– Коля… Коля… – тихо позвал Иван, касаясь губами шеи друга, – ты… ты просто охуительно… ну, просто fucking beautiful… Мне так хорошо с тобой, м-м-м-м-м-м… так ни с кем хорошо не было… Я не знаю… не понимаю, что со мной Коля, ты… ты меня с ума сводишь. У меня такого… у меня никогда так не было, как с тобой, понимаешь?
– Взаимно, – ухмыльнулся Николай.
– Я хочу тебя… до черта, – Иван пристально посмотрел Николаю в глаза. – Бля-я-я-я! А-а-а-а-а! Господи! Как же я хочу тебя, Коля! Ну, посмотри… посмотри… у меня встал уже… Вот… смотри… думал, месяц не встанет, – и попытался расстегнуть свои джинсы.
– Мало тебе, да? Не устал еще? Не тошнит? – снова ухмыльнулся Николай, отвечая таким же пристальным взглядом.
– Устал. Тошнит… очень… ужасно… Как же это все… м-м-м-м-м-м, fu-u-uck… – со страдальческим выражением на лице простонал Иван. – Ненавижу их! Ненавижу… И себя… себя еще больше… не могу, не могу… не хочу… Мерзотно так, Коля… стыдно… м-м-м-м-м-м, скоты, бля, скоты… Fucking shit, Коля! Как же мне стыдно! До черта, понимаешь, Коля?! Коля… но не с тобой, не с тобой… с тобой никогда… – Иван почти касался губами губ Николая. – Обними меня, Коля… поцелуй, поцелуй… я умру щас… поцелуй, пожалуйста, поцелуй…
– Целовать? Поганый твой рот? – хищно улыбнулся Николай и чуть отстранил голову.
– Ты чувствуешь? – Иван опустил глаза.
– Я знаю.
– Я вымою, я щас вымою… с мылом щас, о’k?!.. Нет… подожди… лучше ты сам… сам… вымой меня, Коля… постирай, прошу! – как следует – с порошком, с хлоркой, Коля… и погладь… погладь меня, полижи… пососи меня… пососи мне, Коля! Мне нужно… мне нужно, Коля!.. Давай, Коля! Пойдем, Коля! – Иван попытался расстегнуть джинсы друга, но Николай удержал его за руки. – Ну, помоги мне, прошу! Бля! Господи! Помоги!.. Плохо, Коля! Очень, Коля! Не хочу, не хочу! Они… они говорили, что я… что я… Я не Котеночек, Коля! Я ведь не Котеночек, правда?! – со слезами на глазах вопрошал Иван.
– Нет, нет, конечно, нет… успокойся… успокойся… – Николай привлек к себе Ивана и обнял. – Все… все…
– Не хочу, не хочу, Коля… Коля, сделай что-нибудь, прошу, тебя. Сделай что-нибудь, Коля… – дрожал Иван.
– Ч-ч-ч-ч-ч, тихо, тихо… все, Ваня, все… – укачивал Ивана Николай. – Успокойся, Ваня, все… тихо… тихо… сейчас задушишь меня, – хрипло посмеивался Николай, чуть ослабляя объятия.
– Коля… Коля… – вытирал рукавом слезы Иван. – Кто я теперь? Кто я для тебя? Скажи, Коля…
– Опять начинаешь? Может, хватит уже?
– Ну, пожалуйста, скажи, – и снова уткнулся мокрым лицом в шею друга Иван.
– Знаешь же все прекрасно. Сколько можно?
– Я не Котеночек?
– Не Котеночек, не Котеночек…
– Честно?
– Честно, честно. Ну, все… все, давай… давай, слезай, – удерживая Ивана за руки, Николай аккуратно спихнул его с колен. Медленно и пошатываясь, Иван поднялся. Николай поднялся вслед за ним.
– А кто?
– Бля-я-я-я…
– Скажи, Коля.
– Честно?
– Угу.
– Лисеночек, – хищно улыбнулся, ухмыльнулся Николай, – маленький, глупенький волчоночек. Доволен?
– Коля, я… – растерялся Иван.
– А я… знаешь, кто я? – взгляд Николая сделался холодным и жестоким. – Я ведь такой же, Ваня… такой же, как они – скот. Ты не понял еще разве?.. Я бы тебя также, сутками, без устали ебал… ебал и ебал бы, слышишь меня вообще? Места бы живого не оставил. Я же сейчас тебя разорвать готов – сожрать вообще…
– Хорошо, – прошептал Иван, – еби…
– Так, ладно, все! Все, давай… давай спать… спать иди уже! После этих слов, замерев на мгновение в нерешительности, Иван приложил руку к тому месту, где под темной джинсовой тканью уже давно, с того момента, как он оседлал Николая, член его друга сделался твердым, огромным.
– Боже мой, Ваня, ты… тебе нравится, что ли? На самом деле нравится все это? Заводит тебя это, да? – Николай отстранил его руку.
– Не знаю…
– Не знаю, говоришь? – на секунду задумался Николай. – Зато я знаю! – и быстрым, резким движением расстегнул тот гармоничный, тот подходящий, широкий кожаный ремень, а после – джинсы.
– Щас упадут, – пытался шутить Иван.
– Я подержу, – зло ухмыльнулся Николай, подтащил Ивана к себе вплотную и, придерживая за пояс, облизал пальцы. – Зачем издеваешься над собой так, а? Ведь и старое, как следует, не затянулось еще, Ваня. Болит же все, правда? Больно ведь, Ваня… Вот так… так, когда делаю, больно?.. Больно?.. Говори!
