Подозревать стали, что это сын отомстил за отца, но у того было алиби: мать и жена подтвердили, что он никуда за это время не отлучался. Да что там мать и жена: вся улица подтвердила, что сидел он безвылазно дома. Да что там улица, если на другом краю города нашлись «свидетели». Может быть, из соседской солидарности подтвердили, а может, уже тогда почувствовали, кем вскоре станет этот человек, у которого даже ни один мускул на лице не дрогнул за всё время поисков и следствия. Прямо, хоть на детектор лжи его сажай, а всё одно ни до чего не докопаешься.
Заявились тогда к Арнольду Тимофеевичу следователи из Ленинграда. Подскажите нам, мол, где тут у вас Лесная улица, а то в природе даже самой приблизительной карты вашего городишки не существует. Участковый как специально заболел, а других ментов было бесполезно подключать: они все оказались закадычными друзьями детства будущего Авторитета. И некоторые даже прошли с ним все эти «Боснии, Абхазии и прочие оказии». Пока дотащились до самой окраины города, ночь уже наступила. А ещё оттепель случилась посреди зимы, так увязли по уши на размокшей и неосвещённой дороге. Следователь помоложе всё ругался:
– У вас тут можно исторические фильмы про семнадцатый век снимать – декорация самая что ни на есть подходящая. Даже фонарных столбов нет! Распродали уже все, что ли? И как это Ленину в его лысую башку пришла мысль о возможности электрификации всей страны сто лет назад, когда до сих пор народ лучину жжёт вместо лампочки?
– Никто здесь лучину не жжёт, – обиделся градоначальник на эти слова, но про себя пожелал, чтобы хоть в одном окне загорелся электрический свет, и гости из Северной Столицы не думали, что они угодили на три века назад.
Доползли-таки до нужного им дома, зашли во двор, а на них там настоящий волк рычит. Огромный такой матёрый волчина. Это ещё Волков-старший его приручил, когда он волчонком приковылял к ним на двор с перебитой лапой. Жена Волкова-младшего вышла, провела нежданных гостей в дом, в котором, слава богу, свет был.
Жил будущий Авторитет тогда небогато. Машины у него не было. Да она ему и не нужна была, так как если он и уезжал куда, то на очень большие расстояния, когда лучше сесть на поезд или самолёт. Даже телевизора не было, хотя в большой картонной коробке стоял не распакованный новый. Цветной! Это хозяин дома купил на деньги, полученные за участие в очередной бойне за суверенитет новоявленного государства на теле некогда единой страны. Мебель была, как и у всех в городе, с местного деревообрабатывающего комбината. Подписывались на неё в счёт зарплаты все работники леспромхоза и их родственники. Хорошая была мебель! Из настоящей древесины, а не из пластика и прессованной стружки, как сейчас. Арнольд Тимофеевич запомнил ещё два шкафа книг. Но книги в то время заменяли людям нынешние телевидение, радио, прессу, Интернет и даже путешествие по миру, поэтому их наличие не казалось такой экзотикой, как сейчас. Напротив, настораживало их полное отсутствие.
Сам Волков, похудевший и косматый, как призрак среди живых, сидел на диванчике с годовалым младшим сыном на руках, который мирно спал, уткнувшись носом отцу в плечо. Старший сын читал сказку про кота в сапогах, демонстрировал папе, как он в его отсутствие научился читать. Дочка сидела у старенького пианино и разучивала какие-то гаммы, всё время обращаясь к отцу: «Папа, смотри, как я уже умею!».
Незваные гости даже смутились поначалу такой идиллии, как они посмели вторгаться со своими нелепыми подозрениями в это царство покоя и уюта. Разве может этот тихий и мирный человек в мягком свитерочке домашней вязки, заботливый и внимательный отец, которого так любят его дети, совершить что-нибудь противоправное?
Но когда Волков медленно поднял на них тяжёлый взгляд, стало понятно: может. Столько ненависти у него было во взгляде, что совершенно невозможно стало смотреть ему в глаза. И была там некая дьявольская усмешка: ну-ну, мол, попробуйте найти и доказать хоть что-нибудь. Ребёнок у него на руках сразу проснулся и раскричался, да так громко, что жена Волкова унесла его в другую комнату. Следователи, словно извиняясь, начали в обыск.
– Делайте, что хотите, следопыты, – равнодушно обронил Волков и злобно добавил: – Только, чтобы к моей жене и детям близко не подходили.
Осмотрели «следопыты» подвал, чердак и сам дом. Даже в печку заглянули, но ничего интересного там не увидели. Огород был завален толстым слоем спрессованного, как пенопласт, снега с режущей коркой наста. Никаких следов. Даже оружия никакого не нашли, хотя от покойного егеря оно вполне могло остаться.
