Ознакомительная версия.
– А он не будет, – торопливо ответил Федька, нисколько не опечаленный этим обстоятельством.
– Ну как это, отца не помянет? Наливай, наливай, – скомандовала мать.
Федька усмехнулся и, налив в третий стакашек, протянул брату. Коля молча взял водку.
Тетка Соня громко и горестно вздохнула:
– Ну, давайте помянем отца… Радость у нас, отец… Говорил ты, Колька вернется, вот он и вернулся. Живой! Еще и с медалей. А ты вот… – Слезы набежали на ее глаза, но она проглотила их, запив водкой.
Федька выпил, когда мать еще говорила, а Коля хотел незаметно поставить свой стакашек на землю, но мать протестующе подняла руку.
– Нет уж, сынок, выпей, помяни отца…
– Я не могу, мама… – тихо сказал Коля.
– Я же говорил, – усмешливо заговорил Федька. – Я этих мусульман знаю, повидал на зоне. Он еще из отдельной посуды будет питаться, вот увидишь. Ему с нами западло… Вот я сейчас сало буду есть, а его стошнит, гляди! – Федька сунул в рот ломоть сала и стал есть, чавкая и кривляясь.
Но Коля на него не смотрел. Он смотрел на мать, и глаза его умоляли не продолжать.
– Погоди, сынок, – продолжила как-то сразу захмелевшая тетка Соня. – Думаешь, я не понимаю ничего? Думаешь, совсем толкушка бестолковая? Мы когда комбикорм этот чёртов с Федькой приперли, я всю ночь потом проплакала. Не из‑за тебя, сынок, не из‑за обиды. А из‑за жизни этой чёртовой! Стыдно ведь! Всю жизнь воруем и всю жизнь – стыдно! Стыдно! А не воровали б – не выжили! Отец в лесничестве работал, лес воровал, так и построились. И кровать, на которой вас родила, тоже из ворованных досок! Жизнь такая, что поделаешь… Ну а это-то? – она указала на рюмку. – Скажешь, у вас в Афганистане водку не пьют, обычай такой. Уважаю! Вообще б ее, заразы, не было – одно горе от нее, но на поминках три рюмки выпить требуется. Это тоже обычай. Только наш. Ты их уважаешь – хорошо! Ну так и нас уважь!
Коля молчал. Голова его была опущена, и рука с рюмкой стала опускаться, он снова хотел поставить рюмку на полотенце, но тетка Соня вдруг резко и зло стукнула его снизу по руке, и водка выплеснулась Коле прямо в лицо. Федька хрипло засмеялся:
– Что, стерпел твой Аллах?
Коля вытер лицо, поднялся и быстро пошел к кладбищенским воротам.
– Я с тобой поговорю сегодня, понял? – пообещал ему в спину Федька.
Пару часов спустя Коля сидел на ступеньке крыльца и выстругивал ножом деталь для прялки. Был он невесел. А когда услышал, что во двор входит Федька, напевая себе под нос какую-то зэковскую песенку, руки у него сами по себе опустились.
Федька выпил ровно столько, сколько нужно для прибавления силы, злой и не чувствительной к боли, ни к своей, ни к чужой, и ни капли сверх того, когда эта сила начинает идти на убыль. Подойдя близко и улыбаясь, он сказал почти дружелюбно:
– Встань, что ли… Или вас там не учили старших братьев уважать?
Коля медленно поднялся.
– А нож нам не нужен пока. – Федька взял нож из безвольно опущенной руки брата и отбросил в сторону. – Ну что, начнем? – спросил он и коротко и точно ударил Колю в печень.
Коля глотнул воздух, вытянулся, побледнел, по лицу его пробежала судорога, по шее катнулся кадык – он с трудом сдерживал накатившую вдруг рвоту. Федька смотрел на Колю с интересом естествоиспытателя.
– Ну что, попал? – спросил он и сам же ответил удовлетворенно: – Попа-ал!
Коля отвернулся к стене.
– Э, не сюда! – воскликнул Федька, схватил Кольку за шкирку и потащил в огород.
Коля стоял, согнувшись, обессиленный рвотой, Федька за его спиной деловито и задорно поглядывал по сторонам. Глянув на землю, он удивился:
– Ты чего, Колян, траву там жрешь? А я думал – молишься. Ну ладно, давай. – Он помог брату выпрямиться и резко ударил его ребрами ладоней по почкам.
– Ай! – вскрикнул Коля, прогибаясь и хватаясь за поясницу.
– Тихо! – приказал Федька, схватив его пятерней за горло.
Во дворе скрипнула калитка, и осторожно, чтобы не расплескать воду, вошла тетка Соня с тремя ведрами – два висели на коромысле и одно, поменьше, с длинной веревкой, – в руке.
Федька шел навстречу, обнимая и поддерживая почти не стоящего на ногах брата.
– Во, мам, видала? – закричал Федька весело. – С нами пить не стал, а сам нажрался! Облевался весь, как свинья!
