Иван опомнился, когда Люба, отвернув от него голову, завозилась под ним после окончательного затишья. Было сыро, душно и пакостно на душе. Перевалившись на бок, он попытался погладить Любу, но та вздрогнула и отстранилась. Заплакала тихо.
– Знаешь, Вань, что-то не полегчало мне совсем. Знаешь, наоборот. Теперь как будто еще и сама себе в душу нагадила.
Он подумал, что примерно то же чувствует и сам, но постарался снова утешить ее:
– Ну, ты не спеши. Может, еще и полегчает… потом… после…
– Ты отвернись, – попросила она и стала одеваться.
Он хотел проводить ее, но Люба отчаянно замотала головой.
– Тут идти-то всего… – бормотнула. – Сама доберусь. Прости, Вань, если что не… Тошно мне так, как и не было. Извини…
«И мне…» – опять подумал он.
На другой день снова поплелся к Аньке в больницу. В реанимацию не пошел. И чувствовал, что не может, не хочет переступать порог ее палаты, видеть ее не может. Отправился в кабинет лечащего врача.
– Плохо, – сказал доктор, хмурясь. – Печень у нее на пределе, пострадала в аварии. Отказать может в любой момент. Операция нужна. Сейчас, возможно, счет на часы идет, в крайнем случае – несколько дней. Или она выходит из комы, или… сами понимаете… В общем, так: наши врачи не станут делать операцию, пока она в таком состоянии. А оперировать необходимо. Если в ближайшие дни чуда не произойдет, вы должны быть готовы ко всему. К худшему готовьтесь.
Иван вывалился из кабинета оглушенный. Застыл у окна, пытаясь передышать взбесившееся сердцебиение. «Все, что угодно, – думал он, – только не это. Только не это непоправимое «никогда»! Это же невозможно…» Он беспомощно заозирался, стараясь понять, что должен сделать в первую очередь, и кинулся в палату Ани. Аня лежала все так же, без признаков своего присутствия в жизни, словно неживая, не похожая на себя. Он пытался найти в ее заострившихся чертах давно любимые черточки, ему казалось, это очень важно, чтобы вернуть ее. Мелькнула уже ставшая привычной мысль о мести – и показалась дикой. Он не находил в себе ни зла, ни оскорбленности. Только ужас от возможной потери ее в этом мире. Ваня склонился над женой.
– Аня, не бросай нас с Катькой, – зашептал горячо-горячо. – Как же мы без тебя, Анька? Ну что ж я дочери-то скажу? У нас же скоро внучка, Аня…
Через несколько минут он выскочил из реанимационной палаты, вытаскивая телефон, путаясь, набрал Олега.
– Прошу тебя, приезжай в больницу! – проорал в трубку.
– Аня? – не поверил радости Олег. – Очнулась?
– Какое очнулась! Если не раскачаем ее, умрет совсем скоро! – чуть не плача объяснял Иван. – Давай, может, она на тебя отреагирует.
– Я еду, Вань… Только она на меня до сих пор не реагировала, – печально сообщил друг.
– Не важно! Ты пробуй. Говоришь, любит тебя… Пофиг! – выкрикнул он. – Пусть так! Только б жива была. Только бы очнулась…
* * *Два часа спустя оба молча курили во дворе больницы. Аня не очнулась. Ни Олег, ни Иван опять ничего не смогли сделать. Она все так же бездвижно и немо продолжала лежать в реанимационной палате.
Иван щурил глаза, что-то обдумывая.
– Я буду там постоянно сидеть, – сказал он наконец. – Буду рядом. Она услышит меня.
– Вань, – с трудом, после паузы произнес Олег. – Я и сам готов сидеть… А тебе не надо. Ну что она для тебя? Так, накатило вдруг… Так и пройдет. Ты ж ее не любишь.
– Да ты-то откуда знаешь? – зло спросил Иван.
– А то не видно, что ли, было!
– Что было – то было. Сейчас все по-другому.
– Вот то-то и оно – сейчас. Почувствовал, что она уходит, и тебе засвербило, как же так, мое отнимают. А я ее и раньше любил. И всегда буду…
– Опомнись, Олег, – повернулся к нему Иван, – о чем ты-то хлопочешь? О чем сейчас хлопочешь! Она не от меня уходит, она совсем уходит – какая разница, кто ей поможет?! Да мне теперь все равно, лишь бы жива была. Хочешь, ты к ней иди, пожалуйста. Только помоги. Говоришь, любит тебя – действуй, авось услышит…
Он швырнул окурок в урну и пошел в отделение. За ним поплелся и Олег. Вместе вошли в кабинет врача. Тот поспешно отхлебывал из кружки чай, держа в другой руке обкусанный толстый бутерброд.
– Сколько у нас еще есть времени? – коротко спросил Иван.
– Я говорил уже, точно сказать нельзя, – отвечал доктор, почти не замешкавшись, несмотря на недостаточную внятность вопроса и обескураживающее единение двух враждовавших «мужей». – В лучшем случае, счет идет буквально на дни. Может быть, несколько дней, – добавил строго.
