Ознакомительная версия.
– Армия, армия, – твердила мама с ужасом, – разве ты не понимаешь, что грозит армия! Обязательно нужен репетитор, люди зря не скажут. Пусть дорогой, заплатим, авось не отощаем! Главное, поступить, учение и труд все перетрут! Папа отодвинет пенсию, Оля поможет, не на баловство или роскошь какую! Нет, вы только подумайте, отказаться от защиты!
Интересно, что она подразумевала под роскошью, новые штаны или швейную машинку?
– Никаких репетиторов, – сказал Матвей. – Нормальный парень, не больной, не тупица, из московской школы. Давай-ка, брат, еще раз пройдемся по уравнениям. Если повторять две темы в неделю, куча времени остается на задачи. Смешно говорить!
И они еще злились, ругали своего новоявленного зятя. Да с его появлением весь дом изменился! Каждый день приходили веселые бородатые люди, рассказывали потрясающие истории, смеялись, пели. Все они были физиками, давними друзьями и однокашниками Матвея. А один оказался даже профессором, учеником Ландау! Ольга сияла, как медный чайник, подарила Володе совершенно новый шикарный чешский спальник и котелок для костра. Было ужасно жаль, что они так скоро уехали.
А в феврале Володя вдруг попал к Миле домой. Причина оказалась самая тривиальная – стенгазета ко Дню Советской армии. Правда, он и в редколлегии никогда не состоял, но неожиданно заболели сразу два классных активиста, вот Алевтина и вспомнила, что Володя неплохо рисует заголовки.
– Попов, у меня для тебя задание! Поможешь Миле со стенгазетой, – как само собой разумеющееся бросила она. – Ты отвечаешь за оформление, а Мила подберет портреты и заметки. Думаю, вдвоем справитесь.
Кажется, он перестал дышать на мгновение, но тут же сгруппировался как при одиннадцатиметровом, с силой натянул шапку на покрасневшие уши.
– Володя, – укоризненно вздохнула Алевтина, – ты же из интеллигентной семьи, зачем надевать головной убор прямо в классе, ты что, замерз?
Он впервые попал внутрь «военного» дома. Вроде обычная многоэтажка, но намного просторнее и светлее. Совсем бесшумный лифт. И про мусоропровод не наврали. В подъезде даже стоял особый запах, кажется, мыла или свежей краски? Во всяком случае, не кошек и газовых колонок! И квартира оказалась другая – нарядная, с высокой блестящей мебелью.
Впрочем, сейчас было не до рассматривания. Мила стояла совсем близко в тесной от шуб и пальто прихожей, казалось, стоит пошевелиться, и прозрачная розовая щека коснется его шеи. Кудрявые пушистые волосы растрепались, лямка форменного фартука сползла с узкого плеча. И Володя вдруг представил, что скучное школьное платье растворилось, исчезло…
Нет, это вам не уши! Чертов орган, который и раньше вставал в самый неподходящий момент, просто попер наружу.
– Давай, что ли, – просипел он, отступая и быстро запахивая пальто, – нарисуем и разойдемся!
– А ты что, так сильно спешишь?
Спешишь! Да он бы всю жизнь простоял с ней рядом.
– Футбол по телику. Не хватает пропустить из-за какой-то стенгазеты.
Мила улыбнулась чуть презрительно. Он понял, что сейчас умрет от собственного идиотизма. Над большим черным пианино висел портрет бородатого старика в простой рубахе.
– Хорошо, нарисуем и разойдемся, можешь не волноваться, товарищ футболист! Только пойдем в мою комнату, там стол удобнее.
Они сидели над жестким ватманским листом с веселыми до кретинизма портретами советских воинов в правом углу. Буквы выходили угловатыми, но ровными, главное, не думать, что это ее комната, ее кровать у стены, вот здесь она раздевается, спит, обнимая подушку чудесными тонкими руками. На подушке лежало что-то розово-белое, кружева или ленты, Мила проследила за его взглядом и, вспыхнув, сунула это в шкаф.
– Мама вечно белье прямо на кровать кладет, – пробормотала она.
Кружилась голова, наверное, от тепла и сладковатого запаха цветов, и Володя не сразу понял, про что она говорит. Белье всегда означало ровную стопку простынь и наволочек в родительском шкафу. Нет, были еще какие-то мамины личные вещи – жесткие, выстиранные добела, с пуговицами на широких лямках. Они вызывали не больше чувств, чем любой пододеяльник.
И тут на него накатило. Даже сам потом не мог понять, зачем он схватил Милину руку, прижал к груди, там, где особенно стучало под ребрами. Нежная кожа теплилась в его жестких нескладных лапах.
– Мила, – выдохнул он, – Мила, ты знаешь…
И тут силы его кончились, или воздух кончился, он не понял, захлебнулся, остановился…
– Знаю, – сказала Мила, тихонько высвобождая руку. – Я тебе нравлюсь. Весь класс знает, даже Алевтина. Но я же не виновата, что мы совершенно разные люди. Ты подумай, о чем нам разговаривать? О футболе?
Он бежал по лестнице, позабыв про лифт. «Провалиться сквозь землю, провалиться сквозь землю!» Сколько раз слышал мамины поговорки, не задумываясь. Вот именно, провалиться! Или сунуть голову в сугроб и завыть от бессилия. «О чем нам с тобой разговаривать». Как просто! И еще Алевтину приплела зачем-то. Может быть, идиотка Алевтина специально подстроила стенгазету? «Весь класс знает. Весь класс знает. Весь класс знает», – стучало в голове, как молоток. Или это его жесткие ботинки стучали по гладким нарядным ступенькам?
И ничего после того дня не изменилось. А что он должен был сделать? Бросить школу, сбежать из дому, удавиться?
Через три месяца физрук объявил, что набирает группу для похода на Кавказ и что из девятых идет только один ученик, Владимир Попов – за выносливость и хорошую успеваемость в спорте.
Они уехали в начале июля, с полной экипировкой, в горы, на целый месяц! Десять парней, три девчонки и сам физрук. Удивительно, что в школе разрешили такую затею. Ребята оказались первоклассные, физрук понимал, как отбирать людей для такого маршрута, но особенно поразили Володю девчонки. Они спокойно шли наравне с мужиками, несли почти тот же груз, намертво держали веревку на подъеме. Никто не пищал, не ахал и не причитал по пустякам, настоящие проверенные друзья. Но мешала одна странность – с девчонками этими было классно шагать или ставить палатку и очень легко разговаривать, но никогда не возникало уже знакомой ему необъяснимой щемящей тоски.
Последний школьный год прошел под знаком вступительных экзаменов. Неожиданно Володе понравилась эта жизнь – учебники, задачи, теоремы – и больше никаких переживаний и глупостей. Он твердо шел по заданию Матвея – две темы в неделю и стопка задач повышенной сложности. Мама все-таки пригласила репетитора, но после второго урока тот честно отказался от ненужных занятий. Со школьными приятелями Володя почти не встречался, ни на какие вечера и сборы не ходил. В том году и лыж почти не было, – зима стояла слякотная. Вступительные экзамены прошли буднично, оказались совершенно заурядными, абитуриент Попов набрал в общей сумме гораздо больше проходного балла и даже не пошел смотреть себя в списке поступивших.
В университете жизнь выглядела замечательно – вечера, капустники, новые друзья, красивые нарядные девушки. Но почему-то давило чувство, что жизнь эта проходит мимо, только разлетаются огни чужого веселья. Многие ребята гуляли напропалую, уводили девчонок в парк или в кино, пропускали лекции. Но Володе казалось глуповатым без толку болтаться по улицам, а потом списывать материал с чужих тетрадей, уходило в два раза больше времени на незнакомый почерк. К тому же главные курсы читали очень приличные преподаватели, ему нравилось следить за ходом объяснений, да еще невольно представлял реакцию родителей – как можно пропускать положенные занятия?!
Вскоре Володя облюбовал постоянное место в аудитории, как раньше – постоянную парту в классе. Смешно сознавать, но и тут сказалось воспитание отца – он всегда учил не суетиться и не менять понапрасну привычный порядок. Наверное, поэтому завкафедрой оптики профессор Королев Володю и заметил. И предложил начать факультатив в своей лаборатории. Может быть, просто искал старательных исполнителей? Оптики тогда активно занимались многолучевыми интерферометрами, любимой темой Королева, еще в 1965 году несколько сотрудников кафедры с ним во главе получили Вавиловскую премию. Главным профессор считал разработку зеркал с очень малыми потерями, поэтому на кафедре существовали прекрасные мастерские – механическая, оптическая и стеклодувная. Володе сразу понравилась лаборатория – порядок, спокойная профессиональная атмосфера, опытные немолодые мастера. Очень скоро он начал работать с собственными зеркалами, Королев отметил и похвалил! Так и получилось – начал случайно, а втянулся навсегда.
Мама, я оптика люблю,
Мама, я за оптика пойду, —
радостно вопили ребята из агитбригады.
Взгляд у оптика колючий,
В темноте он видит лучше…
Тогда еще славилась агитбригада физфака, заправлял Сашка Гусев, в будущем завлит Большого театра, на вечерах пел общий любимец Сережа Никитин – старшекурсники, недосягаемый олимп! Непонятно было, как приблизиться к этому празднику, как познакомиться, что сказать?
Ознакомительная версия.
