Все это копошилось в голове Турчина, пока он прибирался в квартире. Завтра уже будет некогда. Юлия уйдет с дежурства в пятницу утром, а ему еще весь день в отделении болтаться. До шести. И только потом он подъедет к ее дому, как они условились, позвонит ей, она выведет свою машину и поедет следом за Турчиным, и всю ночь, с пятницы на субботу они будут не торопясь наслаждаться друг другом, есть всякую вкуснятину, болтать о том, о сем, смотреть кино, засыпать, просыпаться, вновь любить друг друга, в субботу проснуться хоть в три часа дня, поехать в супермаркет и купить в одном из бутиков Юльке платье, Турчин уже присмотрел, затем прошвырнуться по обувным лавкам, завалить его «шевроле» коробками с подарками, новыми, неизведанными продуктами и, подъезжая к дому, в котором они должны провести еще ночь и день, сказать: Юлечка! Я тебя очень люблю! Выходи за меня замуж!..
– А муж? – спросит она. Вот и приехали. Пока ты ее Сашку не изведешь – не видать тебе спокойной жизни. Да, тебе еще деда извести надо. Не забывай! Иван Николаевич мысленно погрозил себе пальчиком.
Послеобеденная работа в отделении промчалась незаметно быстро. В начале пятого все врачи разбежались, даже Шастин не задержался и укатил к своей Миле, пожелав Турчину не бороться на дежурстве за пополнение отделения новыми пациентами. В окно ординаторской Иван увидел Ирину, которая уехала домой с медсестрой из их отделения. Турчин развалился на диване, снова поднялся, взял фонендоскоп и пошел как бы на обход на мужскую половину, тайно навестить обреченную.
По сути, бабуля и так была обречена: ни с кем не стала разговаривать, была весьма худа, изо рта дурно пахло. Иван Николаевич вспомнил из анамнеза, что несколько лет назад она была прооперирована по поводу рака желудка. Вот и запах изо рта, видать метастазы в печени уже, печеночная энцефалопатия. Так. На ЭКГ отмечались признаки развивающейся блокады. Бабуля стала сильно заторможенной в разговоре с Турчиным. Все ясно. Проблем не будет. Есть у Турчина способ. Надежный.
Он вернулся в ординаторскую, лег на диван. До 18.00 оставалось пятнадцать минут. Но сейчас он к Юле не пойдет – девушка она серьезная, пока дотошно не примет смену, никаких ля-ля. Он вновь поднялся с дивана, открыл справочник по лекарственным препаратам, нашел нужное, внимательно прочел. Потом поднялся в реанимацию, зашел в зал; как дежурный терапевт в его обязанности входил вечерний обход отделений. В зале лежал один пациент с инфарктом и бабуся с инсультом. Девочки медсестры сновали по залу, колдуя у постелей пациентов нажимая нужные кнопочки на мониторах, снимали показания с них, перенося в реанимационную карту. За общим разговором ни о чем Иван Николаевич повернулся к шкафу с медикаментами и взял ту ампулу, что ему была нужна. Несколько минут поговорив еще, он пожелал легких больных для реанимации и ушел к себе в отделение. Все было готово к завтрашней казни.
Иван Николаевич вновь ввергнулся в продавленный диван, смотрел на часы и в телевизор. Завтра вечером Юлия будет хозяйкой в его доме, пусть ненадолго, пусть гостьей, но у него в доме!
Около семи часов вечера Турчин побежал на «скорую помощь». Юлия Ивановна уже все приняла, везде расписалась, во всех многочисленных журналах и тетрадях и сидела на диване, закинув ногу на ногу.
– Здравствуйте, Иван Николаевич, – хором сказали все присутствующие, – Вы с нами сегодня?
– Нет, это вы со мной.
Турчин подошел к дивану, и сидящая рядом с Юлией фельдшер отодвинулась, освобождая тому место, рядом с подругой.
– Как настроение, доктор? – этак с иронией спросила Юля?
– Рядом с тобой – замечательное!
– Выходит, буду вам всю ночь бабулечек возить.
– А вот этого делать не стоит. Ты-то с утра спать идешь, а мне еще весь день вахту стоять. Юля наклонилась к нему и на ухо сказала: – Не переутомись!
– Ну нет! Вообще постараюсь поспать в дежурке, – так же тихо ответил Иван.
– Так тебе твоя заведующая и даст поспать, тем более завтра, в пятницу.
Отчего-то самыми заполошными днями в провинциальных больницах случаются понедельники и пятницы. Понедельник – понятно, день нелегкий, впереди вся трудовая вахта; но отчего в пятницу и поликлиника, и стационар носятся как пчелки – никому не понятно. Зато остальные дни протекают вполне спокойно, тихо, размеренно. Обычно администрация закрывает глаза на видимое неусердие врачей и медсестер: кто пойдет работать на такую мизерную зарплату, когда оклад санитарки составляет 6–7 тысяч рублей? А половину денег съест «достояние народа» – газ, электричество, всякие жилищно-коммунальные хозяйства. А на другую половину денег надо поесть. Про «купить что-нибудь новенькое» уже нет речи. Да еще одно-два дитяти. Вот и мытарятся Зины, Вали, Светы по две ставки, обычно это одиночки, с не сложившейся семейной жизнью. Вкалывают в своем огородике. И такая Света за оказанную услугу для нее пойдет на все.
Все эти мысли проносились в голове Ивана параллельно болтовне ни о чем в зале отдыха. Он решил сегодня бабушку кончить. Для этого надо было только на минутку-две вытащить постовую медсестру из процедурной, и он решил использовать санитарку. Утром, днем проще входить в процедурный кабинет, вечером – ты на виду. «Дам, кто там у нас сегодня из санитарок дежурит, штуку и попрошу во время вечерних инъекций, под каким-нибудь предлогом вытащить медсестру из кабинета.» А там – вопрос техники. А это – он уже умеет и ему уже не страшно. Да было ли страшно? Кажется, нет. Правую руку он все равно тихонечко засунул под Юлькину попку.
Вызвали в приемное. Привезли очередную развалившуюся бабулечку. Настолько старую, что, казалось, привезли ее не из дома, а прямо с того света. Да и сама она все приговаривала: «Ну что вы меня все мучаете, в больницу и в больницу, дайте дома спокойно помереть»… Давно Турчин не слыхал столь мудрых слов из уст пациентов.
Бабулечку привезла весьма колоритная особа, доктор «скорой помощи», Екатерина Федоровна. Она обладала даром любить и жалеть всех подряд: людей, собак, козявочек, мурашек на асфальте, ну а прежде всего – больных бабушек и дедушек. Еще Екатерина Федоровна была крайне насторожена на предмет каких-то скрытых у пациента заболеваний. Любая боль в грудной клетке она расценивала как приступ стенокардии, симптом одышки – как признак отека легких. Екатерина Федоровна была ужасной перестраховщицей! Дежурившие по больнице с ней в смену доктора заранее обрекали себя на бессонную ночь. Одно время они были добрыми приятелями с Шастиным, тот тоже к пациентам всегда внимателен и серьезен. Но когда Екатерина Федоровна стала возить на его дежурствах всех подряд (в плане отечественных дурацких стандартов показаний к госпитализации она была, конечно, права), Шастин как-то сказал ей вслух: «Кроме знаний врачу еще нужна интуиция. Еще один остеохондроз ночью привезешь – убью». Сказал это так своим спокойным, тихим голосом, повернулся и ушел спать. Стоявшие вокруг рты пораскрывали. Ну и пошла за Шастиным молва: дежурный врач, никого не принимающий, «скорая» стала побаиваться всех подряд таскать, да пугать Шастиным стали особо охочих до госпитализации дедушек и бабушек. Говорили «скорачи»: сегодня Шастин, он вас не примет, а вот завтра – Чудов, тот все берет. Действительно, доктор Чудов принимал всех без разбору, да еще дергал постоянно дежуривших на дому узких специалистов. Посмотрев, как Чудов работает, Турчин однажды высказал ему:
– Знаешь, вместо тебя шофера можно на дежурство оставлять: по телефону и он спеца может вызвать. Даже закадычный друган Лыкин – и тот возмущался, когда Чудов выдергивал его из семейной постели по какой-нибудь ерунде: ты же сам бывший педиатр, ну позвони, на худой конец!
– Все равно запись в истории оставить надо было, – гундел Чудов, но вызывать стал реже.
Бабушка была осмотрена, явно безнадежная, два-три дня «усиленного» лечения – и все; но вдруг Турчин, несмотря на умоляющие взгляды родственников, отправляет бабушку домой. Неожиданно для себя, в первую очередь! Сперва, как бы паук, алчно озирал со стороны возможность заработать на бабушке, и вдруг, будто другой человек совершил поступок, отказав бабушке в приеме и ошалел от собственной глупости. Статистика смертей, была в порядке, никто и не думал думать, отчего старики стали помирать чаще, а Иван Николаевич вдруг внутренне заупрямился. Турчин был в трансе от собственного внутреннего непонимания складывающейся ситуации.
Да и не чаще старики стали помирать, собственно говоря!
Статистика смертей в наших периферийных «геронтологических» стационарах известна всем врачам-терапевтам: 15–20 дней все относительно спокойно, редко один – два случая на инфарктах набегут, затем три трупа подряд за два дня. Последние две-три недели выдались спокойными и вот сейчас, как раз, можно подтвердить статистику – дедуля в палате отделения не зная того сам, готовится к смерти, бабуля – в приемном покое, родственники – с интеллигентными умоляющими глазами (возьмите бабушку, мы заплатим, мы же ВСЕ ЗНАЕМ И ПОНИМАЕМ!). Вот это «знаем и понимаем» внезапно покоробило Ивана – палача. С его небескорыстной помощью молодые и здоровые избавляются от старых и ненужных. Правда, есть группа товарищей, родственников, упрямо вытягивающих своих девяностолетних дедушек и бабушек. Думаете из пламенной любви к предкам? Не-а. Из-за того, что этот, уже давно не ходящий самостоятельно, ничего не видящий и не слышащий, оправляющийся в памперс человек, которому не смогли создать в свое время достойных для жизни условий, до капли выжатый Советским государством, забытый в перестроечные годы, является участником Великой Отечественной войны и получает замечательную, по меркам провинциального городка, пенсию, которая естественно, за ничтожным исключением, идет на нужды семьи. Таких стариков родственники тянут до последнего! Лишь бы жил! Неважно, в каком состоянии, но это – источник дохода, семейный бизнес. Тут частенько и вкладываются, так, помаленьку, прибыль все равно будет, почтальон принесет заветную пенсию «нашего обожаемого дедушки».
