Ознакомительная версия.
А про Лизу опять никто и не вспомнил – не до того.
Нет, не так. Лида что-то тогда начала вспоминать. Все сходилось, но верить во весь этот бред!..
Попробовала осторожно обсудить это с Ниной. Нина устало отмахнулась:
– Да брось ты, мама! Совпадение просто. Ну, не бывает же такого! Не Кассандра же она, в конце концов, и не Ванга. Забудь, и все. Ерунда.
Ну и забыли. Лида тогда уже очень болела – возраст, что говорить. Никого не минуют болячки.
Лиза тоже прихварывала, и сестры давно не виделись. По телефону, конечно, болтали. Как только Лиза начинала про свои «пророчества», Лида тут же ее перебивала: «Оставь, пожалуйста! И без твоих глупостей голова пухнет!»
И Лиза испуганно умолкала.
На похороны Лиды она не приехала – все закрутились, про нее позабыли и вспомнили только накануне, под вечер.
– А тетка? – испуганно спросила Нина у дочери, застыв с ножом для картошки в руке – на поминальный салат.
Дочь отмахнулась:
– Все равно не успеет.
Нина покачала головой, окончательно расстроилась и взяла телефонную трубку.
Известие о смерти сестры Лиза приняла спокойно.
– А я знала об этом, – тихо сказала она и протяжно вздохнула.
– Знала? – переспросила обалдевшая и усталая Нина. – Лиза! Что ты такое несешь?
– Знала, – упорствовала старуха, – знала, что в июне. Правда, не точно про день, а вот про месяц – точно!
– Ладно, – устало бросила Нина, – что с тобой спорить. Только ты уже не успеешь. Прости, закрутились, – извинилась она.
– Не успею, – согласилась та, – но это не так важно. Мы с ней уже попрощались, – спокойно сказала она, – ну… заочно.
– Ну, и ладно, – выдохнула Нина, – главное, что без обид. А как у тебя дела? – вяло поинтересовалась она. – Ты здорова?
Лиза ответила коротко:
– Да, здорова. Да, все нормально. И не стоит обо мне беспокоиться, Ниночка!
Нина положила трубку и рассеянно сказала вслух, в никуда:
– А никто, собственно, и не беспокоится. Не до того, ты уж прости!
И, на минуту застыв у окна, шумно вздохнула:
– И вправду чокнутая. Попрощались они! Заочно!
Письма начались примерно через полгода после смерти Лиды. Почему письма? Сложно объяснить. Может, она наконец поняла, что звонки ее лишние и ненужные. Не стало сестры – проводника, так сказать, Лизиных «глупостей». А может, дошло, что человек на том конце провода мгновенно раздражается и торопится закончить беседу.
Неважно. Но письма начались. И это данность и факт. Неоспоримый. Потому что вещественно доказуемый.
Письма писались всем – по мере необходимости. Нине и Нининым дочкам. Альбине и ее дочерям. Диме и его отпрыскам. Надиным детям и внукам. Тониным внукам и детям. Короче говоря, всем, кто числился Головановыми – по рождению или по обстоятельствам.
Некоторые получатели раздражались и выбрасывали письма в помойное ведро. Но таких было меньшинство. Да и то – вначале.
Другие откладывали чтение в долгий ящик и попросту бросали письмецо в белом конвертике на комод в коридоре. Прочитывали, когда письмецо уже изрядно намозолило глаза и выходов было два – прочесть или, наконец, все же выкинуть. Иногда письма терялись, заваливались, например, за комод или тумбочку. И обнаруживались только во время генеральной уборки, ремонта или перестановки.
А некоторые рвали конверт торопливо – после прочтения, сразу! Быстро читали – сначала бегло, сквозь строчки, а уж по второму разу – медленно, тщательно, стараясь не пропустить ничего. А потом – сразу безжалостно рвали.
И поскорее старались забыть то, что там было.
На письма никто не отвечал – да и не для того они были писаны. Кто-то из тех, кто читал сразу, незамедлительно и внимательно, письма не выкидывал – прятал в письменном столе или в прикроватной тумбочке – что называется, поближе. Захотел – вынул и перечел. И такое бывало. Но редко.
Между собой послания не обсуждались – почему-то никто не хотел обнародовать предсказания чокнутой питерской Ванги. Но, конечно, подозревали, что адресатами являются не одни они.
Постепенно эти послания стали неотъемлемой частью семейной истории.
Есть в семье такой факт, как престарелая питерская пишущая тетушка. Предсказательница, блин, судеб. Прорицательница и мастер эпистолярного жанра. Чокнутая – да! Но тоже ведь член семьи. А с этим считались.
