Много гуронов полегло от этого топора. Они лежали на столе битвы с отрубленными руками и ногами. Но в конце концов героя взяли в плен, привязали к столбу и подвергли пыткам. Индейцы – мастера изощренных пыток. Носиков тоже оказался изобретателен. Но когда он осторожно сажал героя на кол, вошла бабушка.
Кол был последним испытанием в череде придуманных Носиковым. Близился миг, когда отважного игуанодона должны были освободить товарищи, и они вместе искрошили бы оставшихся гуронов в капусту. Был еще вариант, когда гуроны, восхитившись мужеством пленника, сами бы его освободили, после чего наступили бы мир, дружба и всеобщий сабантуй.
Но ничему из этого не суждено было осуществиться.
P. S. Аллозавр, стегозавр, стиракозавр, тираннозавр, трицератопс, плезиозавр, плиозавр, птеродактиль, птеранодон, брахиозавр, бронтозавр, траходонт, диплодок, игуанодон, ихтиозавр. Однажды Носиков (уже взрослый) нашел в старой тетради этот список. Он подумал, что если бы в свое время зашифровал бы имена динозавров, а не мудрых зулусских вождей, многие события не имели бы возможности произойти, зато произошли бы другие события. И жизнь сложилась бы по-иному.
– Так вот, – говорил Носиков Петрову, возвращаясь к однажды начатой теме, – когда я один ходил вдоль канала Грибоедова, я каждый раз встречал кого-нибудь из знакомых, иногда встречал прямо, иногда видел на другой стороне канала. И я ожидал, что вот-вот встречу того, кого, собственно, и хочу встретить.
– Если долго сидеть на берегу канала Грибоедова, можно увидеть, как мимо проплывет труп твоего врага, – сказал Петров.
– Причем здесь враг? – не понял Носиков. – Не враг совсем, а знакомая женщина. Да и нет у меня врагов. По крайней мере таких врагов, – поправился он.
– Я не о врагах. – Петров посмотрел в воду канала. – Я о методе поиска.
– Вокруг меня происходит много случайностей, – сказал Носиков. – И иногда мне удается как-то порулить этим процессом. Есть у меня такой интуитивно найденный способ.
– Без гарантий, конечно, – сказал Петров.
– Без гарантий, – подтвердил Носиков.
– Будьте осторожнее с вашими методами, – сказал Петров, – а то как-нибудь мимо вас проплывет не тот труп, который вам угоден. Или проплывет именно труп, в то время, когда вы будете хотеть чего-то другого.
– Но теперь, когда я вошел, так сказать, в ваш круг, – Носиков обернулся в сторону приравненных блондинов (три или четыре человека, неотличимые друг от друга), которые шли следом, держась на расстоянии, – теперь мне никто не встречается по дороге, кроме вас и милиционеров, которые хотят проверить у меня документы.
– Но ведь я всегда поспеваю вовремя, чтобы вас выручить, – засмеялся Петров.
– Вам это удается, – согласился Носиков, – но, может быть, тогда вам удастся и кое-что другое? – спросил он с надеждой в голосе. – Если уж я оказался в области вашего влияния.
– Вы хотите, чтобы мимо вас проплыл именно тот труп, который вам угоден?
«Он ведь может это устроить, если он и Жваслай Вожгожог – одно лицо, или по крайней мере один профиль, – думал Носиков, глядя на Петрова и узнавая черты одного в чертах другого. – Наверняка может, нужно только знать, как его попросить об этом».
– Я уверен, что у вас есть свои методы, – сказал Носиков. – Только я боюсь слова «труп», даже если это не реальный всамделишный труп, а фигура речи.
– И хорошо делаете, если боитесь, потому что гарантий, вы сами понимаете, нет.
– Тогда, может быть, вы меня уволите от всего этого, – сказал Носиков, обведя взглядом канал, мосты и окрестные улицы.
– Мне и самому оно надоело. – Петров остановился, обернулся на идущих позади приравненных блондинов, которые, приблизившись, тут же обступили его справа и слева. – Но долго это уже не продлится. Хотя выход, наверное, покажется вам слишком радикальным. Вы знаете, – наклонившись к уху Носикова, прошептал он, – каждый нитголлох мечтает убить своего шнабмиба.
– Я не мечтаю, – возразил Носиков. – То есть если и есть что-то, – осторожно поправился он, – если что-то такое и есть, типа «мечтаю» (ведь нельзя быть уверенным, что на самом деле чего-то такого нет в какой-нибудь глубине души), мне это неизвестно.
– Кроме вас, есть и другие мечтатели, – сказал Петров.
