Он-то мечтал, что она приедет когда-нибудь с мужем-архитектором, с детьми, скажет: «Привет, папуля, я так соскучилась!». Будут они по вечерам сидеть на балконе, пить чай и любоваться летним закатом. Он верил, что именно так и будет, невзирая на то, что дочь уже давно выросла и отвыкла от него. Даже комнаты на втором этаже специально приготовил, а тут приехала какая-то высокомерная интеллектуалка: «Bonjour, papa, как здоровье maman? Je ne comprends pas». Фу ты, ну ты!..
Терпел-терпел мэр, да не выдержал: выгнал обеих с треском. Не дай бог, они бы ещё его тогдашнюю жену посвятили в свои соображения. Но дочь так и не поняла его горя: «Adieu, papa. Я же говорила, что мужчины и женщины совершенно не понимают друг друга». Мэрова жена через пару дней тоже начала болтать что-то про врождённую неспособность мужчин понять женщин, а когда Арнольд Тимофеевич сделал ей какое-то замечание, она ушла от него, гордо заявив, что мужчина, позволяющий себе критиковать женщину, ей не интересен. Дочкина работа, нет сомнений. Откуда в людях берётся столько цинизма? Уж ладно, когда нервное дитя урбанизации, страдающее от хронического кислородного голодания, рассуждает о флоре и фауне только по чахлому цветку на подоконнике, по крысам и тараканам в перенаселённых домах. Или кокаиновая богема мегаполиса выдаёт банальный блуд и духовную пустоту за сенсуализм или ещё какой охренизм, так что путает член с пальцем – чего с них взять-то, с угоревших от выхлопных газов? Они давным-давно не просто отдалились от природы, а полностью отделились, окончательно вышли из неё, как новая разновидность механизмов, придуманных задохнувшейся в смоге цивилизацией. Но откуда это всё в девочке, выросшей в изолированном от худших изобретений этой самой цивилизации, тихом провинциальном городке с чистым воздухом, в гомеостазе с пока живой ещё природой, где можно увидеть, как птицы вьют гнёзда, как корова рожает телёнка?
Голубизной сейчас никого не удивишь, а тут ещё и русские провинциальные дуры стали подражать этому. Слабый пол нынче помешан на равноправии до колик: если мужик чего-то делает, так и бабе надо в этом преуспеть. Мужики блудят – и бабам надо, мужики пьянствуют – бабы отставать не хотят, у мужиков ум за разум заходит – бабы туда же. Зачем женщинам копировать мужиков? Кто это придумал? Какой на хрен гомосексуализм в наших широтах?! Убожество и дикость! Вот Колька Колупаев как обопьётся гербицидов каких-то, тоже за родным братом гоняется чёрт-те с какими намерениями, а как трезвый, так тише воды, ниже травы. На дискотеке парни накурятся какого-то дерьма в туалете и начинают друг друга тискать. Навалятся толпой на толпу посреди танцзала и лазают там друг по другу, лапают да гнут в дугу, прости-господи. То ли дерутся, то ли ещё чем занимаются. Лёха-Примус и вовсе на соседского барашка кидается, когда пропьёт пенсию своей многострадальной матери. Как в анекдоте про петушка, который топтал и кур, и уток, и барашка, и коровку с бычком, а тут вдруг и на своего хозяина так выразительно посмотрел, что тот схватил чудо-птицу в охапку и понёс на продажу от греха подальше. А не пьянствовали бы они, да читали бы книги умные, да смотрели бы фильмы хорошие, а не чернуху с порнухой, да имели бы хоть какой-то интерес к работе на благо себя и общества, к нормальной семейной жизни, так и досуг был бы у них совсем иным. А на фоне безработицы и безденежья при хронической скуке на фоне повальной пропаганды идиотизма всех видов ничего другого не остаётся, как терять человеческий облик ударными темпами.
Ходил тогда Арнольд Тимофеевич к Виктории Васильевне, рыдал, что же делать-то теперь, а она сказала, что перебесится дочурка, встретит нормального парня и всё будет хорошо.
– Где ж она его найдёт, нормального-то? В России одни пьяницы, за бугром – и того хуже.
– Ну, я уж не знаю, – парировала Виктория Васильевна. – Тут уж у кого совесть раньше проснётся. А вообще, она нам просто мстит, что мы не сумели сохранить семью. Обычное дело: повзрослевшие дети имеют привычку указывать родителям на их ошибки, пока сами родителями не станут. Да и не живёт она с этой Аделью, а так, из упрямства притащила её сюда, чтобы нас попугать. Характер-то у неё твой. Помнишь, как ты меня разводами своими пугал?.. Да не бери ты в голову! Говорю тебе: повзрослеет и перебесится. Мужика настоящего пока не встретила. Где-то они ещё должны остаться…
А если не перебесится? Уж больно спокойно она рассуждает о жизни, словно человек с большим жизненным опытом. Хотя, что нам даёт этот опыт? Один наделает кучу ошибок за свою долгую жизнь, но так и не поймёт ничего, а если и поймёт, то слишком поздно. А другой проживёт совсем мало, но поймёт очень многое, глядя на ошибки других или интуитивно представляя их последствия. Один всю жизнь бесится, никак не перебесится, а другой и начинать беситься не станет, так как не нуждается в этом нисколько.
