class="stanza">
Слушай меня: прощаю, и слушай опять: прощай.
Чуду дивлюсь воистину, покидая сей край.
Как возможно, чтоб слившись в любови, в единении душ и сердец,
Мы должны разделиться, и порознь жизни встречать конец?
Смотри ж на меня и запомни, каким на земле я был,
Свою любовь и последний, прощальный, печальный пыл.
Ибо ночь редеет, и солнце скоро выйдет лес целовать.
А вечером будут родовичи победную песнь распевать.
Тут Тиодольф поднялся и не стал медлить более, направившись прямо к Тингстеду, месту Схода своего племени. Он не оглядывался, хотя скорбный плач звучал за его спиною, разрывая его сердце горькой тоской последней разлуки.
Глава XXVII
Готы готовятся к утренней битве
Когда Тиодольф вернулся назад в стан, признаки зари трудно было не заметить на небе; низкая луна опускалась за деревья, а воины уже вовсю готовились к выступлению. Он радостно глядел на встречных, и они едва сдерживали свои голоса, увидев лицо Тиодольфа и почившую на нем ясность. Князь отправился прямо к месту, где под соименитой ей лампой сидела Холсан, окруженная кольцом начальников над сотнями и двадцатерицами, Аринбьорн стоял перед нею; а Старый Сорли в доспехе сидел везде нее.
Когда Тиодольф вступил в этот кружок, все поглядели на него с опаской, тревожась чего-то, однако же, рассмотрев хорошенько, повеселели.
Подойдя к Аринбьорну, Тиодольф поцеловал старого витязя и сказал ему:
– Да будет добрым твое утро, вождь Бэрингов. Вот Князь Похода и с вами! И кажется мне, что нужно поторопиться, ибо рассвет недалек.
– Да живет твоя десница, Князь! – ответствовал с радостью Аринбьорн. – Делать здесь нечего, осталось лишь услыхать твое слово. Какой порядок назначишь? Мужи уже вооружены и готовы!
Молвил Тиодольф:
– Внемлите, я безоружен! Найдутся ли здесь для меня добрый меч, кольчужка, щит и шлем? Жестокой будет битва, и негоже идти в нее беззащитным.
– Неподалеку лежат доспехи Ивара из нашего рода, скончавшегося этой ночью от полученных вчера ран, – ответствовал Аринбьорн, – вы с ним схожи по стати, да и с охотой предоставил бы тебе наш брат свое оружие. Надежно оружие Ивара, ибо в семье его хорошие кузнецы. И все же жаль, что Ратный Плуг остался на поле брани.
Однако Тиодольф улыбнулся и сказал:
– Сегодня клинок Ивара как следует послужит мне, а там решим, что с ним делать, найдется тогда время и для этого, и для другого.
Отправились за оружием, но Тиодольф спросил у Аринбьорна:
– Сосчитал ли ты наших? Какую жатву снял Римский меч?
Ответил тот:
– Сейчас среди нас три тысячи и три сотни годных к бою. Еще собралось восемнадцать сотен Вольфингов, Бэрингов и людей других родов, в основном заречных, из которых почти семьсот способны держать меч или лук; и никто не запретит им это сделать, если битва начнется.
Снова сказал Тиодольф:
– Разделимся же на три полка, во главе первого пойдут Волчичи и Медведичи, ибо это наш долг, а меньшие числом роды, обитающие по сию сторону реки, присоединятся к нам. Илкинги же и Голтинги, и другие люди Средней Марки с той стороны реки составят второй; люди Верхней Марки пойдут в третьем, а с ними все домоседы. Этот третий полк укроется в лесу, пока не возникнет нужда в нем, чего может не случиться до самого вечера, ибо ни один Римлянин не должен к вечеру уцелеть или уйти отсюда живым. Иначе мы с ними вместе отправимся к Богам. Внемли, Аринбьорн, я не из тех, кого называют провидцем, однако, похоже, знаю как сложится сегодняшний бой; как знаю и что не брать мне более меча в руку до самой последней из битв. Но ободрись, ибо я доживу до конца сражения и сумею помочь тебе, как подобает мужу. Сперва Римляне, с которыми мы сражаемся, не смогут выстоять против нас, потому что не будут готовы к бою. Когда же укрепятся они и завяжется свирепая брань, идущие во втором полку должны услышать сигнал и нанести удар. Римляне дрогнут, увидев такое подкрепление, однако же устоят, ибо они – люди доблестные и их нельзя захватить врасплох. Если же продержатся они и после того, пусть из леса выйдет третий полк и ударит на них с обоих крыльев, тогда и придет победа. Однако ж, скорее всего, до этого не дойдет, и людям Верховий и домоседам придется только преследовать врага. Теперь подайте мне доспех, а первый полк пусть выходит из ограды.
Оружие принесли, тем временем Холсан что-то сказала одному из вождей, который повернулся, отошел в сторону и немедленно возвратился с тремя крепкими Вольфингами. Они встали перед Холсан, и сказала она:
– Слушайте меня, Стейнульф, Атаульф и Грани Серый. Я послала за вами потому, что вы люди могучие в битве, а еще искусные древоделы и домостроители. Следуйте за Тиодольфом, когда пробьется он в Римский Острог, только рубитесь мудро, чтобы в живых остался хотя бы кто-нибудь из вас. Вы ворветесь за ограду вместе с Тиодольфом, а там, если потребуется, бегом влетите в чертог и между средним очагом и Женской половиной найдете запас воды в бадьях и ведрах, ею и будете тушить огонь, если враги подожгут наш дом, что вполне возможно.
Тогда молвил Грани за всех остальных, всем велел он следовать словам ее, и они разошлись по своим отрядам.
Теперь Тиодольф вооружился; заметив это, Аринбьорн, прежде чем направиться на свое место, сказал ему, хмурясь:
– Что это, о Тиодольф? Разве не клялся ты перед Богами не носить ни щита, ни шлема в битвах этой войны? И вот – шлем Ивара на твоей голове, и щит его наготове возле тебя. Ты решил нарушить клятву? Этим ты навлечешь горе на весь род.
– Аринбьорн, – молвил тот в ответ. – Когда это ты слыхал от меня, что я сделался трэлом Богов? Клятва, данная мною, сошла с моих губ в миг, когда сердце мое не было полностью отдано людям; и теперь я нарушаю ее, чтобы сохранить дух этой присяги, отбросив неискренность. Долга эта повесть, но если сегодня ночью мы выйдем вместе, я поведаю ее тебе. Я расскажу ее и Богам, если при встрече они неодобрительно поглядят на меня, и все будет хорошо.
Он улыбнулся, улыбкой ответил и Аринбьорн, направившийся расставлять рать. Но когда ушел он, и Тиодольф остался вдвоем с Холсан, он повернулся к дочери, поцеловал ее, приласкал и вот что молвил:
Теперь мы прощаемся, дочерь, к концу приходит мой
