Миновав пятьдесят восьмой километр, электричка плавно повернула на восток. Ландшафт за окнами мало-помалу становился рельефнее; приподнялись, округлились поля, леса опушили взгорки; все окрестные земли будто бы кто-то взбил, как для мягкости взбивают перину. Пологие выпуклости сменялись уютными ложбинами; местность, казалось, сама делала человеку приглашение – осесть здесь, устроить свои обиталища. И человек, конечно, благодарен был ей за любезность. Вот блеснул за деревьями церковный крест; вот показалась труба завода. Скоро виды природы сменились видами сплошных обиталищ; леса отступили, и от местности остался только один рельеф.
Впрочем, город как таковой тоже выглядел живописно. Часть его залегала в речной долине, через которую был переброшен железнодорожный мост. Проходящие по мосту поезда словно парили в воздухе, и пассажиры их сверху могли наблюдать, как устроена внизу жизнь. Пойменная земля была расчерчена на огороды, а на свободных пространствах семействами паслись козы. Берегом, повторяя извивы речки, пролегало шоссе, по которому, следуя уже его извивам, сновали разноцветные автомобили. Они перебегали между двумя половинами города, разделенного надвое железной дорогой. В правой, патриархальной части главенствовал монастырский собор; в левой, индустриальной – завод со своими трубами. Дома на соборной стороне были старенькие, небольшие, а на заводской, соответственно, многоэтажные и относительно новые. Однако на обеих половинах улицы города были равно зелены и с высоты моста выглядели опрятней и чище, нежели на самом деле.
При появлении этой панорамы в окнах, а главное, когда мост загрохотал под колесами электрички, некоторые из пассажиров подхватились с мест. То же самое должен был сделать Нефедов, но, увы, – он панорамы не видел и даже не почуял под собой моста. Игорь так хорошо уснул, что проехал наш город и несколько последующих станций…
– Очнись, касатик, у тобе книжка выпала!
Бабушка, назвавшая его касатиком, везла корзинку куриных яичек. На Игоря пахнуло силосом. Взглянув на яйца, а потом в окно, он понял, что проскочил изрядно.
2
Всем известно, что реки не текут вспять и что время движется лишь в одну сторону. Но железная дорога опровергает философские постулаты. Поезда ее ходят туда и сюда, из тупика в тупик, и в этом ее устройстве есть что-то сверх философии. А иначе что делал бы сейчас Нефедов? Он бы поплелся назад пешком, падая от усталости, изнывая от жажды и голода, а по ночам бы он грелся, лист за листом сжигая бесценную почечуевскую рукопись. К счастью, все поправимо, покуда в стране существует двустороннее железнодорожное движение.
Крепко себя обругав, Нефедов вышел на полустанке, пахнущем теми же бабушкиными яйцами, и, прыгая через рельсы, перебрался на противоположную платформу. Там плюхнулся он на лавочку и опять задремал.
Оказия, случившаяся с Игорем, была не из ряда вон. Проспать свою станцию – это многим у нас доводилось, но все же, кто раньше, кто позже, все возвращались в свой город. Вернулся, конечно же, и Нефедов. Правда, расставшись с железной дорогой, Игорь снова попал в зону действия рутинных философских законов. Пока путешествовал он в глубинку, в речке, что под мостом, утекло некоторое количество воды. Город предстал Нефедову уже не таким умытым и свежим, каким он был ранним утром. С цветочных клумб испарилась роса, а неработающие обыватели в большинстве своем успели опохмелиться. Улицы были немноголюдны, потому что жители давно разошлись по местам своих ежедневных занятий. Рыжим дымом курился завод; монастырь отбивал часы; в садах щебетали дети. Это была картина сдержанной будничной гармонии, нарушал которую только сам Нефедов, выпавший из расписания жизни. Еще недавно он органично смотрелся среди московской вокзальной шушеры, а сейчас в родном городе чувствовал себя чужаком. На него оглядывались даже уличные собаки, но он всего больше опасался встретить кого-нибудь из сослуживцев. И все же в душе Игорь чувствовал облегчение. Ведь это был его последний бросок… ну, предпоследний перед броском в кровать. И с ним была рукопись «Провозвестия» – его, как он верил, спасение и оправдание.
По счастью, никто из знакомых Нефедову не повстречался, кроме соседского кота Дизеля. Припозднившись тоже из своих ночных странствий, кот сидел на крыльце у подъездной двери. Он ждал человека, заслуживающего доверия, чтобы с ним вместе войти в подъезд. Но Игорь доверия у кота не вызвал – метнув пронзительный взгляд, Дизель вдруг прижал уши и шмыгнул с крыльца в палисадник. «Не узнал…» – усмехнулся печально Нефедов.
Но в следующую минуту он уже про кота не помнил. Теперь его мысль сосредоточилась вся на том, как пережить ему встречу с Надей. Отпирая квартирную дверь, Игорь слышал биение своего пульса. Уши и щеки его горели, словно в предвкушении пощечин…
Но он позабыл о времени. В этот час ни Нади, ни Кати дома уже, разумеется, не было. Квартира встретила его остаточными ароматами жареной ветчины, духов и валериановых капель. Одна ушла на работу, другая в школу – судя по всему, они тут не пали духом и стойко переносили отсутствие отца и мужа.
На полке в передней он нашел свой мобильник. «Неотвеченных – 8» – высветилось на дисплее. «Будет тебе на орехи…» – подумалось Игорю. Впрочем, время раскаяния для него еще не пришло. Прежде Нефедову надо было хорошенько выспаться.
3
Снились ему чьи-то похороны, возможно, что его собственные, но печали Нефедов почему-то не чувствовал. Его только раздражал сопутствующий процедуре надоедливый запах валерианки. «От вашего успокоительного одно беспокойство!» – сыронизировал он и так рассмеялся собственной шутке, что даже проснулся.
– Боже, этот негодяй еще ржет…
Слова прозвучали в посюсторонней реальности, но запах валерианки никуда не делся.
Игорь открыл глаза и почти сразу узнал свою комнату. В кресле у окна сидела Надя с «Провозвестием» на коленях. Он встретился с ней глазами и снова зажмурился. Но было поздно.
– Откуда у тебя это?
Надя заговорила тихо, что, безусловно, делало честь ее самообладанию. Однако первая же его ответная реплика испортила разговор.
– Что-то ты рано сегодня… – Игорь взглянул на часы и зевнул. – Я бы еще поспал бы…
– Ах, ты поспал бы?! – взорвалась Надя. – Да твой храп в Почечуеве слышно! Катя и та испугалась – звонит: «Приезжай, папе плохо»…
– Нельзя ли кричать спокойней… милая… – прожурчал он миролюбиво.
Игорь упал опять на подушку с желанием зарыться в нее головой, но уже Надя стояла над ним и потрясала рукописью.
– Говори, негодяй! – требовала она. – Признавайся, где ты ее взял, или со мной сейчас будет истерика!
Нефедов решил защищаться с помощью хладнокровия.
– Ничего от меня не узнаешь… – тихо, но твердо объявил он. – Не узнаешь, пока не сядешь обратно и не возьмешь себя в руки.
Надя возмущенно фыркнула, однако вернулась в кресло.
– Ну? – она сдула с носа выбившуюся прядь волос.
– В двух словах не расскажешь…
Вспоминать было трудно… и больно! – Игорь отдернул руку неосторожно почесав голову.
– В общем, Наденька, твой Почечуев, он просто свалился мне на голову. Вот даже шишка… пощупай.
Надя не шевельнулась.
– Мне нет дела до твоей шишки, – заметила она с достоинством. – Изволь изложить все толком – где свалился, при каких обстоятельствах… Алкоголик.
– Хочешь все толком? – помрачнел Нефедов. – Ну, слушай… Был я у Шерстяного, в его московской квартире…
– Вот как? Ну-ну…
– Там ночью убили женщину, аспирантку из Брянска…
– Аспирантку? Понятно… – Надя дунула на непослушную прядку. – И стало быть, ее убили…
В дверях показалась Катина голова:
– Кто убил? Папка – ты?
– Не смей подслушивать! – прикрикнула на нее Надя. – Твой папка несет околесицу, потому что еще не проспался.
Нефедов почувствовал, что хладнокровие может его оставить.
– Или вы замолчите обе, – пригрозил он, – или истерика сделается уже у меня.
Труднее всего в разговоре с женщинами заставить их слушать не перебивая. Но если, пусть даже угрозой, суметь овладеть их вниманием, то в душе их получит отклик любая, самая нелепая история.
При том что, как ни старался Нефедов, толкового изложения не получалось. О своих приключениях с «Провозвестием» он рассказывал путано, с пятого на десятое, к тому же основательно привирая. Тем не менее слушательницы его втянулись и, позабыв свой первоначальный скепсис, ахали и всплескивали руками. Игорь втайне торжествовал; он чувствовал, что уже не будет подвержен заслуженному им семейному судилищу – в крайнем случае Надя отложит его на потом.
4
Так спасенная Нефедовым рукопись сама выручила его в трудной жизненной ситуации. Обстановка в доме Нефедовых существенно разрядилась. Напряжение спало, словно они всей семьей приняли валерианки. Конечно, проступок Игоря требовал еще своей оценки, да и труп аспирантки из Брянска маячил где-то на заднем плане. Но уже Катя, по-видимому, свой интерес к происшествию исчерпала – она отправилась в свою комнату делать вид, что делает уроки. Надя, надев очки, превратилась в Надежду Николаевну и погрузилась в чтение «Провозвестия». Нефедов, лежа в подушках, думал о том, как приятно и хорошо быть человеку дома. Сейчас ему хотелось есть, но еще больше он хотел спать.