А что ей еще делать? Сидеть со старухами-соседками на лавочке перед подъездом? Не такова наша Лиза. Эти истории не для нее, женщины образованной и интеллигентной.
Впрочем, после того, как наша Лиза умишком тронулась… Что говорить. Но все безобидно и хлеба не просит. Пусть пишет, раз уж так вышло.
В письмах теперь стало меньше предупреждений, а больше всяческих пророчеств на тему «а что будет дальше». Это было совсем безобидно, не так страшно и даже почти весело. Потому что «пророчества» были в основном приятного толка. И даже очень приятного!
Всякие штуки вроде сказочного богатства, ожидаемого совсем скоро и оттого окончательно нелепого и фантастического. Или удачное устройство личной жизни. Такое же сказочное, что и возможное богатство.
Да кто обернется на полубезумную старуху?
Про нее почти не вспоминали – только Нина, самая ответственная из племянников и племянниц, изредка позванивала ей. Тетка неизменно отвечала, что все прекрасно и замечательно, пенсии хватает на все. «А может быть, помочь тебе, Нина?» – каждый раз испуганно спрашивала она.
Нина снова злилась и быстро сворачивала разговор – поможет она! Господи, ну что за дурочка, ей-богу.
Было немножко неловко, что она и ее бестолковые дочери помощи не предлагали. Все понятно – голь перекатная, нищета подзаборная, нищеброды – модное нынче слово, часто и с укором произносимое дочерьми, но все равно чувство неловкости было.
Нина по-прежнему билась, рвалась, разрывалась – дом, внуки, большое и бестолковое хозяйство, вечная нехватка денег, детские болезни, нескончаемые, наслаивающиеся одна на другую, истеричные от неустроенности, вечно недовольные, с претензиями к ней и к жизни, ее глупые и неудачливые дочери. Свои болячки, привалившие так внезапно, резко и скопом, что она терялась, пугалась и от страха не спала ночами – а вдруг что-нибудь случится со мной? Как они выживут?
Бегать к врачам не было ни времени, ни сил. Впрочем, однажды пошла в поликлинику. Отсидела, как положено, пару часов в душном коридоре, в старушечьем злобном шепоте, и наконец зашла в кабинет. Посмотрела на врачиху и сразу все поняла – та сидела с такой печатью обреченности и усталости на бледном и немолодом лице, что Нина просто увидела свое отражение. Сестра-близнец, не иначе.
Жаловаться расхотелось сразу. Она пробормотала что-то про плохой сон и усталость, врачиха хмыкнула и качнула головой, типа – вам бы мои проблемы!
Выписала какие-то капли и таблетки и посоветовала побольше гулять, отдыхать днем и есть сезонные фрукты.
Нина тоже недобро усмехнулась. «Вам все это тоже не помешает», – чуть не вырвалось у нее.
На этом походы к эскулапам закончились. А вот Альбина из частных клиник не вылезала. Так и говорила – из клиник. Наверное, это и были клиники – Нина знала только больницы и районные поликлиники.
Альбина с удовольствием рассказывала про новейшие обследования, МРТ, КТ, УЗИ и маркеры крови. Она кочевала из кабинета в кабинет, оставляя еженедельно в регистратуре деньги, равные месячному бюджету большой Нининой семьи. Была, как всегда, всеми и всем недовольна, ругалась с врачами, требовала повышенного внимания – словом, Альбина оставалась Альбиной.
Нина молча выслушивала сестру и разминала распухшее колено – наконец она перебила Альбину.
– Слушай, Аль, – сказала она, – вот колено распухло. Ты же у нас светило. Как думаешь, от чего?
– Артрит, – безапелляционно был тут же поставлен диагноз и даны рекомендации.
Нина все послушно записала, утром перед работой заскочила в аптеку, охнула, услышав цену на присоветованное сестрицей лекарство и, махнув рукой, бросилась за подъезжавшим автобусом.
Она так привыкла к своей жизни, что любое хорошее воспринимала с такой опаской, словно ожидая подвоха: а разве с нами такое может случиться?
А вот очередные неприятности как раз были вполне себе нормой – ну, так, значит, так. Значит, снова-здорово. Где наша не пропадала. Не жили хорошо, нечего и привыкать. Перемелется – мука будет.
Она не подумала, что с годами стала напоминать своих теток – Надю и Тоню. Во многом. Например, в отношении себя и своего здоровья, равнодушного приятия очередных неприятностей, свалившихся на ее голову. Ну, и всего остального.
«Это – жизнь! – со вздохом говорила она. – Жизнь как она есть».
И ей казалось, как когда-то и им, ее родственницам, что по-другому и быть не должно. А праздники – так это же не про них, разве не ясно?
Ознакомительная версия.
