А потом и мы, ансамбль «Пламя», стали жертвами бдительности Гарика. Наши концерты пользовались успехом, и люди, не сумевшие достать билетик, пытались пройти в концертный зал, используя все возможности. И чтобы через черный ход никто не проник на заветную территорию, там поставили нашего верного часового. И он нас не пропустил, как безбилетников, за кулисы с улицы через служебный вход и со слезами на глазах твердил:
– Юра, Слава, да, я вас знаю; да, я понимаю, что вам нужно на сцену, но не могу… Я выполняю приказ. Гарик его нарушить не может.
Эти истории я рассказал белорусским стражам порядка. Они смеялись, но говорили, что тоже не имеют права. Я им обещал вручить орден Гарика первой степени, не помогло. И тогда я сказал:
– Вот что, ребята, я теперь точно знаю, что в Беларуси коррупции нет.
И мы пошли вокруг площади к входу, оборудованному металлоискателем.
«А может, так и надо? – думал я. – Тем более времени у нас еще уйма».
А вечером был конкурс молодых исполнителей, и я важно возглавлял жюри. Мне понравился уровень, на котором ребята пели, понравилось, как они волновались и, слизывая у «мастеров искусств», кричали: «Где ваши ручки?» Милые, именно милые, костюмы с попыткой доказать себе… В целом по первым пяти нотам был понятен уровень каждого конкурсанта. И я, как член правительства при докладе его главы, важно что-то писал в программке, которую нам раздали. Однажды меня показали на большом экране… Думаю, впечатлял… Честно…
Теперь о концерте… Одна девочка меня удивила больше других. Она пела песню из репертуара Марыли Родович, и сначала я не понял, в какой тональности она поет. Фонограмма звучала на полтона ниже. Я, чтобы совсем ее не убивать, поставил в своих записках трояк… Во втором куплете она справилась с волнением и нащупала нужные ноты. Я зачеркнул три и написал четыре. А в конце песни я как председатель жюри поставил конкурсантке пять с минусом, но с восклицательным знаком. А вообще-то, за столиком я занимался явно не государевым делом и писал стишки. И хочу их представить на ваш суд. Не «жюрите» меня уж очень строго.
* * *
Я кормил комаров,
Пока дети мне пели,
А ведь мог для зимы заготовить дров.
Был бы, честное слово, при деле
И не видел бы ночью мучительных снов.
Не отдал бы вампирам последней крови,
А «жюристка» одна завлекала без слов,
По лицу раскидав свои дивные брови.
Да, тянули мы вверх в Беларуси культуру,
Москалям и хохлам на зависть…
Засудил я хорошую девочку сдуру.
Видно, балом сегодня Сатана все же правит.
* * *
Под драники надраться – милое дело,
И не прокиснет тогда любимое тело.
* * *
Меня не пускали менты «пожюрить»…
За что мне подобная честь?
Что ж теперь, председателю горькую пить
И под водочку драники есть?
Как теперь мне понять,
Кто в стране вашей лучший?
Кто поет, понимая, о чем?
Не страшны Белоруссии путчи,
Коль в милиции всенародный подъем.
* * *
Успеть бы до дождя,
До приезда вождя,
До грома и молний,
Песен по полной.
Успеть, чтоб оставить след…
И есть две таблички – «да» и «нет».
Как Гиппократу не навредить,
Коли в жюри невозможно не пить.
* * *
Я бы лучше два концерта спел,
Неохота выносить вердикты,
Но сегодня я как в лужу сел
Для жюри нужны реликты.
* * *
Было громко, басовито…
Слава Богу, что не жарко.
В рок-н-ролле и биг-бите
Пели мальчики и девочки.
Как же мне их жалко…
Ядран [27] слезам не верит
Острова, острова,
Где-то ждут нас острова…
Наверное, считать себя поклонником экстремальных видов отдыха было бы неправильно. С одной стороны, на горных лыжах катаюсь, но больше по синей трассе, изредка по красной, а по черной и тем более по бездорожью и не уговаривайте. Плаваю, могу нырнуть с крутого бережка, но чтоб по своей воле да на десятиметровую вышку – не-е, это не про меня. То же самое с помидорами – есть люблю, а так нет… Почему? Скорее всего, мне хватает экстрима во время выступлений, и адреналин так и плещется в организме от края и до края.
