– Надо ждать утра…
Отец оказался оперативнее, сбегал в переговорный пункт на углу, вызвал «скорую».
Врач первым делом спросила, есть ли у меня полис. Полиса не было. Она сосредоточенно помяла мне живот и решила увезти в больницу, хотя никак не могла понять, что со мной.
Следующие полтора часа меня возили из больницы в больницу на «УАЗике». Я лежала прямо на носилках, покрытых клеенкой с кровавыми разводами, и мне было холодно. От боли я даже не могла соображать, куда мы едем.
Наконец, доктор решила, что у меня что-то с почками, и меня повезли через весь город в больницу «скорой помощи». Полчаса мне пришлось ждать врача в холодном коридоре с бетонным полом.
Сидеть я не могла, я то вставала, то садилась, вертелась на месте, сползала с кушетки вниз. Наконец устроилась. Оказалось, когда сидишь на корточках, боль немного тише. На стенах коридора были развешаны плакаты о том, что без полисов в больницу не принимают. Мать нашаривала в кармане последние двести тысяч, которые они насобирали с отцом на всякий случай и беспокойно посматривала на меня.
Но меня положили в больницу и без полиса – анализ крови был хуже некуда. Оказалось, у меня камни в почках. Меня продержали почти двадцать дней и выписали. Все это время мне лишь ставили баралгин, когда становилось невмоготу от боли. Приступы постоянно повторялись. Очередной произошел сразу после выписки.
«Скорая» помощь приехала и снова отвезла меня в больницу, мне вкололи обезболивающее и отправили на все четыре стороны. От обезболивающего мне стало плохо, начало рвать, боль раздирала изнутри.
Я стояла у больницы, держалась за деревце, желудок периодически содрогался в спазмах. Я даже не могла уехать домой – как сядешь в трамвай, если тебя рвет через каждые пять минут? Я пожалела, что согласилась приехать сюда. Умирать лучше дома.
Врач в приемном покое посоветовал мне обратиться к участковому… Участковый принимал только с девяти утра, а меня привезли в пять. Я сообразила, что до Аленки недалеко, можно дойти пешком. Доплелась до ее дома, позвонила. Объяснила, что к чему, и почти без чувств повалилась на диван.
Так отныне и повелось. Раз или два в неделю почти по расписанию у меня начинался приступ. Начинался он в шесть часов вечера, и апогей боли, то есть время, когда я уже не могла лежать, не могла стоять и начинала тихо выть, приходился на три часа ночи. Отец вызывал «скорую». Медсестра «скорой» вкалывала мне баралгин внутривенно, отчего мое лицо становилось похожим на бумагу, и я бежала до туалета: от «баралгина» у меня открывалась рвота, которая продолжалась до обеда следующего дня.
От госпитализации я отказывалась, зная, что меня могут не принять. Потом меня отпускало, и я спала часов десять. В эти дни я поняла, что умереть под ножом или от пули гораздо легче, чем пережить и вынести болезнь. Что смерть пахнет не порохом и алкоголем, а блевотиной, болью и медикаментами. И что стариков нужно уважать не потому, что они такие умные и мудрые (иногда это и не так), а потому, что несмотря на все перипетии жизни, они сумели дожить до своего возраста. Их никто не застрелил, и не сгубила болезнь.
На то, чтобы сделать операцию или раздробить камни ультразвуком, у меня не было денег, потому что не было работы. На работу теперь было невозможно устроиться из-за приступов. Я даже представить себе не могла, что будет, если такой приступ случится в ларьке, особенно если нет напарника.
Чтобы оплатить визиты к врачу, мне пришлось продать обручальные кольца, единственную ценность, которая у меня оставалась. Иногда приходили мысли о том, чтобы все разом закончить. Удерживало одно: я представляла, сколько людей этому обрадуются.
Шиш! Я выживу!
Если бы я знала в то время, что от этого умирают, я бы не надеялась на выздоровление с таким оптимизмом, но я этого, слава Богу, не знала.
Иногда мама гладила меня по голове и говорила то же самое, что я думала:
– Ничего, Лиана, ничего… Мы живучие.
Столько беспокойства мне доставлял один камешек, величиной в пять миллиметров.
– И откуда такая напасть? – не могла понять мама. – Ни у кого в семье почки не болели…
Я знала, откуда – ларек, будь он проклят. Ларек, холод, отсутствие туалета, отказ от воды на протяжении суток… Ради чьих денег я гробила свое здоровье?
Когда не было приступов, я писала роман. Я упорно пробиралась к концу, преодолевая вместе с героями препятствия, которые сама же и придумала.
