Я этого не понимала. Ну расскажи она мне парочку историй, что с того? Поведай, как случилось то или это? Где девушке еще узнать о жизни, как не из рассказов тех, кто пожил? Конечно, мне хотелось знать все, и дальше больше, чем все. С прикрасами и без. Ведь что может быть интереснее, чем слушать и рассказывать: секреты, сплетни, пересуды, слухи, сенсации. А Мамочка вела себя как жмот, как скряга и жадина, не выдавая никаких подробностей, хотя вся соль именно в них. Я этого не выносила и пообещала себе, что никогда не стану такой наученной горьким опытом скупердяйкой. Я не хочу прожить всю жизнь остерегаясь. Поэтому мне приходилось бороться с Мамочкиным воспитанием.
– Так и будешь всю дорогу хмуриться? – спросила Мамочка. – Все от лукавого.
Мы с ней тащили по корзине с ненавистным шитьем. И все ради каких-то трех шиллингов в час! Я с трудом проглотила распирающую меня злобу, а то бы точно вшила ее в белье.
– Так это ж ты весь день испортила, – отрезала я. – Так грубо отослала парня!
Мамочка с хитрым прищуром приподняла клюку:
– Значит, понравился тебе? Битничек?
– Ничего я такого не сказала.
– Да будет тебе, стервочка моя ненаглядная, – нежнее произнесла она, – давай живее, пока весь день не вышел.
И то ли чтобы сменить тему, то ли действительно чтобы обсудить, Мамочка начала рассказывать про Джейн Лоут, дочь торговца газетами, которая недавно подошла к ней на рынке в Маркет-Харборо.
– Какой у нее срок? – спросила я.
– Говорит, что пропустила всего одни месячные, но ее тошнит и она чувствует, что залетела как пить дать.
– Так даже проще. Ты ей поможешь?
– Я ей сказала то же, что говорю всем.
– Спросить у госпожи?
– Спросить у госпожи. Хотя сама не понимаю, зачем я с этим вожусь. Ведь сразу видно: завтра явится как миленькая. Я ей скажу: ты спросила у госпожи, Джейн Лоут? Конечно, Мамочка, я у нее спросила. И как она выглядела, Джейн Лоут? Э-э, что ты имеешь в виду, Мамочка? Как она выглядела, когда ты у нее спрашивала? Мамочка, когда я у нее спрашивала, она просто светила, и все. Ну, может, она лежала на спине, или была наполнена водой, или рвалась на восток или на запад, или у нее пузо вздулось? Ох, Мамочка, я в этом ничего не смыслю. И я тогда скажу: Джейн Лоут, ты на нее даже не посмотрела, ведь так?
– Но ты ведь все равно поможешь.
– Боюсь, что да. Но каждый раз, когда такие вещи делаются необдуманно, я мучаюсь. Я помогу любой, но только если она хорошо подумала.
– Мамочка, если не ты, ей придется отправиться в Лимингтон к тому карлику с вязальными спицами.
Мамочка вздрогнула и цокнула языком. А я пожалела о сказанном.
4
На следующее утро раздался робкий стук в дверь. Джейн Лоут явилась в розовой мини-юбке, капроновых колготках цвета загара и белых, до колен, сапогах из искусственной кожи. По мнению таких девиц, я одеваюсь как пугало, но даже я отпрянула. Для пущей неприметности она натянула на голову капюшон из белого поддельного горностая. Короче, закамуфлировалась Джейн примерно как пингвин в пустыне.
Что ж, иногда мне кажется, пусть лучше я буду пугалом. Она вошла. Желтые волосы, чуть толстоватый вздернутый нос; потом она присела, сложила руки на груди, скрестила ноги и так вся скрючилась, что просто ужас. Но больше всего меня убили неаккуратно наклеенные длиннющие накладные ресницы. Ну объясните мне, к чему такие кустищи на глазах, если ты идешь в гости к женщине, к тому же по такому делу! Не понимаю я свой пол.
Джейн была на год меня старше, но почему-то боялась. Я это знала. Услышав, что Мамочка вернется только через час, она примостилась в уголочке с чаем и принялась разглядывать развешанные по балкам пучки трав и выглядывающие из-за занавески бутылки, банки и горшки.
У меня тихо играл транзистор.
– «Радио Каролина»? – спросила она.
– Да.
– Мамочка мне поможет? – не выдержала она наконец.
– Поможет. Но сначала кое о чем спросит.
Небесно-голубые глаза Джейн округлились.
– О чем же?
– Она тебя спросит, посоветовалась ли ты с госпожой, и ты должна ответить, что посоветовалась и что Луна в этот момент рвалась на запад; при этом не важно, где на самом деле была Луна, но, если Мамочка спросит, на что она была похожа, скажи: она была похожа на чашку с ручкой слева.
Джейн чуть не поперхнулась.
– С ручкой слева?
– Да, тогда она обрадуется, что ты все правильно рассмотрела. И хоть я знаю, что это ложь, но не мне тебя судить; пусть это остается на твоей совести. А потом Мамочка спросит, кто отец, и тебе придется сказать.
– Я не скажу!
– Придется, а то она не поможет.
– Черт побери, а это не может тоже остаться на моей совести?
– Попробуй не говорить, только она все равно прижмет тебя своим «мне надо знать». А если соврешь, она сразу тебя вычислит и пошлет к чертовой бабушке. И поедешь ты тогда в Лимингтон-Спа к гному, который делает аборты вязальными спицами. Тебе решать. Не плачь, Джейн. На-ка, вытри слезы; Мамочку слезами не разжалобишь. Тебе надо быть сильной, иначе она даже пальцем не шевельнет.
Джейн всхлипнула и утерла слезу.
– Что она сделает?
– Даст тебе чаю, на вкус он как мята. Ты его выпьешь, как она скажет, и все. Я знаю, о чем ты думаешь. Ответ – нет. Это не зелье и не колдовство. Просто травяной настой, который даст нужный эффект. Ты пропотеешь, покровишь, и все.
– О боже! Боже!
– Так, Джейн, если ты не готова, проваливай. Если Мамочка решит, что ты не готова, она точно не возьмется. Ступай к мужчине, от которого ты залетела, и узнай, нет ли другого выхода.
– Нет, я готова. Правда. Смотри. – Джейн достала из кармана мини-юбки конверт.
– Об этом даже не заговаривай и не пытайся всучить его Мамочке. Просто оставь на камине.
Петля на калитке жалобно взвыла, сообщая, что Мамочка вернулась. Я ободряюще кивнула Джейн и выпрямила спину, показывая, как надо сесть, чтобы подобающе ее встретить.
Мамочка шумно ввалилась в дом, повесила клюку и закрыла за собою дверь.
– Доброе утро, Джейн.
– Доброе утро, Мамочка.
Я встала, чтобы помочь ей раздеться.
– Задницу не задувает в такой юбке? Ты госпожу спросила про наше дельце?
– Спросила, Мамочка; она рвалась на запад, как будто держала в левой руке чашку.
Мамочка обернулась и с изумлением посмотрела на меня. Я всеми силами старалась не покраснеть, но все-таки залилась румянцем.
– Черт знает что, – прокомментировала Мамочка. – Приступим.
После того как Джейн, прихватив мешочек с травами, поспешно удалилась, Мамочка достала нюхательный табак. Она его употребляла каждый день. Табак из магазина смешивала с серо-зелеными листьями чихотной травы, а смесь хранила в серебряной табакерке, подаренной кем-то в знак глубокой благодарности. Эта коробочка с цветочной гравировкой так часто бывала в Мамочкиной ладони, что постепенно приняла ее форму. Мамочка поддевала крышку большим пальцем, погружала его внутрь и, поднося понюшку к носу, уже захлопывала крышку. Как только табак попадал в нос, в глазах Мамочки возникал блеск. Мне это было отвратительно; я бы ни за что не стала пробовать. А Мамочка признавалась, что от табака мир ненадолго делался ярче.
– До чего ж безмозглая бабенка, – сказала Мамочка, в то время как лицо ее все больше и больше расплывалось от удовольствия. Она откинулась назад, чтобы не лилось из носа. – Она меня вообще не слушала. Мечтала только об одном – скорее смыться.
– Они тебя боятся, Мамочка. Пугаются.
– И хорошо. Если бы видели чуть дальше собственного носа, пугались бы еще сильнее. Она говорит, всего одну течку пропустила. Как же!
– С чего ей врать?
– Мой голубочек, бедняжки всегда врут. – Табак одновременно бодрил ее и делал ласковее, а становясь ласковее, она всегда называла меня «голубочком», «зайчонком» или «цветочком». – Сначала тянут, надеясь, что ошиблись, потом еще одних месячных нет, потом еще одних, а дальше они уже считают, что не было всего одних. Врут сами себе. Как и в любом другом деле, лжи больше, чем правды.