Поэтому, когда моя жена дала добро на поход на яхте по Хорватии (а там, кто не знает, прекрасная акватория), пусть всего на неделю, я особого восторга не испытал… Правда, согласился, и более того – ни лицом, ни телодвижениями своего негатива не выразил. Ну очень моей благоверной хотелось приобщиться к великосветскому летнему времяпрепровождению. Не стал я ей говорить, что морская болезнь и, не дай Бог, ненастная погода будут не лучшими спутниками в нашей поездке. Укачает – будет в следующий раз умнее, а то, что каюта маленькая, так бачили очи, что куповали.
Хотел ли я, чтобы нас поболтало? Все-таки нет… Во-первых, я понимал, что все неудобства мне придется терпеть с ней и быть сторонним наблюдателем не получится; а во-вторых, я уж не совсем Мальчиш-Плохиш и до сих пор жену холю и лелею… Слово «люблю» не употреблю, поскольку считаю, что это интимное чувство и нечего им сорить.
И сколотили мы команду, в которой я был мужем своей жены, а остальные ее члены были подружками Татьяны. Собственно, подружек было две, и одна из них, Наташка, была по совместительству матросом. У нее за год до нашего путешествия завязался небесный роман с черногорцем, или сербом, или боснийцем – да Бог его знает, с кем по национальности. Замечательный парень по имени Вуколо с приличным знанием русского языка был на нашей яхте капитаном, экскурсоводом, медиком и Миклухо-Маклаем. Он не терял присутствия духа и управлял нашей бабско-музыкантской командой с чувством такта и юмора. Матрос или матроска (хотя «матроска» это вроде какая-то одежда) была в меру бестолкова, но желание быть рядом с Морским Волком и не подкачать сглаживало ее недостатки. Как в фильме «Москва слезам не верит», все члены экипажа приняли Вуку и понимали, что нельзя не полюбить такого мужественного и обветренного в походах ветрами командира.
И нам почти повезло с погодой. Небольшая качка добавила перца в наш круиз, а маленькие каюты никого не довели до клаустрофобии. Были проблемы с санузлом, но сейчас, по истечении некоторого времени, все это отлетело куда-то. Мы вкусно ели и пьяно пили… Точнее будет, мы пьяно пили, а чем закусывали, было уже и неважно. А еще я себя во всей красе показал разноплановым исполнителем песен и рассказчиком анекдотов. Их хватило на всю поездку… И еще я успевал впечатляться и писать стихотворный дневник. Очень жаль, что фраза «досуг, но не до сук» была уже, как я узнал, придумана до меня, но все равно – буду гордиться собой, и, пожалуйста, не переубеждайте.
Лучше почитайте мои стишки…
Капитан Вуколо в далекой стране
Нашел на корабль матроса.
И это могло присниться во сне —
Влюбился он, все очень просто.
Матроса звали Наташка.
И Вуколо ненапрасно
Теперь бороздил Ядран.
Послушна в походе девчонка,
Душа ее сложена тонко,
На зависть мужчинам ее тонкий стан.
И вместе они команда —
Склянка, рында, шаланда,
И ветру послушны их паруса.
Семь футов, ребята, под килем
И долгих счастливых милей,
И пусть ваши чувства хранят небеса.
Острова в Хорватии,
Хорошая компания…
И к такой-то матери
Хочется послать
Детей, Москву, заботы,
Начальство и работу,
Телек и правительство,
Газеты. И плевать
На партию, Обаму,
Налей-ка двести граммов.
И Ирка спляшет Бойся, доктора.
Как жалко, что причалит
«Ласта» и так дале.
И под парами «Боинг».
Ждет Москва.
Пора.
Ты – наш учитель,
Ты – наш мучитель
И просто друг.
Хорош ты под парусами
И за столом вместе с нами,
И дружба случилась вдруг.
И любят тебя девчонки,
И любят тебя артисты.
Ты парень, что надо, Вуку,
И я считаю дни
До вечера расставанья,
Да здравствуют компания
И о Хорватии долгие сны.
Ресторан в партизанском лесу…
Рагу из взятого в плен «языка»,
А на тропе, что проложила лиса,
Не заблудилась твоя рука.
И песня над ночным заливом,
Вином ее потом запили,
Дня впечатленья переварили
И в горб верблюда отложили,
Чтобы вручить друзьям,
Остальное съем я сам.
Я послал себя к Ядрана матери
Я послал себя
К Ядрана матери
И недолго шел,
Не стоптал ботинок.
Впечатления…
Их хватит мне,
Сколько видел я
И каких картинок.
Под парусами
Шли на абордаж
И пленили сами всех,
Поймав с тобой кураж.
Море и погоду,
Одолев невзгоды,
Клевету, наветы
И пустой шантаж.
И с побитой мордой
Мы шагали гордо,
Зарядив по полной
Сексопатронташ.
