– Спасибо, Федор Петрович, за доверие, – с чувством произнес Новокрещенов, забирая оба конверта. Они не лезли в карманы, и он держал их перед собой, прижав к груди.
– А чеченца пока у себя придержи. Корми так, чтоб с голоду не сдох. Да гляди, чтоб Щукин про него не прознал. На этом чечике много чего завязано… Он мне еще пригодится, – сказал на прощание Чкаловский и сделал знак рукой – иди, мол, свободен.
– Об исполнении доложить? – обернулся с порога Новокрещенов.
– Сам узнаю. Из некролога, – буркнул Чкаловский и потянулся к телефону.
Новокрещенов шагал по ухоженной улочке поселка новорусской застройки, любовался затейливыми домами-теремками с вечнозелеными лужайками и розариями во дворах и думал о том, что непременно переберется сюда со временем на постоянное жительство, будет так же, как вон тот пузан, прохаживаться по-хозяйски возле собственного коттеджа, обонять аромат августовских цветов.
А пока Новокрещенов окрыленно шел к остановке троллейбуса и бормотал, будто продолжая начатый с кем-то давным-давно яростный спор.
– Не вписался, говорите, в новую жизнь? Ну, это мы еще посмотрим… Я-то впишусь… А вот вас, сук, всех повычеркиваю. Крест на крест!
Даже походка его изменилась теперь. Он шел уверенно, шагал твердо, ощущая, как ровно и сильно бьется сердце, чудом пережившее безумные периоды его безудержного пьянства, прогоняет мощными толчками в такт движениям по эластичным сосудам незамутненную алкоголем кровь и мозг выдает четкие мысли, мгновенно сканируя и анализируя информацию, полученную из окружающего пространства.
От прежней вялости и расхлябанности Новокрещенова, болезненной мнительности не осталось и следа. Отныне им правили ясные помыслы, четко различимые цели и продиктованные самым рациональным способом их достижения поступки…
Впрочем, настроение Новокрещенова наверняка было бы другим, если бы знал он, что сразу после его ухода Федя Чкаловский снял трубку и потребовал сердито:
– Кукшина мне! Ну что, сукин сын, дошаманился? Первый попавшийся лох тебя вычислил, да? Короче, так. Пока ничего не предпринимай. Подыграй ему. Меня ты, естественно, не знаешь. А вообще правильно на тебя наехали! Кончай эти макли с ракушниками. Есть же благородные медицинские специальности! Наркология, например… В общем, посоображай насчет переориентации центра на лечение наркоманов. Дело это общественностью приветствуется и в финансовом плане перспективное. А то, что от пациентов отбою не будет, – это я тебе, хе-хе, гарантирую, – хрипло хохотнул Федька и брякнул трубкой.
Дома, в сенцах, Новокрещенова встретил воплем взъерошенный Ванька:
– Шеф, беда! – и запричитал, шмыгая носом. – Убег! Совсем убег!
– Кто? – понимая уже, что случилось, все-таки переспросил Новокрещенов.
– Да, этот, как его, чечик! Помог ему кто-то. Вон, шкаф сдвинули, гады, засов на погребе открыли…
Торопливо пройдя в комнатку, Новокрещенов увидел распахнутую беззубо пасть подполья, приблизился, заглянул в заплесневелую темноту.
– Пусто, – безнадежно махнул рукой Ванька.
– Т-твари… Кто?! – скрежетнул зубами Новокрещенов. – К-кто выпустил? Может, ты?!
– Да чо я, совсем, что ли, на всю голову больной?! – отшатнулся Ванька и перекрестился порывисто. – Вот те крест, командир! Чтоб я такую подляну подложил… Да я их давил, гадов… У меня их штук тридцать на боевом счету, если с Афгана прикинуть! Я… я полчаса назад вернулся, на аэродроме с прапорами насчет письма перетер. Прихожу – а тут вон чо. И окошко, гляньте-ка, раскокано!
Только сейчас Новокрещенов обратил внимание на то, что их подслеповатое, белесое от слоя пыли окно, выходящее на улицу, которое сроду не открывалось, зашпаклеванное наглухо много лет назад, выбито теперь, и створки рамы свешиваются на вывернутых петлях внутрь.
– С улицы по нему звезданули, – пояснил Ванька, с видом следопыта осматривая осколки стекла на полу. – Вишь, сюда посыпались. Значит, снаружи высадили. Стал-быть, кенты чечика про него дознались и вызволили.
– Если бы кенты, они бы нас дождались и глотки перерезали, – возразил Новокрещенов.
– Еще не вечер, – беззаботно пожал плечами Ванька. – Я, шеф, пожалуй, шпалер почищу. Вдруг пригодится.
Новокрещенов, насупившись, еще раз оглядел рамы, битое стекло на половицах, попробовал качнуть неподъемный шифоньер, сдвинутый кем-то с крышки лаза, бормоча: «Вот суки… И кто ж эти суки?..» Потом, в ярости топнув, хрустнул стеклом на полу и скомандовал:
– Тащи Алика сюда. Может, он чего видел.
– Сей момент, командир! – козырнул Ванька и помчался во двор.
