Так они купили этот участок, и оставалось еще достаточно денег, чтобы начать строить этот их песий загон милосердия.
Первыми на пути благородных намерений встали камни. Продраться через зазубренные пласты оказалось намного труднее, чем представлялось заранее. Сломав два гусеничных трактора и один экскаватор, миссис Херб Том заметила:
– Как истуканы с острова Пасхи: тащишь голову, а потом выясняется, что под землей закопано целое туловище.
Клуб потратил весь День труда и прилегающие выходные, прокладывая грунтовую дорогу между зубчатыми выступами, чтобы хотя бы возить материалы от конца Кук до стройплощадки. Результатом этих усилий стала не дорога, а ее жалкое подобие. Она петляла мимо несдвигаемых валунов, как рваная грязная змея, но проехать по ней все же было можно. Однако на следующую ночь после того, как дорогу закончили, по склону Колчеданов прошелся несильный толчок. Три и шесть или четыре балла. Ерунда. Вот только наутро выяснилось, что дороги больше нет. Ее покрывал свежий дерн из ярко-зеленой травы и гаультерии. Все росшее над дорогой попросту сползло вниз, дабы прикрыть неприглядную рану.
К концу лета энтузиазм Битых Псов улетучился. Никто, естественно, не захотел покупать у обескураженных членов клуба этот кусок земли, и через некоторое время он столь же естественно стал последним пристанищем для их усопших. Сначала для четвероногих, но в один июньский день выяснилось, что место подходит и тем Псам, кто передвигался вертикально, но умер слишком поверженным и не мог позволить себе лучшее место.
Бедный помешанный немой по имени Слюнявый Шпиц Боб стал первым двуногим членом клуба, удостоенным захоронения на священно-собачьей земле Битых Псов, хотя сказать, что он передвигался вертикально, значило бы погрешить против истины. У Слюнявого Боба не было пальцев на ногах, колени застыли в постоянном полусгибе, а позвоночник ниже ребер полностью закостенел. Ходил он, склонившись так низко, что спутанная борода часто мела землю. Одна и та же катастрофа повредила ему ум, колени и спину. Никто даже не знал его настоящего имени. Слово «Боб» размещалось на воротнике его рваной футболки, а щетинистая борода и бакенбарды предполагали родство со шпицами. Никто не знал и его истории, хотя жалобный скулеж, который он поднимал всякий раз, когда в поле зрения появлялось большое краболовное судно с неустойчивыми башнями из крабовых ловушек, ободранное до мяса ледяными арктическими водами, позволял членам клуба предположить, что произошло с этим человеком. Чем меньше в морях королевского краба, тем злее воды, в которых приходится работать ловцам. Переживших краболовную трагедию узнать нетрудно. Спины им калечат упавшие башни из тяжелых обледенелых ловушек. Колени не выдерживают удара о воду. Пальцы на ногах замерзают, распухают, гниют и отваливаются после нескольких дней плавания в спасательном контейнере. И какой ум не последует вскоре за изломанным телом?
Безымянному и безденежному Бобу Шпицу не нашлось места в земле кладбища «Тихие небеса». Ни один благотворительный фонд, будь то пра или католики, не проявил к нему интереса. Президент Саллас решил, что клуб возьмет на себя погребение и похороны, и к черту лицензии. Члены клуба уложили Шпица в упаковочный ящик от присланной из Тайваня подставки для пожарного гидранта (в обычный гроб его искореженное тело все равно не поместилось бы) и демонстративно пронесли через весь город к кладбищу. Его закопали у подножия массивного серого базальтового блока. С помощью фасонной фрезы они выбили на плоской поверхности монолита его имя: «Слюнявый Боб – Шпиц – Он смотрел снизу вверх», – как выбивали имена и породы дюжин ушедших псов на других обелисках. Тот факт, что несчастный калека передвигался почти на четвереньках, видимо, и сподвиг власти выписать свидетельство о захоронении в этом незаконном месте. Но он был всего лишь первым. Следующими стали два пра, члены клуба. Выпив одну на двоих бутылку «Бешеной собаки 50–50», они расстреляли друг друга из семимиллиметрового «магнума», который тоже был у них один на двоих. Логично было похоронить их в одной яме. Когда начальство, как индейское, так и круглоглазое, категорически отвергло это требование, Битые Псы сами выкопали им двойную могилу. Вышло быстрее, уютнее и много дешевле.
Увидев, к чему идет дело, владевшие «Тихими небесами» Воны развязали жестокую юридическую баталию, чтобы это остановить. Они уже почти торжествовали судебную победу, когда вмешалась трагедия: самого младшего из их усыновленных детей смыло за борт плавзавода после пьяной потасовки в штормовую погоду. Тело мальчика так и не нашли, но в его рундучке обнаружился дневник. В последней записи мальчик излагал свои самые заветные желания. Больше всего на свете ему хотелось, как только он достигнет уставного возраста, стать Битым Псом, чтобы до конца своих дней гоняться по округе с этой паршивой стаей и быть похороненным вместе с Братьями во Псах на крутом каменистом склоне среди валунов, над которыми скачет галопом луна. Воны восприняли это как последнюю волю и завещание, и клуб посмертно принял мальчика в свои ряды. На некоторое время подход приобрел популярность, особенно среди склонных к самоубийству старшеклассников. За годы, прошедшие после этих почетных похорон, Ордену Битых Псов пришлось изучить завещания, признать их, а после принять в свои ряды и похоронить не меньше пяти покойных соискателей – трем из них не исполнилось тринадцати лет. «Как бы дико и поразительно это ни было, – писал Уэйн Альтенхоффен в своем три-на-пять блокноте, – но каменистый склон все же в некотором роде стал Приютом для Бездомных Щенков». Мелят жернова судьбы.
Но сегодня закапывали в землю не лопоухого щенка. И не почетного новобранца. Сегодня хоронили – как, сдерживая слезы, указал в своей вступительной речи начальник службы безопасности Норман Вон – настоящего, черт его дери и кость ему в зубы, ветерана Ордена Битых Псов!
Может, и самого старшего из нас, размышлял Альтенхоффен, в пересчете на собачий век. Марли был с ними с самого начала. Он участвовал в том Священном Заточении под рок-н-ролльными трибунами Сиэтла, где пустили корни первые нежные семена будущего клуба. Марли фактически и стал главной причиной этого заточения, вспоминал Альтенхоффен. Это произошло еще до концерта, на дальней жаркой парковке, где томилась очередь за уже оплаченными билетами, из-за взвинченной подружки кого-то из Благодранцев. Это она науськала на Марли пару таких же взвинченных чистокровных доберманов, когда пес облил правое переднее крыло ее перламутрового лимузина. По ее команде доберманы вылетели каждый из своего окна, словно кровожадные ракеты. Они воткнулись в землю по бокам от большого добродушного колли-полукровки, занудно рыча, как и подобает ракетам. Медленный на подъем Марли попробовал было попятиться и воззвать к их разуму. Земля для ссанья, ухмылялся он. Он даже готов был
