд головой все же треснулся!
И снова в голосе его послышалось злобное удовлетворение, а губы искривила жестокая усмешка. Недде стало еще тоскливее.
Они разошлись в разные стороны на перекрестке и видели, что он смотрит им вслед, когда они поднимались по ступенькам к калитке. Посреди грядки с ранними подсолнечниками стоял Тод, окруженный тремя маленькими Трайстами и собакой. Все они, по-видимому, изучали самый большой подсолнечник, на котором сидели пестрая бабочка и пчела - одна на золотом лепестке, другая на черном венчике. Недда торопливо подошла к ним и спросила:
- Дирек вернулся, дядя Тод?
Тод поднял на нее глаза. Он, казалось, ничуть не удивился, словно уже привык, что его родственники падают с неба в десять часов утра.
- Да. И ушел опять, - сказал он.
Недда кивком головы показала на детей.
- Вы уже слышали, дядя Тод?
Тод кивнул, и его голубые глаза, глядевшие поверх детских головок, потемнели.
- А бабушка еще здесь?
Тод снова кивнул.
Оставив Феликса в саду, Недда поднялась наверх и постучала в дверь к Фрэнсис Фриленд.
Эта стоическая женщина позволяла себе единственную роскошь - завтракать у себя в комнате, и сейчас она готовила себе завтрак на маленькой спиртовке.
- Ах, милочка! - воскликнула она, увидев Недду. - Откуда ты взялась? Ты должна выпить со мной какао, оно такое вкусное! Посмотри, какая чудная спиртовка. Ты когда-нибудь видела, чтобы они так прекрасно горели? Гляди!
Она дотронулась до спиртовки, и слабенькое пламя тотчас погасло.
- Ах, как досадно! Но это чудесная вещь, совсем новое устройство. Я тебе непременно такую куплю. Пей поскорее какао, оно очень горячее.
- Я уже позавтракала, бабушка.
Фрэнсис Фриленд недоверчиво поглядела на нее, потом принялась сама пить какао, что ей, по правде говоря, давно пора было сделать.
- Бабушка, ты мне поможешь?
- Конечно, милочка. В чем?
- Я хочу, чтобы Дирек забыл всю эту ужасную историю.
Фрэнсис Фриленд отвинтила крышку маленькой коробочки.
- Да, конечно, милочка. Я тоже думаю, что для него это будет самое лучшее. Открой рот, я положу туда чудный сухарик. Они с гематогеном и страшно полезны после дальних поездок... Боюсь только, что он меня не послушается, - добавила она грустно.
- Да, но вы можете поговорить с тетей Кэрстин, а ее он послушается.
На лице Фрэнсис Фриленд появилась необычайно трогательная улыбка.
- Конечно, я могу с ней поговорить. Но, понимаешь, со мной ведь никто не считается. Старых людей редко слушают.
- Что вы, бабушка, с вами все считаются! Еще как! Все восхищаются вами. У вас есть то, чего нет ни у кого другого. И вы совсем не старая душой.
Фрэнсис Фриленд повертела на пальце одно из своих колец и сняла его.
- Ну, об этом лучше не думать, - сказала она. - Я давным-давно хотела отдать тебе это кольцо, оно так жмет мне палец! А ну-ка, давай посмотрим, годится ли оно тебе!
Недда отпрянула от нее.
- Ах, бабушка! Какая вы... - воскликнула она и убежала.
В кухне по-прежнему никого не было, и она села, дожидаясь, пока тетя не кончит уборки наверху.
Наконец Кэрстин в своем неизменном синем платье сошла вниз. Она выразила удивление при виде племянницы лишь легким подергиванием бровей. И дрожа, Недда принялась рассказывать ей все, как было: и о письме Дирека, и об их поездке в Вустер, о разговоре с ним отца, о том, как они ходили смотреть на мертвого Трайста, о прогулке к реке, о том, как он угнетен и несчастен. Показав ей полученную утром записочку, она воскликнула:
- Ах, тетя Кэрстин, сделайте так, чтобы ему стало легче! Ведь у него же просто галлюцинации, вы должны его от всего этого оградить!
Кэрстин слушала ее, стоя в своей любимой позе: упершись ногой в решетку очага. Когда девушка замолчала, она тихо сказала ей:
- Недда, я ведь не колдунья!
- Но если бы не вы, он бы никогда не вмешался в это дело! А теперь, когда несчастный Трайст умер, ему все равно больше нечего делать. Я уверена, что только вы можете сделать так, чтобы ему больше ничего не мерещилось!
Кэрстин покачала головой.
- Послушай, Недда! - сказала она медленно, словно взвешивая каждое слово. - Я хотела бы тебе кое-что объяснить. У нас в стране существует ложное представление, будто люди здесь свободны. Когда я была еще девочкой, такой молодой, как ты, я уже и тогда знала, что это неправда; свободны у нас только те, кто может заплатить за свою свободу. Но одно дело - это понимать, а другое - чувствовать всем своим существом. Когда у человека вроде меня всегда открыта рана и она то и дело воспаляется от того, что происходит вокруг, нечего удивляться, что она иногда заражает своим жаром окружающих. Дирек заразился от меня этой болью, вот и все! Но у меня она никогда не пройдет, Недда, никогда!
Ознакомительная версия.
