никаких намеков, окна – в тридцати футах от земли, и оба надежно заперты изнутри. Пол устлан ковром, там тоже не может быть потайного хода; потолок побеленный, самый обыкновенный. Жизнью готов поклясться: похититель бумаг мог войти только через дверь.
– Как насчет камина?
– Камина там нет, есть печка. Шнурок от колокольчика висит на проволоке рядом с моим столом, справа. Кто хочет позвонить, тот должен подойти вплотную к столу. Но чего ради преступнику дергать за шнурок? Поистине неразрешимая загадка.
– Происшествие, конечно, незаурядное. Каковы были ваши дальнейшие шаги? Полагаю, вы принялись искать какие-нибудь улики, оставленные незваным гостем: кончик сигары, оброненную перчатку, шпильку для волос – что-нибудь подобное?
– Ничего такого не было.
– А запах?
– О запахе мы не подумали.
– О, в такого рода расследованиях запах табака может сослужить большую службу.
– Я сам не курю, а потому, наверное, учуял бы запах. Нет, ключей к загадке не нашлось нигде и никаких. Единственным осязаемым фактом было то, что жена швейцара (ее звали миссис Танги) поспешила скрыться с места происшествия. Швейцар объяснений не дал, помимо того, что она всегда уходила домой примерно в это время. Мы с полисменом сошлись на том, что, если бумаги у нее, надо схватить ее прежде, чем она от них избавится.
К тому времени сигнал тревоги достиг Скотленд-Ярда, на место событий сразу явился детектив, мистер Форбс, который очень энергично взялся за дело. Мы наняли хэнсом и через полчаса прибыли по указанному адресу. Дверь открыла молодая женщина – как оказалось, старшая дочь миссис Танги. Матери еще не было, и нам предложили подождать в гостиной.
Минут через десять в дверь постучали, и тут я совершил серьезную ошибку, за которую до сих пор себя корю. Вместо того чтобы открыть дверь самим, мы позволили это сделать девушке. Вслед за ее словами «Матушка, тебя ожидают двое мужчин» из коридора послышался топот. Форбс распахнул дверь, и мы оба влетели в заднюю комнату или кухоньку, но женщина нас опередила. В ее взгляде был дерзкий вызов, сменившийся, когда она внезапно меня узнала, бесконечным изумлением.
«О, да это же мистер Фелпс из конторы!» – воскликнула она.
«А кого вы ожидали увидеть, когда пустились наутек?» – спросил мой спутник.
«Я думала, вы судебные приставы, мы тут не поладили с одним торговцем».
«Отговорка не пройдет. У нас есть основания думать, что вы похитили важный документ в Министерстве иностранных дел и хотели его припрятать. Вам придется пойти с нами в Скотленд-Ярд на обыск».
Женщина протестовала и упиралась, но это не помогло. Мы втроем сели в извозчичью карету. Но прежде мы с Форбсом обыскали кухню, поскольку женщина на какие-то секунды оставалась там одна, – и прежде всего очаг. Ни золы, ни обрывков бумаги нигде не нашлось. В Скотленд-Ярде задержанной сразу занялась одна из служащих. Я сидел как на иголках в ожидании результата. Бумаг не обнаружилось.
И тут впервые я полностью осознал ужас случившегося. До тех пор я был слишком занят, чтобы его оценить. Я рассчитывал вернуть документ и отгонял мысли о том, что меня ждет в случае неудачи. Но время действовать закончилось, и я мог на досуге подумать о своем положении. Случилось настоящее бедствие. Ватсон подтвердит, что я и в школе был нервным, впечатлительным мальчиком. Таков мой склад характера. Я думал о дяде, о его коллегах по Кабинету министров, о позоре, который падет на него, на меня, на всех, кто со мной связан. Случай чрезвычайный, но что из того? Этим не оправдаешься, ведь речь идет о дипломатических интересах. Я уничтожен, уничтожен окончательно и бесповоротно. Не помню, что я делал потом. Наверное, со мной произошла истерика. Смутно вспоминаю толпившихся вокруг полицейских чиновников, повторявших слова утешения. Один из них проводил меня на вокзал Ватерлоо и посадил в поезд на Уокинг. Полицейский сопровождал бы меня до самого дома, не случись в поезде мой сосед доктор Феррьер. Доктор любезно взялся меня опекать, и не зря: на станции со мной произошел припадок и домой я прибыл уже в бреду.
Можете себе представить, что было с домашними, когда доктор звонком поднял их с постелей и они увидели меня. Бедная Энни с моей матушкой были просто убиты. Доктор Феррьер, успевший на вокзале побеседовать с детективом, в общих чертах рассказал, что произошло, и нельзя сказать, что это их успокоило. Все понимали, что скорого выздоровления ожидать не приходится, поэтому Джозефа выселили из этой уютной спальни, отведя ее больному. Я пролежал здесь больше двух месяцев, мистер Холмс, в бреду, с воспалением мозга. Если бы не заботы мисс Харрисон и доктора, я бы с вами сейчас не разговаривал. Мисс Харрисон приглядывала за мной днем, а платная сиделка – ночью, ведь в беспамятстве я был способен на что угодно. Постепенно ко мне вернулся рассудок, а в последние три дня – и память. Иногда я об этом жалею. Первым делом я послал телеграмму мистеру Форбсу, который занимался расследованием, и он приехал сюда. По его словам, были приложены все усилия, однако документ не нашли и где его искать – никто не знал. Изучили все подробности, касающиеся швейцара и его жены, но дело от этого яснее не стало. Потом подозрения полиции обратились на юного Горо, который, как вы, наверное, помните, в тот вечер задержался в конторе сверх урочного времени. Кроме этого факта, а также французской фамилии моего сослуживца, придраться было не к чему, да и, собственно говоря, я принялся за работу только после его ухода. К тому же семья Горо, хоть и происходит от гугенотов, по своим привычкам и привязанностям такие же англичане, как мы с вами. Никаких улик против него не нашлось, на том дело и заглохло. Вы, мистер Холмс, моя последняя надежда. Если вы не поможете, с честью и положением мне придется проститься навсегда.
Устав от долгого рассказа, больной снова опустился на подушки, и мисс Харрисон налила ему какого-то подкрепляющего лекарства. Холмс сидел молча, откинув голову назад и прикрыв глаза. Незнакомому человеку эта поза показалась бы апатичной, но я знал, что Холмс целиком ушел в напряженное раздумье.
– Ваши показания были настолько подробны, – произнес он наконец, – что у меня осталось совсем немного вопросов. Один из них все же существенно важен. Вы рассказывали кому-нибудь об особом поручении вашего дядюшки?
– Ни одной живой душе.
– Мисс Харрисон, к примеру, тоже ничего не знала?
– Ничего. Я взялся за работу в тот же день, не выезжая в Уокинг.
– И никто из вашей родни вас случайно не посетил?
– Никто.
– Кто-нибудь из них бывал раньше в вашей конторе?
– О да, я им всем показывал свое место работы.
– Но, разумеется,