И где она встретит нормального парня? Уж лучше бы в России жила: нашёл бы ей здесь какого-нибудь ещё не окончательно скурвившегося и спившегося аппаратчика. Ведь сам отослал её в этот Париж, будь он неладен, когда на него в первый раз «наехал» ужасный Авторитет! Так горько стало Арнольду Тимофеевичу от этой мысли, что он по привычке решил во всём обвинить Викторию Васильевну, чтобы немного разбавить горечь:
– Это ты во всём виновата! – воскликнул он, стараясь, чтобы голос его звучал искренне. – Я её такому не учил! Я весь в делах, в работе, а ты… ты проглядела дочку… нашу.
– Да знаю я твою «работу», – нисколько не обиделась и не удивилась его первая жена. – От таких «дел» и родная дочь не оторвёт.
От этих слов стало ещё горше. Ведь хотел спасти ребёнка, эвакуировать в цивилизованное государство, а вышло что-то совсем уж непредвиденное. Неужели прав был Авторитет, когда ему тут о новой русской эмиграции за бугром рассказывал: наших дикарей куда ни зашлёшь, а они всюду говно найдут, чтоб по уши вляпаться? Сам-то оттуда только лучшее вынес, такие офисы себе отделал по евростандартам, что самому градоначальнику завидно. Не взялся бы ещё за здание Мэрии. Без ведома мэра. С него ведь станется, прёт как танк. Из-за него всё и началось! И хуже всего, что ему таких претензий не выскажешь. Это бывшую жену легко во всех бедах обвинить – она уж привыкла быть во всём виноватой. А бандиту этому как скажешь, что из-за его «наездов» мэру пришлось выслать дочь за границу, где она нахваталась всяких глупостей? Тогда он её точно своим костоправам отдаст на перековку, как прознает о таких утончённых извращениях женской натуры! Ещё хорошо, что дочь быстро уехала.
В начале кровавых девяностых криминал лютовал страшно – как только ещё и выжили. Хотел спасти дочку от угрозы встречи с этим садистом, а вот что вышло. Ох, горе отцу, горе! Знал бы раньше, так своими бы руками… Кто же ему теперь внуков-то родит?
У Авторитета и то трое детей! Уж на что волчина, а обзавёлся-таки хорошей семьёй. И, что самое удивительное: дети его обожают! Видел тут на Троицу его с дочкой на кладбище. Жена Авторитета почти никуда не ездит, разве только за покупками, а так сидит дома, как восточная жена, ведёт хозяйство. А дети частенько с ним повсюду путешествуют. Дочка его, умница и отличница, скоро школу заканчивает. Уже сейчас знает, что обязательно станет врачом. Шутка генов: отец людей калечит, а дочурка – лечит. Очень уж она похожа на свою мать, с такой же пушистой косой. Но глаза – копия отца, только значительно теплее. Вообще сразу видно: папина дочка. Только черты характера Авторитета в ней обрели какую-то свою трактовку.
Арнольд Тимофеевич тогда командовал расчисткой подъезда к кладбищу: в Троицу так запрудят «запорожцами» и «копейками» – беднеющая нация, называется! – что начальству не проехать. Вдруг слышит знакомый и леденящий кровь голос:
– Здравствуйте, господин мэр.
Мэр вздрогнул, как от удара током, оглянулся и увидел, что у могилы шурина на кованной скамейке сидит Авторитет с дочей, как тёмное царство в обнимку с лучом света, а вокруг стоят его люди в чёрном.
– Здравствуйте, Константин Николаевич, – ответил машинально.
Авторитет улыбнулся хищной улыбкой, а глаза так и остались свинцово-холодными, или какие они у него там. Пригвоздил Арнольда Тимофеевича ненавидящим взглядом к какому-то дереву, стоящему на краю главной кладбищенской аллеи.
– Что, – спрашивает, – уже не боитесь под деревьями стоять? А если какое из них шибанёт Вас прямо… как там… по кумполу? Или ищете, чего ещё можно спилить в МОЁМ городе?
Кто-то из окружающих хихикнул, но Арнольд Тимофеевич в такой толпе не разглядел. Стало мэру неприятно от такой встречи и этих слов. Каков хозяин: в моём городе! Да не в твоём, а в… Но развернуться и уйти мэр всё-таки не решился. Только дочка Авторитета и спасла. Завертелась, закивала мэру: здравствуйте, мол, Арнольд Тимофеевич, а заколка у неё в волосах расстегнулась и упала за скамью.
– Ой, папаня, сломалась! – воскликнула она звонким, детским голоском, а «папаня» отвернулся от мэра, забурчал что-то вроде как нежное:
