угловатый профиль этого человека, – старому разбойнику не хватает разве только попугая.
Стюбинс первым и увидел эти обломки. Кармоди пропустил бы – из песка торчали только ржавые концы ребер. Канал сдвинулся: он теперь тек из низких дюн на север от этих костей, а не на юг, и обмелел – так обмелел, что напоминал бегущий по тротуару ручей из автомойки. Кармоди вошел в него носом вперед и на полной скорости, лишь в последний момент подняв из воды пропеллер. Они проскользили по песку, точно выдра по илистой отмели. Добравшись до убежища маленькой бухты, Кармоди заглушил двигатель: катеру не увидеть их с той стороны канала, но у них может быть звуковой радар. Когда «зодиак» запрыгал в стоячей воде, Стюбинс заговорил снова:
– До того как начать плавать на яхтах, я был моряком торгового флота – в те времена торговый флот еще кое-что значил. Приятель гонял по Миссисипи мусорную баржу, я умел водить бульдозер, так что он меня взял. Я был тинейджером и голодранцем с юга, приятель звал меня Джимми-лох. Сам он пришел на торговый флот еще до войны с Гитлером. Черт возьми, он мог травить байки о морских приключениях в любом большом порту: Роттердам, Ливерпуль, Сидней… и, конечно, старый Фриско. В Сан-Фране ему сделали тату на конце, кругами, как красная спиральная лента. В спокойном состоянии, пожалуй, ничего особенного, но когда он вставал в полный рост, это, черт подери, выглядело как здоровенный цирюльный столб!
Он помолчал, дав Кармоди возможность представить эту картинку. Бормотали морянки, «зодиак» клевал носом в тихой воде.
– Байки старого моряка произвели на меня большое впечатление – это еще мягко сказано. К концу мусорной экспедиции я твердо решил: жизнь в море будет моей жизнью. Он дал мне письма к каким-то своим важным знакомцам со времен мореплавания, и я отправился в путь. Не прошло и пяти лет, как юный Джеймс Локх, голодранец из Теннесси, получил диплом Нью-Йоркского морского колледжа в Трогс-Неке и право работать на любом американском торговом судне в любом порту мира. Беда была, что к тому времени на американских торговых судах почти не осталось работы. Старые флоты янки засасывало в нидерландско-азиатские линии, как древесные щепки в трюмные трубы. Что это, кстати, был за остов, мимо которого мы прошли по отмели? Остатки какой-то вашей прежней экспедиции в этих водах?
– Я не знаю, что это было за судно, – ответил Кармоди. – Когда лет двадцать назад я впервые обнаружил этот маленький желоб, кости уже торчали. Железные ребра – значит большое и древнее. Думаю, жертва землетрясения шестьдесят четвертого – только очень большая волна могла загнать лодку с такой глубокой осадкой в такой мелкий желоб.
Стюбинс кивнул, мрачно соглашаясь, затем продолжил свою морскую историю:
– Я отпихивался от работы на яхтах, считая это делом для слюнтяев, как и вы. Я несколько месяцев проторчал на восточном побережье в поисках подходящего судна – работал по большей части на вилочных погрузчиках. Это дело мне нравилось еще меньше, чем сгребать бульдозером мусор, – не просто нудно, но еще и опасно. Большие неуклюжие контейнеры все время норовили опрокинуть вилочник. За полгода я стал седым как пепел. Потом в Чарльстоне, в одно прекрасное воскресенье, я увидел в разделе вакансий объявление о том, что на историческом судне кому-то нужен капитан на замену, закончить «исторический круиз» вокруг мыса Горн для богатых музейных кураторов – потом такие туры стали называть «яхтой-фантазией»… им нужен был молодой капитан на замену, желательно из Новой Англии и с аристократическими корнями. Тут до меня дошло, что, если я настроен на морскую карьеру, придется менять свой образ. На последний доллар я купил в благотворительной лавке общества «Сент-Винсент-де-Пол» подержанную фуражку яхтсмена и блейзер, заявился в таком виде на яхту, и они сразу меня взяли. Там было даже имя на грудном кармашке: «Капитан Г. Стюбинс». Но дело решила преждевременная седина, так я всегда подозревал. Я выглядел как настоящий янки-яхтсмен, хотя ни разу в то время не касался паруса.
– Пришлось вам, наверное, понервничать, – предположил Кармоди.
– Маленько да. Я приказал старпому поставить нас на дизель, а сам пошел вниз как бы отдыхать перед завтрашними тяготами открытого моря. Всю ночь я пил эфедриновый чай ма-Хуанг и пытался усвоить хоть что-то из старых «Основ парусной навигации» Бладсо. Наутро, встав к штурвалу, я едва смог бы отличить один шкот от другого, не говоря о тросах. К счастью, команду набрали из опытных португальцев. Они почти ни слова не понимали по-английски, а потому мало обращали внимания, какие команды я им там выкрикиваю, – они продолжали себе делать то, чем с успехом занимались последние три месяца и три тысячи миль. Они поняли, конечно, что я прикидываюсь, но ни разу ничего не сказали. А миллионеры-испанцы радовались больше некуда. Прежний шкипер, очевидно, был в некотором смысле реинкарнацией капитана Блая [64]: требовал от команды надлежащей военно-морской формы в любую погоду и запрещал брататься с пассажирами. Когда мы проходили тропики, матросы возились с оснасткой уже без всякой формы и вообще почти без одежды, а братание разгорелось адским жаром. А когда мы огибали Горн, я, черт побери, умел ходить под парусом! С тех пор я все время с парусами, а мой дом переезжает из одной капитанской каюты в другую. Кстати говоря, – Стюбинс снова заслонил глаза ладонью, вглядываясь в заросший кустарником берег, – вы утверждаете, что на берегу этой миниатюрной бухты расположена ваша резиденция?
Это стало сигналом к тому, чтобы снова завести двигатель.
– На другой стороне вон той высокой банки, за ракитником, – сказал Кармоди. – У главного залива. Так, хижина. – Кармоди улыбнулся шире, предвкушая реакцию Стюбинса. Впервые с тех пор, как он запустил в дом плотников, Кармоди радовался, что настоял на бесполезной площадке на крыше вокруг каменной печной трубы. – Это не замок у моря, но, думаю, даже такой важный верзила, как вы, сможет оттянуться там во весь рост.
Но когда они втащили маленький «зодиак» на песок, вскарабкались вверх по узкой, продуваемой ветром гряде, отделявшей желоб от главной бухты, и Кармоди гордо указал туда, где располагалась его собственность, выяснилось, что дом исчез! Крыша с площадкой, каменная труба – все… пропало! Но появилась замена. На месте особняка стоял индейский длинный дом – таких больших и роскошных Кармоди никогда еще не видел, даже на рисунках стародавних исследователей. Фасад – гигантская лягушка с огромными зелеными глазами как раз там, где была крыша с площадкой, – так высоко! – и раскинутыми в стороны коленками на месте навеса для машины и коптильни. Длинный овал раскрытого