Носиков посмотрел, не угрожающим ли образом обступили Петрова приравненные. Вроде бы нет. Спокойно глядели, передавая банку пива от одного к другому. Тот, кто был ближе, достал из кармана еще одну. Протянул Носикову, Носиков отказался.
Петров бросил в воду монетку.
– Угадайте, орел или решка?
Приравненные блондины тоже стали бросать монетки, беря из карманов.
Носиков смотрел на их круги, расходящиеся по ровной воде. Опустил было руку в карман, но передумал.
Место, где они стояли, было – середина моста, время – начало лета.
Встретились на мосту. Было уже поздно. Носиков вообще не хотел выходить из дому в этот вечер. Но вышел, охваченный беспокойством, которое нарастало с движением стрелки часов (уже не часовой, а минутной).
Блондинов приравненной национальности сегодня было больше, чем обычно. Человек пять, примерно. «А что делают оставшиеся двое, – подумал Носиков, – вернее, что делали двое из пяти, когда здесь, с Петровым, их было всего трое?» Он подозревал, что приравненные, как истинные нитголлохи, начинают существовать только в присутствии Петрова, и, возможно, каждый раз новым числом.
Носиков хотел спросить об этом, наготове были еще несколько осторожных вопросов, но Петров сам начал разговор.
– Думаю, моя область влияния в этом мире скоро сократится до нуля, – сказал он.
– Для меня это свобода? – спросил Носиков.
– Свобода? – тихо повторил кто-то из приравненных, а другие – переглянулись.
– Или я снова попаду под чье-нибудь влияние? – продолжал допытываться Носиков.
– Тебя, скажем так, по вечерам не будет тянуть на прогулки в сомнительной компании. – Петров перешел на «ты». – Но это не значит, что тебя не будет тянуть к чему-то другому. Или к кому-то.
– Уже тянет. – Носиков вздохнул. – Боюсь думать, чем это обернется потом.
– Не бери в голову. Не обязательно оно должно чем-то оборачиваться.
Приравненные блондины толпились кругом и смотрели, как бы чего-то ожидая.
– Как шнабмиб шнабмиба спрошу – почему нам, собственно, не удается контролировать своих нитголлохов? – поинтересовался Носиков. – Дай вообще…
– И вообще, хочешь знать, почему мир вокруг нас по нашему желанию не устраивается к лучшему? – усмехнулся Петров. – А почему тебе иногда снятся кошмары? Ведь ты же так или иначе сам строишь свой сон, заставляешь этот пустой дом мебелью, выпускаешь собак и вампиров в его темные коридоры.
– Тогда кто кому снится, Петров Носикову, или Носиков Петрову? – спросил Носиков, представив себя Жуковым.
– Оба они снятся бабочке, – засмеялся Петров. – Я не говорил, – продолжал он, – что мир это сон. Мы строим его вокруг себя по законам сна (или по законам работы зрения, что одно и то же), но это не сон. Хотя разница, может быть, только в том, что сон ты строишь из своего собственного материала – который у тебя в голове.
– А мир – нет?
– Это кто-нибудь другой тебе объяснит, – сказал Петров. – Другая разница в том, что у сна нет настоящего, он представлен только в воспоминании, а у мира нет будущего. При этом сон строит картину своего прошлого в момент пробуждения, а мир – из каждого настоящего момента.
– Понятно, – сказал Носиков, представив себя Жуковым.
– Так выпьем, что ли. – Петров протянул руку, и нитголлох вложил в нее свежую бутылку пива. В руке Носикова тоже появилась бутылка.
– Выпьем за сотворенный мир, которого мгновение назад еще не было, – сказал Петров.
«Может быть, его нужно называть Хослир?» – подумал Носиков.
И в этот момент нитголлохи набросились, все пятеро, на Петрова, толкаясь и мешая друг другу. Один начал душить, другие били руками и ногами.
Носиков стал отрывать руки душившего от шеи Петрова, но делал это как бы против желания (он был ведь таким же бумхаззатом, как и нападавшие). И когда оторвал эти руки, разжав палец за пальцем, обнаружил, что сам начал душить Петрова. Тогда он представил себя Жуковым, и в этом качестве легко раскидал нападавших, а одного даже бросил через бедро. И тут он почувствовал какой-то предмет у себя в ладони. Это был нож, который вложил ему в руку кто-то из приравненных. И Носиков (не Жуков, уже не Жуков) сделал единственное, казавшееся ему естественным, движение. Нож вошел меж ребер легко, он был острый.
– И ты, Носиков, – тихо сказал Петров, улыбаясь губами. – Спасибо, друг, – сказал, посмотрев в глаза.
И умер, потухнув взглядом.
Носиков стоял над трупом с окровавленным ножом в руке. Нож был длинный. «Таким ножом легко можно убить человека», – думал Носиков.