Тетка Соня переводила удивленный и встревоженный взгляд с одного сына на другого, ничего пока не понимая.
– Дай, мам, холодненькой! – Федька взял у нее маленькое ведро, попил через край и протянул брату.
– На, мусульманин, пей! – сказал он вполне дружелюбно.
Коля принял ведро и долго пил, проливая воду на грудь.
Федька смотрел на него с неподдельным интересом.
– Во, мам, дает! – подмигнул он матери.
Остатки воды Коля вылил себе на голову. Федька загыгыкал, и тетка Соня улыбнулась – она начинала верить, что Коля действительно пьян. Федьку же так разобрал смех, что он даже согнулся в поясе, и когда Коля вдруг сильно и плотно насадил ему на голову ведерко, он не сразу понял, что произошло.
– У! – прогудел он глухо, выпрямился и поднял руки, чтобы снять ведро.
Но Коля уже вырвал с треском из забора штакетину и, размахнувшись что было сил, обрушил ее на братову голову. Федька не упал, но как-то осел. Второй удар был сбоку, справа, и Федька на полусогнутых, боком, по-крабьи заторопился влево. Такой же удар слева остановил его и вернул на место.
– Коля! – закричала тетка Соня, сбрасывая на землю коромысло и ведра, и кинулась к нему.
Коля отбросил штакетину и виновато посмотрел на мать.
Мотая головой, Федька с трудом стащил с головы помятое ведерко и пошел на Колю – с ободранной рожей и налитыми кровью глазами, сжимая и разжимая кулаки. Но, опережая, Коля подбежал к нему, на ходу занеся кулак за спину, и ударил точно в середину лица. Федька взмахнул руками и, опрокинувшись, исчез в зарослях смородины.
Утро было смутным. Федька сидел на корточках рядом с лавкой у своего дома, а на лавке стояла большая зеленая бутылка и стакан. Федька курил самокрутку, зло щурил глаза, катал по скулам желваки, вздыхал. Был он хорош, будто его кто через старую ржавую трубу протащил: кожа на лбу, щеках и ушах была содрана и сочилась сукровицей, нос распух.
Из тумана вышел крестный. Он поздоровался на ходу деловито и сел на лавку, будто не замечая ни изменений на Федькиной роже, ни зеленой бутылки.
Федька на приветствие не ответил.
Вся Аржановка знала, что Колька отметелил вчера своего братца, с думами об этом Аржановка и заснула. А думать было о чем. С одной стороны, хорошо, что Федька наконец получил; хорошо, но мало, еще бы и побольше. Хорошо также, что набил ему морду родной брат, значит, вражда из дома Ивановых не выйдет. Но опасались аржановские, что Кольке это дело может понравиться и он по Федькиной дорожке пойдет, со всеми драться станет. Это было бы плохо. И уж совсем плохо, если братья объединятся. Но это вряд ли. Скорей всего, они теперь убивать друг дружку будут. К такому выводу приходили аржановцы в своих вечерних беседах, с тем и спать легли.
Крестный в этих беседах принимал участие самое активное – он и разнес по деревне известие о драке, но сейчас и виду не подавал, что знает. Коротко взглянув на Федьку, он заговорил:
– Федь, а ты заметил, ездиит тут один на красных «жигулях» и все на ваш дом посматривает…
– Менты… Меня секут, – равнодушно махнул рукой Федька и раздраженно предложил: – Наливай, чего сидишь?
– Водка? Спирт? – поинтересовался крестный, наливая из зеленой бутылки в стакан неведомую прозрачную жидкость.
– Спиртяга, – ответил Федька и, возвысив голос, предупредил: – Только мне оставь!
– А в Мукомолове, Федь, слыхал, четверо от спирта каюкнулись? – поделился свежим известием крестный и выпил залпом. Отдышавшись, он крякнул вместо закуски и одобрил: – Райское наслаждение!
– Убить не убью, но покалечу, – мрачно сказал вдруг Федька.
– Да ну его, Федь, связываться! – Крестный сразу понял, о ком речь, и попробовал успокоить Федьку.
– А может, и убью, – предположил Федька. – Но тогда уж точно зеленкой лоб намажут…
– Зеленкой? – не понял крестный, косясь на оставшееся в бутылке. – Это для чего?
– Чтобы заражения крови не было, – с усмешкой ответил Федька. – Высшую меру мне тогда дадут, вышку. – Он вылил в стакан все, что оставалось в бутылке, и заговорил неравнодушно: – Крестный, если увидишь, что я его убивать начал, кричи: «Федька – вышка!» Понял? «Вышка!» – кричи. Я, может, тогда остановлюсь.
– Да ну его к чёрту, Федь! – в сердцах воскликнул крестный. – Он же одичал там! Дикий стал! Одно слово – мусульманин!
И он замолк вдруг, прислушался. И Федька тоже прислушался. Издалека, с крутояра доносился сюда жалобный и призывный распев мусульманской утренней молитвы.
Ознакомительная версия.