Арнольд Тимофеевич всё это время сидел с Волковым в одной комнате и вдруг почувствовал, что боится чего-то, потому что исходит от этого человека какая-то волна агрессии. К тому же, он в какой-то момент отмочил странную шутку. Мэр просто спросил о чём-то – то ли о погоде, то ли ещё о какой-то ерунде, – а Волков в ответ лёгким движением руки, словно пылинку со стола смахивал, метнул нож, которым он перед этим чистил апельсин детям. И этот нож крепко впился в дверной косяк в двух-трёх сантиметрах от головы мэра. Небольшой такой, но очень острый.
– Костя, ты что?! – зашептал мэр от ужаса. – Что я такого сказал? Я же ничего такого не сказал! Я же… Меня просто попросили твой дом показать. Участковый-то болеет… Ну, не я, так другой кто-нибудь показал… Константин, я очень соболезную твоему горю, но ничего такого не думаю даже…
– Я знаю, – спокойно оборвал его Волков.
Мэру потом казалось, что Авторитет именно в тот момент завербовал его на какую-то свою невидимую и страшную сторону.
Когда они уже поздней ночью уходили от него, на дворе на них опять зарычал волк, преградив дорогу к калитке. Ходит так свободно по двору и даже не привязан! А дома трое маленьких детей.
– Ты волка-то своего убери, – сказал старший из следователей.
– Идите. Он вас не тронет, – усмехнулся Волков. – Это он свой норов показывает, чтобы никто не сомневался, что он волк. Молодой ещё, глупый. Чего испугались-то? Страшнее человека зверя нет.
Волк, в самом деле, их не тронул. Сел и зачесал лапой за ухом, как обычная собака. Сладко зевнул, подошёл к своему хозяину и ткнулся чёрным мокрым носом ему в ладонь. Потом, когда они молча ехали по ухабам в забрызганной до крыши машине, старший из следователей вдруг сказал словно бы самому себе:
– А ведь его рук дело. Да только, боюсь, не докопаться будет. С такими-то навыками, как у этого парня…
И не договорил. Арнольд Тимофеевич тогда только удивился этим словам. Он-то из фильмов знал, что все преступления всегда раскрываются. Но фильмы снимаются по сценариям, которые профессиональные драматурги и литераторы сочиняют по законам жанра «сколько верёвочке не виться». А тут человек, четверть века отработавший в розыске, говорит, что в реальной жизни законы классического детективного жанра, увы, не действуют. Причём, совершенно спокойно говорит.
Мать одного из этих пропавших парней тоже приезжала к Волкову. Сначала кричала на него, что это он убил её сына, что ей сердце что-то такое подсказывает. А потом стала умолять, чтобы сказал хотя бы, где могила её мальчика. Даже на коленях перед ним ползала, а он в ответ только рассмеялся и сказал, что её «мальчик» должно быть, загулял с какой-нибудь бабой, а как нагуляется, так и вернётся к мамочке. Но она огорошила его заявлением, что сын ей приснился с распоротым животом, и какой-то лицензированный и сертифицированный оракул выдал ей квалифицированное заключение, что её ребёнок погиб и убил его человек с седой головой. При этих словах Авторитет ещё пуще развеселился:
– Говорите, и вам мальчики кровавые снятся? Надо же! Я вижу, бывшая обкомовская шушера теперь не только дружно в официальную религию подалась, но и наловчилась удачно её совмещать с языческой верой в магию и тайны потустороннего мира. И как это только правоохранительные органы не додумались пока прибегнуть к помощи оккультизма?
А потом вышвырнул несчастную женщину на улицу с крыльца своего дома. После этого к нему наведался тот самый родственник чуть ли не из Смольного. Тот уж грозился основательно, пучил опухшие глаза и брызгал кислой слюной, пугал большими полномочиями, упоминал связи со Смольным и чуть ли не Кремлём. Произносил много разных глупых угроз, которые прут из человека, как шипение маленькой и слабой кошки перед большой и сильной собакой, когда она выгибает спину, чтобы казаться больше и страшней. Потому что сама очень боится, но хочет запугать потенциального врага таким угрожающим поведением. Вот и он словно бы боялся, что сейчас разоблачат его полную бесполезность и беспомощность безо всех этих связей и знакомств с «нужными людьми». Или сам глубоко в душе понимал бессилие и ничтожность, если от него отнять эти полномочия. Но не было сил это признать. Поэтому он боялся и одновременно возмущался, что, оказывается, кому-то в этой стране весомость его личности ни о чём не говорит и ничего ровным счётом не значит. Он даже и не подозревал, что такие люди вообще могут быть!