К Аленке я больше не ходила. Этой зимой она окончательно выгнала своего Никиту, за два месяца вдруг скинула килограммов пятнадцать и снова стала худенькой и красивенькой. Ее личная жизнь стала бурной, и ей было не до меня, о чем она не преминула мне сказать напрямую.
– Ты просто ноешь! – заявила она мне. – Подумаешь, принцесса! У нее, видите ли, боли! Ну и что? Терпи!
Я ушла. Морально я готовилась к тому, что такие боли будут теперь преследовать меня всю оставшуюся жизнь, а значит, нужно просто научиться жить с этим. Вот и все.
Мои мучения закончились в тот самый момент, когда я закончила роман. Это произошло через четыре месяца. Камень вышел. Жизнь продолжалась.
Я взяла роман и пошла по совету одного из знакомых в газету, вдруг они опубликуют отрывок? Когда я разговаривала с редактором, коленки дрожали. Редактор был очкаст, бородат, волнистые волосы стянуты на затылке в хвост. Он больше напоминал барда, чем должностное лицо.
Я отдала ему тяжелую рукопись в четыреста листов и неделю ждала ответа. Через неделю я снова появилась в редакции.
– Это, конечно, интересно, даже талантливо, – сказал редактор, выпуская вбок струйку вонючего папиросного дыма и показывая в улыбке желтые от табака зубы. – Я прочитал за выходные. Но написано слишком… монолитно, что ли. Логически законченный отрывок взять отсюда невозможно. К тому же объем… – он вдруг посмотрел на меня, откашлявшись, и предложил. – У вас прекрасный стиль, чего бы вам не поработать у нас? Нормальный заработок обещаю. Поработаете с месяц-другой внештатником, если будет получаться, переведем в штат, у нас как раз есть свободное место. Подумайте.
– Хорошо, я подумаю, – пробурчала я, не представляя себя в роли репортера.
Редакция располагалась в двух тесных комнатенках, кругом стоял шум, гам, все были заняты срочными делами, кричали, звонили, скандалили, переспрашивали, бегали с бумагами от компьютеру к компьютеру…
Как можно писать в таком кавардаке, я не понимала. Я забрала рукопись и бочком выбралась в коридор… Думать вроде бы не о чем, раз предлагают, надо идти, но я все же задумалась.
Чтобы работать журналистом, необходима доля наглости, а ее у меня не было, по натуре я всегда была человеком застенчивым. Получится ли? Я тряхнула головой. А, чем черт не шутит! По дороге домой я позвонила одному знакомому, который занимался парапланеризмом. Знакомство было шапочное, но он не отказался от интервью, ему это даже польстило. Через два дня моя первая статья была готова.
По дороге в редакцию я остановилась у парикмахерской. В детстве у меня были короткие волосы, но едва я закончила школу, как начала их отращивать, они доросли до плеч и остановились. Не помогали никакие ухищрения, расти дальше они не хотели. Может, пора с ними расстаться? В парикмахерской никого не было, и мастер заинтересованно взглянула на меня.
– Что вы хотели?
– Подстричься…
Я села в кресло, неуверенно посмотрела в зеркало.
– Понятия не имею, как это должно выглядеть, – сказала я, а парикмахер тем временем снимала заколки с моей головы. – Что-нибудь э-э-э… Даже не знаю.
– Понятно… – парикмахер посмотрела на мои волосы. – Хоть какие-то пожелания есть?
– Есть! Хочу, чтобы спереди было подлиннее, а сзади коротко.
Так она и сделала. Через полчаса на меня из зеркала смотрел совсем другой, незнакомый мне человек. Этому человеку было от силы лет двадцать. Я тряхнула длинной челкой, взъерошила волосы, улыбнулась, расплатилась и вышла на улицу. До редакции я добралась быстро – она располагалась через два дома. Я открыла дверь и решительно вошла внутрь.
….Я закурила, потушила спичку, засунула ее в банку из-под кофе и поежилась. В подъезде было прохладно. Первая сигарета за день, и я с наслаждением втянула в себя терпкий дым, чуть отдающий ментолом.
С завтрашнего дня бросаю курить, потому что мой Алексей не курит и, между прочим, не пьет. Я вздохнула и с некоторой долей сожаления посмотрела на пачку, в которой оставалось две сигареты. Сегодня к ночи я одну выкурю, а другую оставлю в пачке на всякий случай. Мало ли что… Не курить легче, когда знаешь, что сигареты есть. Может, получится бросить…
Соседская дверь открылась, и к окну спустился подросток лет пятнадцати, внук соседей. Я его часто видела в подъезде. Я краем глаза наблюдала, как он закурил, жадно затянулся, неумело выпустил клубы дыма.
– А вы в двадцатой квартире живете?