– Хорошо, – кивнул Иван.
– Спасибо, – сказал Олег, выходя. – А массаж не нужен? – обернулся в дверях.
– Нет! – твердо отрезал врач.
– Надо с ней говорить, – бормотал Олег, – все время говорить. За руку держать. Что-нибудь ее расшевелит.
– Пойдешь? – спросил Иван возле реанимации.
Олег кивнул, открывая дверь.
– Здесь буду ждать, – буркнул Ваня, устраиваясь на стульях, стоящих вдоль стены.
– Анечка, Анечка, вот я опять пришел, – с ходу захлебывался словами Олег, приникая к постели, – вот пришел к тебе, чтобы ты меня услышала и проснулась, тебе надо проснуться… Вернись ко мне, Анечка, мне так плохо без тебя, так одиноко. Нет. Не так. Нам тут тебя не хватает. Я так хочу поговорить с тобой, чтобы ты на меня посмотрела. Ты ведь здесь, Анечка, ты же с нами, да? Я чувствую, что ты со мной. Ты только поскорее открой глаза, все у нас будет хорошо… все хорошо будет…
Олег просидел с час, говорил не умолкая, пристально глядя в лицо возлюбленной. Теряя веру. Лицо Ани оставалось безнадежно восковым и неподвижным. Он всплакнул, уткнувшись в край постели, вытирая глаза краем простыни. Вышел перекурить. Возле палаты по-прежнему ждал Ваня. Спустились во двор. Дымили молча.
– Слушай, а как там ваша Катюха? – спросил Олег. – Она ж у вас на сносях.
Иван махнул рукой.
– Что? – испугался Олег.
– Да нет, не то! – Ваня затушил окурок. – Катя нормально. Но что мне ей говорить? Пока вру, что маме не разрешают пользоваться телефоном.
– Так она ничего не знает?
– Считай, ничего. Сказал только про аварию и что теперь в больнице лечится.
– Правильно, – одобрил Олег. – Не надо говорить.
– Да. Но как такое скроешь? Сколько она еще будет верить, что мать не звонит беременной дочери, потому что у нее в палате такие приборы, что мобильники запрещены, как в самолетах? Я ж ей вру, будто мама не сильно пострадала. Ну и что она должна думать? Если не пострадала, почему не выйдет в коридор, не позвонит оттуда? Дочь все-таки. Беременная.
Олег мрачно молчал.
– Говорить Катьке нельзя, пока не родит. Да и потом… – горестно размышлял Иван вслух. – Кормить будет и вообще… Что делать – ума не приложу. Но Аньку нужно вытягивать любой ценой, – добавил твердо. – Дневать и ночевать здесь буду. На работе договорюсь… Да и плевать на работу, когда Анька тут… – буркнул, словно самому себе. – Ладно, пошли.
– Подожди, Вань, – остановил Олег. – Давай еще по одной, – предложил, доставая сигареты. Они снова закурили, затянулись.
– Ну? Что сказать хотел?
– Не совсем я, Вань, чист перед тобой…
– Это точно, – согласился Иван.
– Да я не про то. Все не совсем так, как ты думаешь… Как я тебе дал повод думать…
– Ну? Не тяни.
– Помнишь, я тебе эсэмэску показывал, где Аня пишет, что любит меня?
– Не тяни. Чего хочешь?
– А ты не перебивай, – огрызнулся Олег и продолжил с трудом: – Это была единственная эсэмэска с таким текстом. Знаешь, теперь, когда… когда надежды нет, мне все равно уже. И ты должен знать: Аня всегда тосковала по тебе. Встречалась со мной – а по тебе тосковала. Вернее, по тем временам, когда ты ее любил, по вашим бывшим отношениям.
Иван молчал.
– Ей не было все равно, что ты к ней охладел, она от этого страдала. Понимаешь, не просто страдала без любви, а без твоей конкретно. По-моему, она тебя так всю жизнь и любила.
– Любит, – сурово поправил Иван. Олег взглянул вопросительно. – Любит, – повторил Ваня. – Аня жива.
– Да-да, конечно. В общем, ты должен знать…
– Спасибо.
Они затушили сигареты и поднялись в отделение.
* * *Теперь уже в основном Олег сидел в холле, а Иван разговаривал с Аней. Прошел день, другой, потянулся третий… Олег был подавлен. Иван – ожесточен. Он рассказывал жене, как теперь, когда чуть не потерял ее (он упрямо подчеркивал это «чуть не», потому что отчаянно не хотел верить, что это конец), понял, как она нужна ему. Рассказывал, что совершенно иначе посмотрел на жизнь, когда все это случилось с ними, что совсем другое ему кажется теперь самым важным. Говорил о Кате, что у дочки все хорошо, что скоро будет ребенок, их с Аней внучка, что девочке очень-очень нужна будет бабушка, что все они ждут Аню и верят, что она очень скоро вернется к ним… Да и вообще говорил с ней о всяких пустяках, обо всем на свете, – чего они не делали уже, может, несколько лет.