– Нет, не боль… – осекся Иван, когда почувствовал, как Николай коснулся его сзади, а затем аккуратно, совсем чуть-чуть, слегка совсем, совсем не глубоко, пробрался в него, проник осторожно, бережно пальцами. – М-м-м-м-м-м, с-с-с-с-с-с… – тут же содрогнулся, напрягся Иван. Сжался, попытался освободиться… от неприятных ощущений, от неприятных воспоминаний – невыносимых недавних событий… и, в конце концов, с желанием спрятаться, с желанием спрятать – неверную, неугодную теперь, ненужную сейчас – свою эмоцию, обнял Николая за шею, но понял, что не успел, не смог скрыть от друга возникшего на лице мученического выражения.
– Зачем, Ваня? Зачем притворяешься? – расстроено, зло и вместе с тем ласково спросил Николай, разомкнув объятия, застегнув обратно джинсы. – Посмотри на меня. Посмотри, я сказал, – он обхватил голову Ивана обеими руками.
– Я люблю тебя, – подняв на Николая невозможно утомленные и вновь наполняющиеся слезами глаза, ответил Иван. – Я на все ради тебя готов.
После чего Николай тихо не то простонал, не то прорычал, подобно раненому зверю.
– Вставь мне, Коля. Я возьму, я потерплю, честно. Я хочу, правда. Навинти уже меня, Коля… – и снова слезы текли по щекам Ивана, и он продолжал, – или убей… убей меня лучше… задуши. Прошу, сделай, что-нибудь… сделай со мной что-нибудь, – Иван закрыл лицо руками.
– Бля-я-я! Ты сумасшедший?! Ты что, Ваня?! Ну, ты что говоришь такое? Что делаешь со мной? Зачем мучаешь так, а?.. Невозможно же… Это просто ад какой-то. Я не могу, я не могу – не хочу так с тобой. Права не имею, слышишь меня вообще?.. Ваня… Ваня, ведь дня не проходит, чтобы я не жалел о том, что мы сделали… о том, что я сделал. Ты же… ты же мне… ты для меня… я не могу – нельзя, слышишь?.. Все же рушится, слышишь меня вообще? Уже, блядь, рухнуло, уже сломалось! Внутри… вот здесь, – Николай приложил руку к груди. – Не собраться никак, не поправиться, блядь! И так-то тяжело было – невыносимо просто… а теперь… после всего… когда ты рядом, когда так близко… когда ты просишь, когда ты хочешь, когда стонешь, плачешь, трогаешь – это же пытка вообще – не могу я справиться, не могу сдержать себя, понимаешь? Не могу остановиться, слышишь?.. Сил нет, Ваня! Слышишь, меня?!.. Ты слышишь меня вообще?! – Николай встряхнул Ивана за плечи. – Понимаешь вообще – нет?!.. Это же инцест… преступление, блядь!.. Ты, блядь, понял меня или нет?! Понял, я спрашиваю?! – и снова встряхнул Ивана. – Ты хоть что-нибудь понимаешь? Хоть что-то слышишь? Кроме себя, о ком-нибудь думаешь вообще?!.. Обо мне хоть раз подумал, Ваня?.. Ведь я еще есть, Ваня. Я!.. Ты говоришь – не можешь больше, да?.. Не хочешь?.. Бедняжка, блядь!.. А я тоже, Ваня… я тоже не хочу. Не хочу я любовей всех этих больше – капканов, тисков, блядь… страданий, блядь, новых… смертей… Я тебе ничего не сказал еще, а что происходит уже, а?.. Катастрофа. Конец света какой-то. Что же будет, если скажу? – продолжал Николай, со всей силы сжимая плечи Ивана. – Страшно ему, больно, блядь, ему!.. А мне не страшно, думаешь?! Думаешь, мне не больно?!.. Посмотри, что ты делаешь вообще. Что творишь. С собой… со мной… Я за тебя убить готов, Ваня! Я ему… я же ему чуть горло сегодня не перегрыз – рыло его наглое, довольное чуть-чуть не расхерачил – еле сдержался, меня бы закрыли сразу, нахуй, и хуй со мной – что бы ты делал тогда?! Что бы с тобой тогда было, а?!.. Мозг включи, наконец. Повзрослей уже. Возьми себя в руки, Иван. Отпусти меня чуть. Оставь мне немного меня. Хоть немного, слышишь?.. Устал я, слышишь?.. Уеду, нахуй. Навсегда, блядь. Не увидишь меня больше, понял?.. Никогда, понял?.. Если не прекратишь. Если измываться надо мной не перестанешь, понял?.. Понял, я спрашиваю?! Понял меня, отвечай?!.. Говори что-нибудь, ну!.. Говори, дрянь ты тупая!.. Ваня!.. Ваня… Ваня, Иван… Ваня… ну, все, все… все, успокойся… успокойся, Ваня, слышишь… успокойся, прости… не буду больше… иди сюда… прости, прости… – Николай снова обнял Ивана, и тот прижался к нему всем телом, и так они стояли довольно продолжительное время, довольно оба напряженные, крайне возбужденные, накаленные даже… опасные… расстроенные крайне, утомленные предельно, больные очень… и так до тех пор, пока вдруг все-таки не стало отпускать – пока не перетерпели, не перегорели чуть, пока чуть не выдохлись, пока немного не ослабли натянутые внутри струны, пока Иван не перестал, наконец, всхлипывать, а затем как обычно строго, но ласково Николай сказал: