Ознакомительная версия.
– Я нэ дрова везу, да? Это вот фура мэбел везет, она постоять может. А у меня люди! Они же торопятся, им домой надо, да? Потом душно, бензин. Вдруг кому плохо станет? Быстро надо, правильно?
Маршрутка: почувствуй нашу любовь!
Одного мужика без конца долбила жена: требовала, чтоб он обязательно что-то делал по хозяйству. То есть все время. То есть чтоб без дела не сидел ни единой секунды. Если видит, что он с чем-то там возится – оставляет в покое и вообще уважает. Как только сел посидеть на минуту – конец света, вынос мозга. Мужик должен быть при деле – и все, хоть ты сдохни.
И вот однажды друг семьи приехал к ним на дачу и застал там идиллическую картину. Сидит хозяин во дворе, а перед ним – а) полный таз болтов с гайками; б) сито; в) несколько стеклянных банок разной емкости. Хозяйство это все у него разложено на воздухе, в тенечке. За спиной, аккуратненько – баклага пивасика. В общем, хорошо сидит, душевно, только мается чем-то странным: откидывает болты с гайками на сито, тщательно разбирает, ищет соразмерные, накручивает гайку на болт, и откладывает готовые пары в банки с идентичными. Ну и в паузах прикладывается к пиву.
Когда жены не было в зоне слышимости, он другу-то и объяснил: поездка на дачу как обычно не задалась. Супруга требовала постоянной деятельности. Отдохнуть после рабочей недели было невозможно. При этом никаких продуктивных занятий на участке тоже не было, ибо все давным-давно переделано под тем же неусыпным контролем… И тут мужик наткнулся в сарае на залежи болтов с гайками – и постигло его озарение. Он обустроился в самом прохладном месте, сел с комфортом, припрятал за спину пивко – и вперед, создавать иллюзию производительного труда. Супруга, видя занятость, сразу успокоилась и перестала клевать мозг: мужик-то при деле, причем явно серьезном, долгом, обстоятельном. Вон как сосредоточился весь, рук не покладает! В общем, и волки сыты, и овцы отдохнули на свежем воздухе.
В следующий заезд, говорят, он просеивал гвозди…
Дело было в каком-то восемьдесят мохнатом году. Группа советских физиков (в основном из Новосибирска) отправилась на конференцию в Варшаву. Ехали поездом, летом, в жару. Уже на территории братской Польши замученные мужики решили быстренько сгонять за пивом на ближайшей станции. Сказано-сделано: дождались остановки, вылезли втроем из вагона и пошли к заветной цели. Вот только «быстренько» не получилось – польский язык совсем чуть-чуть разумел только один из них. Пока нашли, где продают пиво, пока на пальцах объяснили продавцу, что им нужно, пока уломали его взять оплату рублями… поезд ушел. А они остались. Правда, с пивом.
Осознав масштаб катастрофы, ребята поняли, что ситуевина складывается аховая. Паспорта вместе со всеми прочими вещами уехали на поезде. На перрон они, конечно, вышли в чем были – то есть в шортах и шлепанцах. Денег с собой – несколько рублей; все местные знакомые – в Варшаве, страна хоть и братская, но все равно заграница, по-польски они практически ни бельмеса, да и профессия такая… стратегическая, то есть чреватая. Однако надо было как-то выкручиваться, и наши непотопляемые парни вполне резонно решили для начала сориентироваться на местности и выяснить, где это их так угораздило. То есть пошли читать, что написано на здании вокзала.
Едва надпись оказалась в поле зрения, тот из ребят, который слегка кумекал по-польски, вдруг сложился пополам и заржал как конь, потом загоготал, потом и вовсе перешел на хрюканье, перемежаемое неприличными бабьими всхлипами. Когда двое друзей кое-как его разогнули, откачали, и добились членораздельного отклика, он прорыдал, что по правилам польского языка название места произносится так: ЖОПЕНЬ…
Дело было несколько лет назад, когда еще примерялись запускать адронный коллайдер, и про него все время говорили «в телевизоре».
Маленький шахтерский городок на бывших казачьих землях (сказать, что захолустный – это слегка польстить). Почта, клетушка в нижнем этаже двухэтажного дома. Очередь. В ней – две типичные южные мадамы, крупногабаритные, громкие (наверняка в платьях с подсолнухами). Обсуждают погоду, жизнь, и урожай на фазендах. Одна их них сильно недовольна: лето засушливое, да и весна «была поганая» (поханая, конечно, с южнорусско-малороссийским фрикативным «г»). На что вторая, флегматично, философски, и с полным приятием ситуации:
– Тю! та а шо ж ты хотела? Этот же, как его, коллайдер построили! Скоро вообще отовсюду динозавры попрут…
«Вот так и рождаются нездоровые сенсации…»
Мадонна с младенцем, век XXI
Поезд «Москва – Адлер», купейный вагон. Два семейства, в каждом по двое детей. В первом случае девочке пять лет, мальчику скоро три. Во втором – младшей девочке около двух, а старшей уже восемь. И вот эта восьмилетняя девочка – нечто потрясающее. Очень серьезная, ответственная «маленькая мама». Младшая висит на ней как обезьянка, а она ей абсолютно по-взрослому что-то все время показывает, рассказывает, объясняет, учит говорить. В семье их соседей младший ребенок капризничает, сестре с ним скучно, она злится, что он ей ломает игрушки – в общем, там суровая проза жизни.
Все четверо детей болтаются в коридоре вагона, и пятилетняя обиженная на брата девица пристает с разговорами к восьмилетней «мадонне». Той не очень интересно, но она вежливо терпит и поддерживает контакт, не спуская с рук сестренку. Пятилетка спрашивает, не надоело ли ей возиться с мелкой. «Мадонна» отвечает – нет, не надоело, я же ее люблю. Пятилетка хмыкает, и жалуется на брата – шкодит, ноет, портит, ломает. Одним словом, достал, и непонятно, за что его любить. И тут «мадонна» (восемь лет ребенку!) совершенно серьезно, обдуманно и веско ей замечает:
– Нельзя любить человека только тогда, когда он себя хорошо ведет. Мало ли какой характер – это ж не значит, что его надо не любить.
Ох как же далеко большинству из нас до этой девочки!
Жила-была в Подмосковье (да и теперь живет и, надеюсь, здравствует) одна дама, страстная огородница. Вся жизнь отдана борьбе за урожай. Тяжкой, неравной борьбе с тлей, колорадским жуком, и всякими прочими вредителями Средней полосы и Нечерноземья.
И вот как-то она поехала отдохнуть в Прованс, и там задружилась с одним семейством. У семейства был садик с виноградничком и всякими там гектарчиками фруктовых деревьев. Командовала всем этим мать семейства. Страстная, как легко понять, огородница.
Две души нашли друг друга, хоть общаться могли только на рудиментарном английском. Общались, понятно, на темы хозяйства. И подмосковная дама горько жаловалась новой подруге на жизнь, попорченную вредителями. Подруга очень сочувствовала, но ничего не понимала. Ибо в блаженном провансальском климате вредители как-то не приживаются.
Подмосковная дама изо всех сил пыталась объяснить про свои горести на ломаном английском. К сожалению, история не сохранила для нас этот диалог. Но он наверняка был достоин всякой там кисти Моцарта и прочего резца Бетховена. В общем, соотечественница всячески доносила мысль, что урожай едят. И выясняла, случается ли такое в Провансе.
– Ну, едят… растения… едят всякие создания… животные… звери…. Едят?
И тут провансальская дама просветлела лицом и сказала, что да! Был однажды такой случай! Из соседнего леса ВЫШЛИ ЛАНИ (от слова лань, именно!) и обгрызли вишневые деревья!
Лани! Лани обглодали вишневые деревья! Ну вот где этим людям понять суровую поэзию неустанной борьбы с тлей…
Еврейское счастье и прочие радости
Я люблю тебя, жизнь (и надеюсь, что это взаимно). Что ни говори, одно у нашей жизни не отнять: эту великолепную фактуру, которую она временами показывает и подкидывает. Некоторые вещи не придумать никакому воображению, и они прекрасны именно тем, что были. Что называется, ни прибавить, ни убавить, и пусть реальность говорит сама за себя.
История случилась в последние советские годы в одном не очень большом южном городе. Среди его уроженцев был подающий надежды писатель, который уже потихоньку печатался в Москве, но не терял связей с малой родиной. Связи были все больше в журналистской среде, потому как с нее писатель и начинал, да и в Москве на старте засветился там же. И вот, на волне гласности, он взял да наваял статью для родной газетенки.
В статье он клеймил городские власти. Кто-то в горкоме чего-то потратил куда-то не туда (кажется, на содержание пары девочек, ну да не суть). И дальше в том же духе. Писатель малость «поплыл» от московской вольницы и, наверное, вообразил себя вторым Невзоровым. Что совсем уж странно, главный редактор газетки это напечатал, хоть и под псевдонимом. Тоже, наверное, слегка ошалел и решил, что у него будет свой «Прожектор перестройки», с блекджеком и… т. д.
Ознакомительная версия.
