– Вы можете назвать своё имя? – спросил его очень приятный и располагающий к беседе голос.
– Да, – с готовностью откликнулся Иван Ильич. – Это… как его… Анти, ой нет… э-э… Иван. Вот.
– Так, хорошо, – подбадривал его человек за столом кивками головы.
– Так это ж: Семёнов я! Семёнов Иван Ильич… вроде бы, – сказал Иван Ильич и про себя подумал: «Зря сказал вот это глупое вроде бы: всю мессу испортил».
– Прекрасно! А меня зовут Шмульзон Сергей Николаевич, я – Ваш лечащий врач.
– Так я что, в больнице что ли?
– Да! – радостно подтвердил Сергей Николаевич. – В больнице. То есть не совсем в больнице, а даже лучше, чем в больнице.
– Но у меня ничего не болит, вот только слабость какая-то.
– Это хорошо, это пройдёт, – с обезоруживающей улыбкой заверил Сергей Николаевич.
«Чего он со мной как с придурком разговаривает», – подумал Иван Ильич.
– А можно мне домой? Я домой очень хочу.
– Конечно можно… Но не сейчас.
– Как это «не сейчас»? Я хочу сейчас! – вскочил Иван Ильич, но крепкие руки стоящих сзади усадили его на место.
– А Вы помните, что произошло у Вас дома в последний раз?
– Да! Я… я немножко поссорился с женой, – начал вспоминать Иван Ильич и вдруг ужаснулся: «Аня! Что с ней? Я же тогда кажется… Я её ударил? Неужели это было всё?..» Он снова вскочил, вынырнув из под рук санитаров, и подскочил к самому столу: – Вы не имеете права держать меня здесь без моего согласия! Выпустите меня!
Лечащий врач восхищённо смотрел на него, и сам себе пробормотал: «Красота! Классический случай!». Это совсем обескуражило Ивана Ильича. Он почувствовал себя какой-то амёбой, которую разглядывают в микроскоп. Он захотел встряхнуть этого Шмульзона, чтобы тот прислушался к его мнению, но руки его оказались связанными, точнее они находились внутри рукавов, которые были перетянуты крест на крест и зафиксированы на спине.
«Батюшки-светы! А уж не в сумасшедшем ли я доме?! – вдруг осенило Ивана Ильича. – Так, допрыгался. Говорил же: взять себя в руки!»
– Послушайте! Отпустите меня, пожалуйста! Я больше не буду, – жалобно пообещал Иван Ильич. Санитары взяли его за плечи и собрались было вывести его в коридор, но новоиспечённый психбольной вырвался и, подскочив к Сергею Николаевичу, закричал тому прямо в лицо:
– Как ты смеешь, жидовская твоя харя, так обращаться со мной? Какой я тебе «классический случай»? Это я из тебя сейчас сделаю «классический случай»!
Но Шмульзон ещё больше восхитился Иваном Ильичом и на этот раз произнёс что-то на латыни, и даже что-то записал себе в блокнотик.
– Ну, падла, ты ещё и по-латыни калякаешь? Может, ты мне ещё что-нибудь на иврите изобразишь? Замаскировался под Сергея Николаевича, сволочь, а сам – не иначе Мойша какой-нибудь, заслан к нам сионистами, чтобы истреблять народ русский! Высокочтимый Победитель Народов! Специально себе такое имя выбрал, да? Ты не победитель, а истребитель народа!
– Уводите его, а то у него нервное истощение начнётся, – спокойно вставил между выкриками Ивана Ильича врач.
– А вы-то, жидовские прихвостни, истязаете русского человека, – тут Иван Ильич заплакал и перестал сопротивляться. Ему сделали какой-то укол, и тело его сразу стало ватным и тяжёлым. Иван Ильич впал в какое-то странное забытьё, и всё ему стало до неприличия безразлично.
И приснился ему сон. Радостный такой сон в отличие от мучивших его последнее время. Будто идут они с Аннушкой взявшись за руки, а вокруг столько солнца, и листва на деревьях почти полностью распустилась. И так хорошо на душе! А идут они получать новые паспорта, потому что вышло новое постановление Партии и Правительства о замене имён граждан России на исконно русские. И вот в новом паспорте Ивана Ильича записано, что он теперь никакой не Иван Ильич, а Благодать и Крепость Господня. А у Анны Михайловны ещё лучше имя получилось: Благодать Подобная Богу. Во как! И вот идут они, две Благодати, по улице, а навстречу им – Паша Клещ, точнее теперь не Паша, а Малый, но всё так же Клещ, и он конечно не очень доволен таким именем. А вот идёт начальник Завода Максим Викторович, а по-новому – Большой Победитель, и, конечно, он очень рад своему новому имени. Он приподнимает шляпу на голове и говорит Ивану Иль…, то есть Благодати и Крепости Господней: «Здравствуйте, товарищ Услышанный». А вот Зинаида Олеговна – Дочь Зевса Святая – ворчит: «Ну что мы теперь, как индейцы, какие-то: Большой Змей да Божий Глас». Ну и пусть ворчит. А Ива…, то есть Благодать и Крепость Господня идёт в книжный магазин знакомой дорогой, а там продавец-консультант Елена-Светлая приветливо встречает его, а бывшая Лариса Николаевна, как и подобает Чайке-Победительнице-Народов, рассекает просторы магазина, предлагая гражданам литературу по антропонимике. Вот Ив…, тьфу ты, Благодать Господня открывает какую-то брошюрку, а там написано: «Благодать Господня – искон. рус. имя, происходит от ЕВР. Иоанн или Иоханаан». И вдруг опять такая ярость проснулась у него в душе на это «евр.», такой гнев, что и гнев всех людей Земли вместе взятых был бы несколько меньше!..
Иван Ильич проснулся в той же палате опять от такой же ослепительной белизны. Он повернул голову, и его снова затошнило. Его сосед по камере – так про себя Иван Ильич окрестил своё новое местопребывание – на этот раз не спал, а сидел на кровати и грыз яблоко.
– Ты так больше не буянь, – сказал он без всяких вступлений, – а то поместят в карцер, и будешь там один с ума сходить. А одному быть – что ж хорошего? Э-хе-хе! Одному, брат, всегда плохо.
– Вы кто?
– А ты не видишь? Я такой же, как и ты: умеренно буйный пациент. Я тоже сначала так шумел, а потом привык. Человек, скажу я тебе, это такой механизм, который ко всему привыкнуть может.
– Да Вы поймите: я же вовсе не болен, я здоровый человек.
– Мы все здесь себя здоровыми считаем.
– Просто у меня… У меня авитаминоз, кажется… Вот нервишки и расшалились. Так что теперь: сразу в психушку надо помещать? – заволновался Иван Ильич. – Этак можно всё наше народонаселение в дурдом упечь.
– Да не нервничай ты так, а то опять приступ начнётся. Будешь себя хорошо вести, так и выпустят. Им тоже мало радости на наши рожи здесь весь день любоваться.
– Кому? Сергею Николаевичу?
– О-о! Этому – нет! Это фанатик своего дела! Он меня враз раскусил. Я же совсем не болен… Нет – правда! Меня просто дети сюда сдали: старый стал, жена вот померла, а кто кроме жены будет за мной ухаживать. А детям надо свою жизнь устраивать, не до меня им, да и жить им негде. Вот мы и порешили, что я – вроде как с глузду съехал на старости лет. Меня – сюда, а квартиру дети меж собой поделят. Только боюсь, что перелаются они: недружный нынче народ пошёл, даже родные братья, как враги промеж собой.
– Но это же ужасно! Как же так можно: отца в психушку? И Вы так спокойно об этом говорите?
– Сейчас такое время, что всё можно. Слово «нельзя» сейчас для многих людей просто не существует… Так вот я и говорю, что Шмульзон этот враз меня разоблачил. А уж как я старался, как буянил! Покруче тебя! А он смотрел-смотрел на меня, хитро улыбался, а потом снял очёчки свои, протирает на них стёклышки и говорит мне: «Вы прямо как призывник на медкомиссии под шизофреника косите. Скажите честно: зачем Вам это надо?». Я и рассказал ему всё, как на духу. Он вздохнул и говорит: «Оставайтесь, раз такое дело, Иван Васильевич».
– Вас зовут Иван Васильевич? А меня – Иван Ильич.
– Очень приятно, будем знакомы, – и два Ивана пожали друг другу руки. – Вот я теперь здесь, можно сказать, живу. Иногда персоналу помогаю, чем могу. Иван, а у тебя есть дети? Вообще, расскажи-ка о себе, а то я соскучился совсем без общения с людьми из мира. Это ничего, что я на «ты» с тобой?
– Да ничего. Мои дети сейчас в США живут. Они оба – военные инженеры, но здесь не могли по специальности устроиться: работали то грузчиками, то дальнобойщиками, а потом их пригласили в Америку работать, вот они и уехали. Правда, там тоже не по своей специальности работают, но всё-таки лучше, чем здесь продукты в магазинах разгружать. Теперь вот звонят нам, говорят, что там – очень хорошо, даже нас хотели туда забрать, но мы не поехали: тяжело в таком возрасте свою жизнь кардинально менять. Хотя и скучаем без них, без внуков.
– А как ты сюда попал? Что случилось-то?
И Иван Ильич всё рассказал Ивану Васильевичу, начиная с Именослова и заканчивая скандалом с женой. Про Анти-Ивана, правда, не рассказал: во-первых, тот давно не давал о себе знать, а во-вторых, Иван Ильич просто не знал, как об этом рассказывать. Он действительно боялся, что его сочтут по-настоящему сумасшедшим. Иван Васильевич всё это время слушал его очень внимательно.
– Я, правда, ещё вот стал сам с собой иногда разговаривать, – как бы оправдываясь, добавил Иван Ильич.
– Ну и что? Я, например, очень часто сам с собой разговариваю: это от одиночества. Ведь человек – это такой механизм, которому необходимо хоть с кем-то общаться.
