Ее глаза наполняются слезами.
Я продолжаю:
– Поэтому я сбежал из этого плохого места и долго гулял. Потом захотел спрятаться и пришел сюда, попросил мороженого. А что вы тут делаете?
Девушка улыбается. Ей нравятся глаза мальчика – мои глаза. Как два огромных изумруда.
– Жду одного человека.
– Может, он уже нашелся? Или не терялся вовсе?
Передо мной сидит любовь. Во всей своей красе. Изначально я засомневался, не узнал ее, потому что из шатенки она перевоплотилась в ярко-рыжую бестию. Перемена мне пришлась по вкусу.
Кто-то звонит ей. Она отвечает. После нескольких слов в трубке ее лицо делается огорченным.
Мне хочется подарить ей цветок. Я не могу придумать ничего лучше, чем выудить из вазы маленькую розочку и протянуть ей.
Когда хочется плакать, просто плачь.
У нее в глазах стоят слезы.
– Что-то случилось?
Мы проболтали несколько часов. Она заказала мне еще мороженого, потом еще. Я сидел довольный и улыбался, рассказывая свою выдуманную историю про американцев, и она, как ни странно, пригласила меня к себе.
– На какое-то время, пока все не устаканится и не выяснится, – объяснила мне Кира и попросила у официантки счет.
По ее словам, она взяла отпуск. На две недели. Тайм-аут. Сейчас от него оставалось меньше шести дней. Я был самым счастливым на протяжении всего времени, что мы провели вместе.
В одно утро она приготовила вафли и, загадочно посмотрев на меня, спросила, полить их шоколадом или медом. Спросила так, как спрашивала у меня два месяца назад. Когда мы были вместе.
Днем мы сидели на диване и я, прижавшись к ней, смотрел мультики. Она смеялась и вставляла какие-то фразы: беззаботные будни, лишенные хлопот и наполненные смыслом. После зоопарк. Это была ее идея сводить меня туда. Самая лучшая на свете.
Жирафы с их оранжевыми пятнами, лебеди, которых мы кормим булкой, и обезьяны, кривляющиеся за прутьями клетки.
– Хочешь сладкой ваты или еще чего-нибудь? – спрашивает она.
Я замираю и не двигаюсь. Передо мной стоит продавец воздушных шаров. Сосредоточие моих желаний – шар. Огромный, ярко-оранжевый.
Кира ловит мой взгляд и отпускает руку. Я так и стою, наблюдая за мужчиной в костюме, и ничего вокруг не вижу. Вдруг шар приходит в движение. Кто-то его уносит, и мне становится грустно. Я закрываю глаза, начинаю хныкать.
До моей ладони дотрагивается другая ладонь. Теплая и мягкая. Чувствую, как на запястье что-то смыкается.
Глаза распахиваются. Передо мной на корточках сидит моя рыжая мечта и затягивает на запястье ниточку от шарика.
Волосы блестят на солнце, будто освещая пространство вокруг. Огненный шар из мягких локонов. Воздушная вата волос.
Раздается телефонный звонок. Она садится на скамейку и заговаривает с трубкой.
Мчусь прочь. К площади. В самый центр.
– Что вы делаете? – бурчит бабушка. – Уберите отсюда этого невоспитанного ребенка!
Пальцы рвут тюльпаны один за другим.
Люди не знают, как реагировать, и потому просто отворачиваются, будто не видят ничего. В руках у меня разноцветные лепестки с зелеными листьями. Я срываю цветы, живые и яркие, они мягко прижимаются лепестками друг к другу и согревают мне сердце. Это продолжается до тех пор, пока я могу держать их. Опустошенная клумба и мальчик с возвышающимся холмиком из цветов.
Направляюсь к ней, оставляя за собой дорожку из падающих на землю тюльпанов.
Она все так же говорит по телефону. Лицо мертвенно-бледное. Губы дрожат. Видит меня, и глаза вспыхивают голубым пламенем.
Этот взгляд. Он мне так знаком!
Нога цепляется за камень, и я лечу. Руки раскрываются, цветы падают к ее ногам. Мои содранные в кровь коленки совсем не чувствуют боли.
Поднимаюсь на ноги и обнимаю дрожащую Киру. Поднимаю с земли самый красивый тюльпан и говорю:
– Та девочка, зачем она? Я хочу сделать предложение именно тебе.
По моей теории, люди умирают каждый день. И «та девочка» была уже не взбесившаяся ведьма, сбежавшая из машины, а улыбающаяся рыжая бестия с цветами около ног.
Лицо Киры такое прекрасное, что у меня на глазах выступают слезы. Над произведением искусства могут рыдать только дети и женщины. И никто больше.
– Это ваш мальчик? Какая же вы мать?! Плохо воспитываете ребенка! – заявляет запыхавшаяся от ходьбы бабушка, ковыляя к нам.
Я обнимаю свою любовь крепче и говорю ей на ухо:
– Я люблю тебя.
Вечером она готовит ужин, порхая по кухне в своем шелковом пеньюаре, как легкий мотылек. Кира привыкла жить с шиком и обращать внимание на мелочи. Я нахожу свечи и ставлю их на стол.
– Зачем свечи?
– Хочу, чтобы ты чувствовала себя хорошо, – отвечаю я.
Она улыбается и достает пирог из духовки. Большому мне она редко пекла пироги.
Мы ужинаем с аппетитом, весело болтая о прошедшем дне: о причитаниях бабушки, над которыми мы добро смеемся, о воздушном шаре, о том, как было здорово смотреть на жирафов в зоопарке. Я не спрашиваю, что произошло и почему она была такая грустная там, на скамейке, хоть слова и просятся наружу. Спрашивать и не нужно, вскоре причина появляется на пороге.
Когда это происходит, мы смотрим по телевизору мультик. В дверь звонят. Она ставит на «паузу» и, прошептав «Сейчас вернусь», выходит.
Слышатся недобрые слова. Идет диалог. Долгий и нудный. Я выхожу в коридор и вижу мужчину с цветами. Мною овладевает злость. Но что такое? Почему-то я не могу подойти и просто его ударить.
– А вот и Макс, – представляет меня Кира.
Мужчина недовольно морщится и говорит:
– Вернусь завтра, реши этот вопрос.
Я обнимаю ее всю ночь.
Она грустно прижимает меня к груди и целует в лоб. Эта ночь – самая лучшая. Была самой лучшей, пока не вернулся он.
Звонок часа в два. Он пришел пьяный и злой. Ничего не оставалось, как положить меня в другой комнате и лечь с ним.
Я слышу, как он грубо и яростно занимается с ней любовью. Я слышу все, но не могу ничего сделать. Мой лучший друг и Кира. Тело содрогается в рыданиях. Я не двадцатичетырехлетний мужчина, а всего лишь семилетний мальчик. Беспомощный и уязвимый. Психика ребенка, глаза ребенка, желания ребенка.
Невыносимо. Я встаю и ухожу в ночь.
На улице останавливаюсь и сажусь на качели. Небольшой скверик около знакомого дома. Заглядываю в ее окна и даю себе обещание расправиться с ним, как только представится удобный случай.
Глава XX
«Горящая путевка» в рай
Следующие несколько дней я то скитаюсь по улицам, то сижу в своей лишенной тепла квартире. Времени больше не существует. Оно перестало быть стаей птиц, жаждущих лететь вперед в неизвестность. Оно замерло и остановилось, как нечаянно упавшие и разбившиеся о землю часы.
Вчера за ужином она была обворожительна: в приглушенном свете ламп ее шелковистые волосы походили на яркий огненный цветок, окутывающий лицо янтарным блеском. Ее мягкий образ излучал неуловимую энергию мягкого очарования, аквамариновые озера глаз светились добротой и лаской. Мне она виделась нежной феей с чарующе мягкими руками и плавной линией плеч, волшебницей, явившейся из заветного сна.
Заиграла музыка. Видимо, в ресторанчике напротив был праздник. Полуобернувшись, Кира украдкой взглянула на меня и тут же опустила глаза. Я сразу заметил перемену в ее лице: оно сделалось бледным и пустым.
– Что не так? – с опаской спросил я.
– Человек, который был мне дорог… – начала она и тут же потянулась к бокалу с вином.
Я смотрел на Киру очень внимательно, пытаясь по лицу прочесть ее эмоции.
– Что с ним?
– Он пропал, – заключила она и опустошила зараз полстакана.
– Тогда, в парке, ты подумала о нем и поэтому была такой печальной?
Она посмотрела на меня изучающе, но взгляд тут же погас.
– Да… – подтвердила Кира и допила остатки вина. – А теперь пойдем посмотрим мультики, малыш. Прошлое не должно касаться сегодняшнего счастья.
Когда мое тело стало тридцатилетним, я не нашел в себе сил вернуться к ней. Макс и Кира… Внутри бушевала злоба и презрение к ним обоим.
Нужно привести мысли в порядок, самое лучшее – отправиться на прогулку по городу. Метро. Преодолев толпу людей, прохожу через мигающий красным и зеленым барьер, не спеша встаю на ступеньки, они несут меня вниз. Вокруг кипит жизнь, дети толкаются, обеспокоенные мамаши пытаются их успокоить, люди в костюмах бегут вниз и задевают меня плечами, старые леди в устаревших и выцветших шляпах с брошками смотрят на всех бесцветными глазами… Сейчас мне малоинтересно, что происходит вокруг, покорно спускаюсь на самое дно подземки. Под тусклыми лампами малоосвещённого вагона я проживаю несколько минут и тут же забываю о них, как только выхожу на станции «Невский проспект». Подъем наверх, и солнце безжалостно бьет в глаза лучами, будто призывая поднять лицо к небу. Оно хочет, чтобы я обратил на него внимание. Вместо этого надеваю очки, теперь мир выглядит мрачным и неприветливым. Прохожу мимо канала Грибоедова, «Дома книги», и направо. Улица Большая Конюшенная, заворачиваю во двор, поднимаюсь по лестнице и звоню в дверь. Спустя несколько минут мне открывает пьяный Крузенштерн. Он протирает глаза и щурится от рассеянного по парадной дневного света.
