– За счет заведения.
– Неужели? – удивился Золотов.
– Это наш местный обычай, – лучезарно улыбнулась она.
Вячеслав Андреевич, разумеется, не поверил, но коньячок пригубил и канапе в рот отправил.
Как оказалось, ботинки тоже достались Золотову «за счет заведения». То есть – великозельских налогоплательщиков. Новоявленный Антон Романович смущался и совершенно искренне пытался за обувь заплатить наличными из чужого бумажника, но Ланцов, свято помня наказ мэра, не позволил:
– Антон Романович, ну какие деньги? Это подарок. Носите на здоровье! Если вам понравились, то и нам приятно. А мы для вас коттеджик подготовили. Подумали, что в гостинице будет не очень удобно. Захочется расслабиться спокойно после рабочего дня, а там какой отдых?
Дорога до коттеджного поселка заняла сорок минут местного времени. Именно местного, потому что в той же Москве по нормальной дороге на это ушло бы вдвое меньше. Правда, в самом поселке к дороге претензий не было. Чистейший натуральный асфальт без примесей.
Едва столичный представитель с Ланцовым скрылись за дверью двухэтажного «коттеджика», оставшийся в машине Кишка вынес недовольный вердикт:
– Козел, похоже. По роже видно. Понты одни. Не успел приехать – ботинки подавай! А завтра что, «лексус» подарить попросит?
– Не наше дело, – отрезал старший в этой паре Леший. – Потребует «лексус» – нароем ему «лексус».
– И еще в пять утра из-за него вставать, – широко зевнул Кишка. – Охотник он, блин. Чтоб его медведь задрал.
– Другого пришлют, – осадил Леший, – а этот, говорят, нормальный. Сговорчивый.
В коттедже Иван Михайлович, словно экскурсовод, провел гостя по комнатам, с гордостью продемонстрировал забитый свежей снедью холодильник, потом заикнулся про охоту.
– Куда? Какую охоту?
– Настоящую, нашу, – подняв палец к потолку, провозгласил Ланцов. – Великозельскую! Слышали мы, вы большой любитель.
Должно быть, многие привычки Антона Романовича Золотову еще предстояло узнать. А он был по природе человеком мирным, об охоте имел довольно смутное представление. Никогда в жизни его раньше не посещало желание убивать безвинных зверушек.
– Ну да. Только у меня ни одежды, ни ружья, – попытался отговориться он. – Не взял с собой, не подумал.
– Все подвезем, не беспокойтесь, – бодро отрапортовал Ланцов. – «Зауэр» с оптикой подойдет? Или «Ремингтон» предпочитаете?
Оба эти слова Золотов слышал впервые в жизни. Какие уж тут предпочтения? Все равно. Совершенно. Ни то ни другое в руках не держал и, как это правильно делать, не знал. Последний раз по молодости в тире из мелкашки стрелял. Больше мазал, чем попадал.
– Да мне, в общем, все равно…
Вернувшийся в машину Ланцов деловито распорядился, доставая из кармана толстую пачку перетянутых резинкой купюр:
– Сейчас дуете в охотничий, закупаете что надо. Водку, коньяк, вино, закусь… Камуфляж, сапоги… не знаю что еще. Короче, все берите!
– Да как мы сапоги?.. – Кишке было западло заезжему москвичу сапоги покупать. Не пацанское это дело! Если так дальше пойдет, то и «лексуса» не хватит – самолет попросит. Вконец оборзели, а еще из Следственного комитета! – Мы ж даже размеров не знаем…
– Нога у него сорок третьего, не перепутайте! По дороге поедете, возьмите с собой кого-нибудь по комплекции похожего, на него примерите. Первого попавшегося, но похожего, усекли? Потом в разрешительную, у Василича ружья возьмете. Он знает – даст.
Ланцов на глаз отделил от пачки купюр треть, протянул Лешему. Подумал, вздохнул и добавил еще немного. Дело-то архиважное, как вождь мирового пролетариата говорил.
– Утром все отвезете на Заречный кордон, к Коле, егерю. Он будет ждать. Только поаккуратней с ним, не провоцируйте. А то у него двадцать лет командировок.
Ланцов красноречиво сложил пальцы решеткой, поглядел через них на свет.
– А че, нормального нету? – недовольно уточнил Леший.
– Где я тебе егеря с гуманитарным образованием найду?! Умник! К тому же медведи сейчас только у него. Поехали, сначала меня в мэрию кинете. Да, про девочек не забудьте. Какая охота без бани?
Вячеслав Андреевич же, даже не догадывающийся о том, какой всесторонней заботой окружен, оставшись один, первым делом позвонил в Москву. Овалову. Друг ничем не обрадовал. Подтвердил, что в столице пока лучше не появляться. Младший Пронин из изолятора папе звонит, плачет. Слепень ярится, дело стоит на месте. Овалова тронуть не могут, адвокат все-таки должен быть целым и невредимым. Хотя бы с виду. Слепень решил коней на переправе не менять. А до Золотова доберутся – могут отыграться.
Воображение услужливо нарисовало Вячеславу Андреевичу картину возможных разборок в стиле девяностых. Как в дешевых сериалах, там присутствовали раскаленные утюги, полиэтиленовые пакеты на голове, паровые батареи на груди. Нет уж, надо быть последовательным – Золотов решил, что будет до последнего строить из себя Антона Романыча – даже на охоту пойдет! – но в Москву пока ни ногой.
– Ты в больницу съездил?
Вдруг настоящий Антон Романыч в это время в себя пришел? Совсем некстати было бы. Может, он мужик хороший и дай Бог ему здоровья, долгих лет жизни, но пускай пока без сознания полежит. А то неприятная ситуация может сложиться. Что тогда, из Великозельска бежать? А куда? Ему без документов даже билет не продадут, в гостиницу не поселят. Нет, лежи, Антон Романыч, отдыхай пока.
Хоть одна приятная новость – Овалов успокоил: мужик, доставленный в больницу, в сознание пришел, но ни черта не помнит.
– Даже имени своего, прикидываешь? Надеюсь, не ты его так приложил?
– Не парься – не я.
Что ж, по крайней мере, обворованный следователь пока шум не поднимет. Конечно, его будут искать свои… Стоп. А зачем его искать? Он же в Великозельске! Жив, здоров, работает… Золотов немного успокоился, от души пожелал попутчику по скорой подольше пребывать в беспамятстве и занялся делами, не терпящими отлагательства. Сложил в пакет китель Плетнева, вышел на улицу, поймал частника и попросил довезти до какого-нибудь крупного универмага, который, как выяснилось, был в городе единственным.
Там, как он и предполагал, нашлась будка для мгновенных фотографий. Золотов прямо в будке надел китель, сфотографировался, купил в канцелярском отделе клей и ножницы и на том же частнике вернулся домой.
Откушав для вдохновения дорогого коньяка из обнаруженных в коттедже запасов, закусив балыком, занялся еще одним подсудным делом – подделкой документов. Эх, статьей больше, статьей меньше!
Вскоре с фото на удостоверении Плетнева смотрел на мир Слава Золотов.
Если не вглядываться, то совсем незаметно, что оно приклеено сверху. Теперь бы к новому имени привыкнуть. И перестать отзываться на Славу.
* * *
Настоящий Антон Романович Плетнев в этот день тоже фотографировался. Неугомонная врачиха в белом халате навела на Плетнева маленький аппаратик и нажала на кнопку. Аппарат тихо зажужжал, и в глаза больному ударила вспышка света.
Плетнев не испугался. Остатки разбитой памяти местами функционировали. Он помнил, что эта штука называется фотоаппаратом, а женщина его фотографирует.
– Ну вот, хорошо, – одобрила она получившийся снимок, – разместим на нашем сайте. Возможно, вас кто-нибудь узнает.
Дама отложила в сторону фотоаппарат, достала из пластиковой папки стопку крупных фотографий, устроилась рядом с Плетневым на стуле. Принялась показывать по одной. Зачем-то ей нужно было, чтобы Плетнев узнал запечатленных на фото мужиков.
С первого снимка на Плетнева глядел какой-то допотопный курчавый тип с мощными бакенбардами. В похожем на накидку плаще.
– Узнаете?
Плетнев тупо смотрел на фото и не узнавал.
– У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том… – подсказала доктор. – Ну? Кто это?
Она пыталась помочь, но Плетнев лишь отрицательно покачал головой. Мимо.
– А этот? – Она запела: – Зайка моя, я твой зайчик…
Плетнев растерялся: никакого зайчика на фото не было, а был фактурный красавец с волоокими глазами.
– Киркоров… – шептал сосед по палате.
Плетневу показалось, что женщине очень хочется, чтобы он узнал красавца.
Плетнев поднял на нее ясные глаза и виновато покачал головой.
– Ну а этот? – Доктор протянула пациенту решающий аргумент – портрет президента страны.
Плетнев внимательно разглядел мужика с обширными залысинами, высоким умным лбом и пронзительным взглядом. Никого тот ему не напомнил. Плетнев лишь отметил для себя, что пиджак у мужика хороший, сидит как влитой. И еще знакомое с детства слово вдруг само собой всплыло в ушибленной голове:
– Папа?
Докторша обреченно убрала картинку.
– Да, в каком-то смысле, папа. Но не ваш…
