Меня сразу отпустила напряжённость, которую я загнал глубоко внутрь.
– Спасибо! Как только всё решу, сразу отдам!
И почему-то очень захотелось водки. Но эту мысль я тут же прогнал: сегодня надо было возвращаться домой. Мы ещё немного посидели, после чего тепло попрощались, я поднялся в номер и стал собирать вещи.
На трюмо под зеркалом лежал обрывок бумажки с номером телефона Вероники. Немного подумав, я позвонил:
– Здравствуйте! Веронику можно попросить к телефону?
И женский голос, по всей вероятности, её матери, с гордостью мне ответил:
– Она на репетиции в театре! Что ей передать?
И я положил трубку. «Не соврала!»
Все матери в этом мире одинаковы, их всегда волнует, где мы ходим, чем занимаемся, кто нам звонил, и, конечно, очень нами гордятся, когда у нас что-то в этой жизни получается. Потом звоню в офис и слышу счастливый голос Алексея:
– Деньги пришли! И мы их сразу же перечислили в Нижневартовск.
Вот сейчас я стал по-настоящему спокоен. Но ребятам не звоню, пусть это будет приятным сюрпризом, когда они прилетят к себе в Сибирь.
Безумно люблю Петербург, но ещё больше мне нравится моя маленькая уютная Рига, и не потому, что она красивее, просто там мой дом. Поэтому даже не захожу в офис, по пути на Фонтанке забираю Ивара и быстрее из города, хочется засветло успеть домой.
Восемь часов езды для молодого мужика – это простое дело, но когда ты два дня издевался над своей печенью, дорога утомляет и глаза начинают слипаться. Пока стоим на границе, начинаю дремать и уже почти вижу сон, но Ивар осторожно меня будит, показывая, что очередь из автомобилей движется вперёд. Проезжаю десять метров, останавливаюсь и снова начинаю клевать носом, смотрю по сторонам, где можно выпить кофе. На этой границе нет ни одной забегаловки. «Выпью на нашей, – успокаиваю себя, – иначе не доеду». Только через час мы проезжаем эту границу, на нашей тоже вереница машин, но тут всё равно быстрее – из нашей страны нечего вывозить, кроме древесины.
Уже через пятнадцать минут мы с Иваром пьём обжигающий кофе на нашей стороне, я выпиваю две чашки, и у меня появляется ощущение, как будто я сейчас взлечу. Снова садимся в машину, и я вжимаю педаль газа в пол. Через три часа мы дома.
Я моюсь в своём душе, и мне кажется, что вода смывает с меня всё, что во мне накопилось ненужного. Потом сажусь за стол и ем самую вкусную в мире еду, которую приготовила любимая женщина, а после этого растягиваюсь на нашей большой кровати во весь рост и засыпаю под крики своих дерущихся мальчишек, и это меня убаюкивает лучше, чем пение райских птиц. Наконец я дома.
К сожалению, продлить номер ещё хотя бы на один день было невозможно. Радовало только то, что Лере не надо собирать вещи, – вчера мы достали из чемодана только зубные щётки и пасту. Лифт был настолько маленький, что поместиться в нём вдвоём и с багажом было невозможно, я оставил Леру наверху, а сам отправился с ним вниз. Было как-то грустно отсюда уезжать, от этой любезной хозяйки, от этих больших банок с домашним вареньем и вкуснейших домашних булочек, которые пекли прямо здесь, и не из мороженого теста, а из самого что ни на есть ручного замеса (это я подглядел в окно кухни, как пекарь вечером работал с ним на большом столе, обваленном мукой), и доброго местного Эльзасского вина.
Валерия спустилась вслед за мной, по её глазам было видно, что она чувствует то же, что и я. Хозяйка вышла нас проводить и приглашала обязательно её навестить, хотя бы просто выпить с ней чашечку кофе. Это было очень трогательно, хотя я понимал, что это просто маркетинговый ход. И я отлично знаю, что мне тут будет хорошо только один день, потом мне станет скучно и будет всё раздражать, но сейчас мне было грустно отсюда уезжать.
Когда мы отъехали на несколько сот метров, я остановил машину и посмотрел на отель, пытаясь получше его запомнить, решив ещё раз обязательно в нём остановиться, а потом поехал дальше, вздымая клубы пыли на этом неасфальтированном участке дороги к трассе на Страсбург.
– Ты знаешь, мне кажется, что в прошлой жизни я жила во Франции, – задумчиво сказала Валерия.
– Не сомневаюсь, что ты была королевой, а я влюблённым в тебя пажом, но так как тогда у нас никаких шансов не было, нас опять спустили на землю, и я снова тебя нашёл!
Она улыбнулась:
– Может быть!
А я в этом почти не сомневался.
Страсбург мне очень нравился, но уже хотелось чего-то нового, мне становилось тут скучновато, тем более что Жорж был всё время занят на своей работе, где принимал жаждущих жить подольше. А профессия геронтолога обязывала его быть внимательным к пожилым людям, и эти дряхлые, цепляющиеся за жизнь старики, уже почти никому не нужные в этом мире, жили только благодаря своим большим накоплениям. В основном это были женщины. Те, кто мог передвигаться самостоятельно, приходили к нему в частный кабинет в центре города возле самой реки два раза в неделю, а тех, у кого ноги уже отказывали, он принимал в клинике геронтологии, которая становилась им домом до самой их смерти. И тут они его донимали с шести часов утра до позднего вечера, жалуясь:
– Доктор, вы знаете, я что-то не очень хорошо себя чувствую! – И это говорит древняя бабуся, которой перевалило за сто лет.
Жорж смотрит на неё удивлённо:
– Выглядите вы прекрасно! У вас что-то болит?
Она же уже забыла, зачем к нему прикатила на своей электрической коляске.
– Погода сегодня хорошая? Не правда ли?
И он вторит ей:
– Да! Просто великолепная, вы можете прогуляться.
И она уезжает обратно в свою комнату. Это продолжается изо дня в день, он практически живёт среди стариков, которые надоели всем, кроме него и тех, кто с ним работает.
– У меня в Ницце живёт мать, ей девяносто два, и она обслуживает себя сама, и когда я к ней раз в год, весной, приезжаю и пытаюсь дать ей какие-то советы, она мне отвечает: «Что ты можешь в этом понимать? Вот мой доктор, тот знает всё! Если мне что-то потребуется, я обращусь к нему!» И мне приходится покорно соглашаться, скрывая от неё, что он всегда звонит мне в клинику и советуется, что ей лучше прописать – ведь он проходил у меня практику и считает меня своим наставником, и ответственность за мою мать грузом лежит на его плечах. Для меня это, конечно, хорошо – я полностью спокоен, а вот ему не очень, – как-то поделился со мной Жорж.
Я набрал номер Жоржа, и он сразу ответил:
– Кабинет доктора Полонского.
– Жорж, это я! Мы хотим сегодня уехать, где-нибудь покататься, поближе к югу.
– Генрих, подождите до завтра, не уезжайте! Я сегодня буду пораньше!
– Конечно, Жорж, мы уедем завтра! Встретимся в «Хилтоне».
– Вуаля! – и он повесил трубку, продолжая любезно беседовать с какой-то старушкой.
– Мы остаёмся до завтра, – оповестил я Валерию, и она была рада провести ещё один вечер с нашим другом.
Этот летний ресторанчик находился на самом берегу канала, возле места, где перекрывались шлюзы. Попивая вино, можно было наблюдать за проплывающими мимо речными корабликами, полными туристов. Пока шлюз наполнялся водой, они с завистью смотрели, как мы с наслаждением потягиваем розовое вино, сидя в столь уютном месте. Они уплывали дальше, потом приплывали другие, и всё повторялось снова. Я даже не сомневался, что они обязательно потом будут искать этот ресторанчик, чтобы оказаться на нашем месте. Я позвонил Жоржу и сказал, где мы находимся. Он ответил, что ему знакомо это место и он скоро будет.
Ждать его пришлось недолго, но мне он показался очень возбуждённым, таким я его ещё не видел.
– У тебя что-то случилось? – осторожно поинтересовался я.
Он посмотрел на Валерию, словно сомневался, стоит ли говорить при ней. То, что она ему очень нравится ещё с первой нашей встречи, я видел всегда. Но всё-таки он начал рассказывать:
– Сегодня я встретил женщину, из-за которой ушёл от жены. Она пришла навещать свою мать, которая живёт у нас в клинике уже больше года. Раньше я её ни разу не видел – у нас же много пациентов и врачей тоже, а с её матерью работал один из моих коллег!
Он явно очень переживал.
– Она почти не изменилась с тех пор, такая же красивая!
Нам принесли ещё одну бутылку розового Анжуйского, официант откупорил ее и налил Жоржу, тот, побалтывая вино в бокале, сделал вид, что его попробовал, но я видел, что он был весь погружен в свои мысли.
– Хорошо! Разливайте! – для такого эстета, как он, это было нетипично.
– Мы с ней столько времени не виделись! Я даже думал, что с ней что-то случилось, а позвонить ей не мог. Я её так часто вспоминал!
И вот спустя столько лет он впервые нам открылся, это было как признание, что мы для него очень близкие люди.
– Мои родители были эмигрантами первой волны из России, они приехали сюда, бросив у себя на родине, в Западной Украине, всё. Поскольку они были дворянами, шансов остаться в живых у них практически не было, и отец решил – надо бежать. Они добрались до Чёрного моря, а оттуда на каком-то корабле вместе с такими же, как и они, приплыли в Ниццу. Моя мать тогда сказала отцу: «Я бы мечтала тут жить!»