Через пару минут он вернулся, сосредоточенно и нелюдимо, как заправский конвоир, толкая перед собой пыхтящего взволнованно Алика. Сосед улыбался заискивающе и, сложив у груди сдобные ладони, мелко, подобострастно кивал.
– Асселям алейкум…
– Ты видел, кто без нас в доме был? – не давая опомниться, грозно подступил к нему Новокрещенов.
– Нишава не видел, – радостно закивал Алик. – Дома спал. С женами играл мал-мал, потом спал. Ни-ша-ва не видел!
– Кто-то сюда заходил. Вот. – Новокрещенов указал на погреб и от волнения тоже заговорил с акцентом на манер Алика. – Человека отсюда забирал и выпускал. Понял? Нужного мне человека. Я его здесь закрывал, а он выпускал!
Алик, вытянув шею, опасливо, бочком, приблизился к погребу, глянул по-птичьи одним глазком в глубь и сразу отскочил.
– Кто там?
– Да никто теперь, дятел! – рявкнул, потеряв самообладание, Новокрещенов.
Принялся объяснять, словно глухонемому, жестикулируя:
– Вот тут пленный сидел. Под крышкой, в погребе. Сверху – шкаф. Кто-то в окно залез – видишь, разбито? Шкаф отодвинул, погреб открыл и пленника выпустил.
– А-а! – сообразил вдруг и закивал радостно Алик. – Мой все понял. У тебя там раб сидел! У меня тоже раб дома был, – доверительно сообщил он Новокрещенову. – Давно был. Русский раб. Хороший. Много-много работал и мал-мал кушал, – и заверил льстиво: – Русский раб – самый лучший раб!
– Вот сволочь, – взъярился Ванька и влепил Алику оглушительную затрещину. Тот мотнул от удара головой, схватил себя за пухлую щеку, надул плаксиво толстые, будто напомаженные алые губы.
– Зачем бьешь, брат?!
Ванька смущенно потер костяшки пальцев, сказал сконфуженно:
– Ты тоже, сосед, виноват. Говори да не заговаривайся! – И, повернувшись к Новокрещенову, заступился за пострадавшего: – Да не видел он ни хрена! Говорю ж – с улицы залезли!
– Ладно, – согласился Новокрещенов и указал ошарашенному Алику пальцем на дверь. – Иди отсюда. И – молчок! Понял?
– Понял! – угодливо закивал сосед, заколыхал животом согласно и удалился, пятясь.
– Что делать-то будем, шеф? – Ванька обескураженно почесал пятерней сивые вихры на затылке. – Я уж договорился с летунами насчет письма. Обещали передать в лучшем виде… У вояк там тоже кое-какие связи есть. А как теперь пацана из плена вытащить – ума не приложу… Интересно, какая все-таки падла у нас чечика стырила?
Новокрещенов досадливо поддел ногой крышку люка, захлопнул с грохотом, потом подошел к низенькому окну, нагнулся, осторожно коснулся пальцем ощерившихся в раме осколков.
– Нам с тобой, Ваня, отступать нельзя. Найти надо чечика.
– Да где ж его теперь ловить? – жалобно шмыгнул носом приятель. – Ищи ветра в поле…
Новокрещенов распрямился, охнув, потер поясницу.
– Радикулит, ч-черт… Я, кажется, знаю, кто нашего чеченца увел… – Потом поинтересовался буднично: – Ты пистолет почистить собирался? Вот и займись этим прямо сейчас. А заодно покумекай, как глушитель к нему примастырить. Сможешь такую штуку сконструировать?
– Запросто! – Ванька пошарил глазами по комнатке, схватил пыльную, давным-давно неизвестно зачем валявшуюся на полке большую, как почерневшая груша, клизму, сдавил, хрюкнул резиной.
– Во, в самый раз.
– Издеваешься, да? Мы к бандитам пойдем. Их клистиром не проймешь… – вспылил Новокрещенов.
– Да вы не поняли, шеф, – обиженно возразил Ванька. – Пипку вот эту срежу и донышко. Натяну на ствол – мировой глушак получится. Если, конечно, только пару раз стрельнуть. Больше не выдержит. Сколько выстрелов-то будет?
– Два, – твердо пообещал Новокрещенов и уточнил: – Один на поражение, второй – контрольный.
После полудня к Самохину прибежал Ванька и поведал о таинственном исчезновении чеченца. А потом, видя искреннее недоумение и негодование отставного майора по поводу такого непредвиденного исхода тщательно разработанной и осуществленной операции, успокоил, намекнул на новый план, задуманный Новокрещеновым. Для его обсуждения отставного майора приглашали на встречу в скверике, неподалеку от дома.
Когда, выпалив все это, Ванька убежал, Самохин стал готовиться к встрече. В связи с тем, что дело обещало быть важным и, вполне вероятно, последним в его жизни, отставной майор достал из пронафталиненного платяного шкафа заветный синий костюм, развесил по стульям пиджак и брюки – чтоб проветрились чуть, и, включив в розетку утюг, начал старательно елозить им по белой, пересохшей и оттого плохо поддающейся разглаживанию рубашке.