не единственные на свете набобы, у которых есть доступ к запрещенной экзотике. – Он указал на один из пакетов в мясницкой бумаге. – Я всего лишь простой рыбак, но разве вы когда-нибудь пробовали обрезки лосиного носа? Пра называют их мясом могущества. И я также сомневаюсь, что вы когда-либо ели печень полярного медведя, пожаренную в масле мандрагора, – эта комбинация как два провода, подводит ток к любому карандашу, так утверждала прабабка Вон, которая и дала мне этот рецепт… и я готов поставить медный пенни против фунта стерлингов, что при всех ваших кругосветных вояжах в Голуэй вы ни разу! не прикасались языком! ни к чему подобному!
С победительным видом Кармоди предъявил открытую банку. Стюбинс приблизил нос к изумрудной жидкости.
– Лакрица, – был результат его анализа. – Это же просто старый мутный перно…
– Ха! Это не лакрица – это анис, чтоб вы знали, и это отнюдь не перно. То, что мы видим сейчас перед собой, называется абсент, чистый натуральный абсент с полынью. Горькая упавшая звезда собственной персоной. Я выменял ящик этих банок у румынской собирательницы трав из Барроуза, отдав ей сорок девять костей из медвежьих членов, – дело было, ох, еще в прошлом веке. Она утверждала, что это последняя партия в мире, выжатая из последних экземпляров обреченной артемизии, – и сейчас вы держите в руках последнюю банку этой последней партии. Можете попробовать. Только осторожно, друг, и уважительно.
Стюбинс прищурил глаза, нахмурился, набрал в рот чуть-чуть жидкости и проглотил. Через секунду его лицо расплылось в сладком блаженстве.
– Черт, это оно. Той румынке, должно быть, позарез понадобились медвежьи члены.
– Она предсказывала будущее на задворках своей травяной лавки, и среди прочих оракулов у нее был китайский и-дзынь. Знаете, наверное, – с пучком стеблей тысячелистника. Я думаю, она рассудила, что сорок девять медвежьих членов обеспечат ей лучший контакт с первобытными силами Барроуза, чем сорок девять хипповских палочек. Оп, это зуммер на моей разморозке. Вы должны меня извинить на время, мистер Стюбинс, мне нужно приготовить мясо могущества. Вон за той занавеской мое жалкое подобие джентльменского логова. Я не удивлюсь, если вы найдете там сифон и пару бокалов. Вы, шишки из высшего класса, предпочитаете принимать освежительное из бокалов, а не из грубых бутылок, если я правильно помню. Выключатель по левому борту.
Протолкнувшись сквозь темно-бордовый занавес, Стюбинс попал в пещеру, благоухавшую мужскими ароматами: ружейным маслом, сигарным дымом, сапожной мазью и лавровишневой водой. Он нашел выключатель, и из трех ламп под зелеными стеклянными абажурами полился свет на аквамариновый бильярдный стол полного снукерного размера. Нет, стол был не просто бильярдный, а именно снукерный – красные шарики сложены как полагается, в центре зеленой войлочной поверхности, и готовы к игре.
– Жалкое подобие разбойника! – хмыкнул Стюбинс себе под нос, разглядывая комнату. – Старая бритская пивная бочка глубже, чем кажется.
Он нацедил жидкости из банки в графин, потом наполнил бокалы ручной резьбы.
– Мы пьем этот драгоценный эликсир прямо так или разбавляем? – крикнул он, чтоб было слышно за занавесом. – Я принесу вам бокал, если скажете мне, что предпочитаете…
– С водой без льда, – отозвался Кармоди. – Только не входите. Я сам явлюсь через минуту. Если хотите чем-то заняться, приготовьте карточный столик у колонок. Или включите радио, или пластинку поставьте – что угодно, только не входите. Здесь брызжет горячий жир!
Стюбинс погулял по диапазонам, но у Кармоди был слишком старый частотный детектор – режиссеру удалось прорваться разве что на кулдыкающие и забитые помехами станции. Черный рынок наводнили новые дешевые дальнобойные макротрансмиттеры, позволявшие вещать по радио любому индюку, которому приспичило покулдыкать, и на любой частоте, которую он решит для своего кулдыканья избрать. Ооновские регуляторы со своими заглушками не могли угнаться за этими частотными пиратами. Они были в каждом диапазоне. Даже неприкосновенную Гринвичскую международную волну заляпали риф-рэперы и придурочные рок-евангелисты. У больших судоходных линий имелись свои защищенные системы, но для малых навигаторов единственным способом получить информацию о погоде и времени прохода оставался код, который сообщала им по телефону одна из этих защищенных систем – очень дорого; и, если на вашей пластиковой карточке не хватит денег, системе безразлично, заблудились вы в шторме или тонете с кучей младенцев на борту, – вы не получите ни кода, ни помощи, разве что они сообщат о ваших проблемах на ближайший 378-футовик Береговой охраны. А радиопираты уже начали взламывать и эти так называемые защищенные системы, подобно тому как видеовандалы начали прорываться на основные видеоканалы. Прямо посередине душещипательного эпизода «Как вращается мир» [65] на экран вылезает прыщавая рожа в тюрбане и начинает плеваться политикой. То был век электронного граффити.
Единственный голос, который Стюбинс смог расслышать четко, принадлежал тому же самому заике-австралийцу, которого только и ловил его старый «Зенит», – доктору Беку. Бек заглушал почти всех своих конкурентов, потому что был местным, догадался Стюбинс, а еще потому, что этот чудак пользовался огромным передатчиком на вакуумных трубках – таким же, какой стоял и на «Зените». Некоторое время Стюбинс потягивал напиток и слушал рассуждения доктора Бека о том, как того т-т-тревожит ухудшение с-с-состояния зубов в Австралии, потом выключил радио и включил проигрыватель.
Музыкальный вкус Кармоди тяготел в основном к традиционной кельтской музыке – бой барабанов, завывание волынок и баллады, оплакивающие злосчастную судьбу, – но у него также имелась небольшая коллекция старого американского джаза. Стюбинс выбрал Майлза Дэвиса, классическую «Порги и Бесс», и опустил диск в щель. Из высоких потолочных динамиков полился мяукающий похоронный вой «Песни канюка», будто настоящая птица запела с высокого паруса. Стюбинс бродил под ними, изучая убранство логова.
В обшитой сосновыми панелями комнате было всего одно окно – восьмиугольное, у потолка, на вершине лестницы, ведущей к небольшому лофту. Там возвышался телескоп и мягкий табурет для того, кто будет смотреть в окуляр. Стюбинс поднялся по лестнице, но окно было темным – его заслоняла фанера длинного дома, а что же еще.
– Нравится? Это дверной глазок и сторожевая башня моей крепости, чтоб никто не покушался.
Кармоди явился, как и обещал. Влажное лицо сияло снизу вверх на Стюбинса, а в руках Кармоди держал тарелку с кольцами засахаренных бурых водорослей и такой же дыни. Обширный лоб обвязан кружевной салфеткой, чтобы уберечь глаза от пота, на животе – цветастый фартук с оборками.
– Стоит мне услышать чье-то приближение, я могу забраться наверх и поймать гостя стеклом, откуда бы он ни заявился – по земле, по воде или по небу. Спускайтесь и попробуйте закуску.
Стюбинс вернулся на пол одним шагом, точно аист.
– Что же вы делаете после того, как поймали его стеклом, простите за любопытство? Поднимаете мост? Вы непохожи
