просьбами на учительницу, а там пошло-поехало – никакого покоя. Что ни вечер, соберутся все разом у Ангелики, посадят её посерёдке и просят историй про городскую жизнь, про порядки их особенные. Словно зачарованные слушали. А ещё пела она им городские романсы, шитью, крою и мастерству всяческому учила, и каждое её словечко затаив дыхание ловили, и, казалось, тут же позабыли все сельские забавы, песни да обычаи.
А сколько поводов бедная учителка давала для разных над собою шуток! По правде сказать, только она за порог – кто-то голосом её примется говорить и особенный выговор передразнивать, другая затеет её манерам подражать, а кто её игривому взгляду – разве ж можно девчатам позабыть такую науку! Всё, конечно, по-доброму было, без злобы и зависти, но уж всяко найдут, как им созорничать, а насмеявшись от души, снова с упоением вспомнят её добрую улыбку, прекрасные губы, её крохотную ножку и изящную походку, наряды и платья, все её таланты и исключительную красоту.
Стало быть, день ото дня, кто забавы ради, а кто и от восхищения, но приспичило местным скромницам изменять своим сельским привычкам: чуточку в речи, немного в манерах, а так всё больше в нарядах да безделицах. Мгновенной перемены, конечно, никто не ждал, а потому и не боялся, да и вряд ли такое могло быть всерьёз – от сущности-то своей разве ж можно попросту отказаться?! Однако все эти обстоятельства и породили в пожилых селянах недовольство учительницей, казавшейся им отныне холёной городской прелестницей.
Очень скоро семейных запасов тюля и батиста совсем перестало хватать – поди да купи дочкам новых тканей, а ещё ленточек всяких, пуговок разноцветных и побрякушек. Но хуже всего было то, что теперь одеваться принялись кто во что горазд – как могли, так и наряжались, а потому ажурная шляпка-шуте носилась вместе с массивным праздничным монистом, а пёстрая косынка надевалась поверх горжетки из пушистого лисьего меха. Впрочем, отнюдь не это беспокоило отца семейства, – так в глубине души каждый родитель даже гордился своим чадом. Настоящим расстройством стали расходы – они и были причиной всеобщей паники, – не мог не думать о деньгах глава семейства, и ужас всякий раз охватывал его при одной лишь мысли о предстоящих затратах. И пока прихорашивались в обновки его дочки, всё с большей рачительностью старался заботиться он о своей поношенной одёжке и терпеливо латал свои истоптанные ботинки.
Но если бы только этим ограничились все неприятности. Понятное дело, Ангелика девушкой была городской да шустрой, но навострился язычок и у сельских барышень, и ничто не могло теперь стать тому помехой. А случалось, что даже самому родителю возьмёт дочка да кольнёт едким словечком. Местные председатели и старейшины по добросовестности своей уж всяко, конечно, переживали о прогрессе и процветании села, но и об собственном хозяйстве не могли не думать, а потому всякий раз, как собирались поутру все вместе в кофейне, всё ума не могли приложить, как бы им угомонить бесцеремонную учителку. Выгнать её никак не годилось – нужна была для детей учительница, ну а потом кто б им дал гарантию, что не приедет какая-нибудь похуже этой…
– А я уже придумал, – говорит как-то один из них (его про меж собой Стариком звали, хотя старым он не был), – училку-то замуж нужно выдать! А как мужем обзаведётся, верно уж поуспокоится, ну и мы заодно!
– Интересно, и как же ты это собираешься сделать? Не помнишь, как давеча нас наши поучали, что не родительская это забота – замуж дочерей сватать, куда лучше, коль сами себе жениха выбирают!
– Ну и что ж с того?! Пускай учителка сама себе и выберет… а мы ей чуток подсобим!
К их общей радости, жил у них в посёлке ещё не пристроенный, молодой и одинокий мастер по имени Тихон – его-то и заприметили старейшины в кандидаты для Ангелики.
– Что ж ты молодость свою и свои лучшие годы попусту тратишь?! – обратился как-то к Тихону Старик. Ну где ещё найдешь такую красавицу, такое сокровище, такое солнышко?! Чего ж ещё в жизни-то нужно?! Пускай бесприданница, но у тебя ж самого хозяйство вона какое, и на ногах стоишь ты крепко… Давай-ка придумай несколько ласковых строк, чтоб п'о сердцу ей пришлись, да ступай себе с богом! Ну а если трудно тебе напевку сочинить, то нарви-ка ей цветов полевых иль предлог какой найди – всего и делов-то! В общем, незачем зазря времени терять: сегодня ж к вечеру заглянешь к ней – скажешь, что я послал стены и фундамент от трещин посмотреть. Ты, главное, не робей! Лиха беда начало, а дальше уж поглядим. А я о тебе тоже словечко беспременно замолвлю.
Поначалу Тихон не принял всё это всерьёз, зная за Стариком обычай шутки шутить да над другими забавляться, и настроение у него заметно подпортилось. А как к вечеру домой возвернулся, ещё больше озадачился, совсем покой потерял: «Ну зачем, скажите на милость, вздумалось Старику всю эту историю с ним затевать?! Неужто и впрямь издевается?! Ну а коли прав окажется и улыбнётся удача – кто ещё сможет похвастать такой женой, такой жемчужинкой?! Почему бы не попытать мне своего счастья! А ежели слухи про нас пойдут? А как станут селяне над учительницей насмехаться?! Вот пусть тогда Старик сам всё это и расхлёбывает – его в том будет вина!»
Собрался Тихон и отправился прямиком к учительнице. Возле школы в волнении остановился перевести дыхание, осторожно глянул на приветливые окна, и тут вдруг душа его будто возликовала, взыграла, затрепетала и словно сама песни запросила. Однако совладал он с собой и подошёл к двери. Сердце стучало как безумное, в горле пересохло, и лёгкая испарина выступила на лбу. Прежде чем постучаться, украдкой посмотрел в окно: на террасе хлопотала нянечка, дверь в комнату была открыта настежь, за столиком с вышивкой в руках сидела Ангелика.
– А верно мне говорил Старик: и впрямь чар'овница какая! Вот ведь чертовка! – проворчал себе п'од нос Тихон. И что ж мне ей сказать-то?! Войду-ка, поздороваюсь, и будь что будет!
Постучал легонько в дверь, ему скоро открыла школьная няня, и он уверенно переступил порог.
– Доброго вечера, хозяйка!
Ангелика, немного смущённая, встала из-за стола и вышла к Тихону в прихожую, вопросительно уставившись своими огромными, очаровательно чёрными глазами на нежданного гостя.
– Мне бы лампу… в подвале посветить. Я по поручению Старика, новую стену проверить – переживает, как бы не просела ненароком.
– Марула! – громко позвала она няню, не отрывая
