Местный сельсовет постановил спасти новоселов, а так как родителям было под семьдесят, в администрацию пошел Федор. Был Федор после Чечни и очень резкий. Он взял за строительство деньгами и в тот же день не вернулся домой, исчезнув без следа. Говорили, что его видели в Новороссийске, а одна соседка утверждала, что ее зять выпивал с Федором в Норильске.
Так Жмерины потеряли второго сына, потому что первый тоже не писал и не звонил, и стали жить у тети Сони в предбаннике, пока на будущий год сход не построил им однокомнатный сруб.
Антон и Ира, начитавшись западной литературы, воспитывали свою дочку Лизу по Споку, то есть не пеленали в пеленки, ничего не запрещали и на все смотрели сквозь пальцы, хотя из-за этого пришлось отказаться от детского сада, потому что девочка постоянно кричала.
– Это моя игрушка! – И билась в истерике перед детьми.
– Это моя собачка! – И тягала щенка у дворовых собаководов.
– Это моя машинка! – И тащила за бампер «мерседесы» и «бэхи» автолюбителей.
Антон и Ира ничего не предпринимали, чтобы не ограничивать свободу ребенка, а лишь просили детей отдать игрушки, собаководов – собачек, а автолюбителей – машины.
Когда мы поехали в Хургаду, Лиза выбежала на пляж и заорала: «Это мое море», но, увидев ныряющих в нем людей, разревелась, а я подумал, что вот теперь идите к арабам и объясняйте, чтобы они отдали ей море.
Если бы это делало меня счастливым
Николай разбогател в годы реформ на металлоломе, но, несмотря на это, любил сбежать от охраны на скамейку Кузьминского парка выпить из пластмассовых стаканчиков с друзьями детства портвейн «Три семерки».
Если подходили стражи порядка, то он обычно для веселья залазил с товарищами в милицейский «козел», а потом откупался за всех, хотя имел удостоверение депутата и мог запросто не платить.
После второй бутылки на троих Николай показывал фотографии своей виллы и жены, хвастался любовницей и доходными сделками. Потом хлопал дверьми «бэхи» седьмой модели, открывал салон, запускал туда друзей молодости и катался по узким пешеходным дорожкам парка.
Заканчивалось это тем, что Николай упирался в какое-нибудь вековое дерево бампером, плакал и говорил: «Господи, если бы это делало меня счастливым».
Мы с Семеном Гринбергом вместе заканчивали биофак МГУ, а потом трудились в Институте океанографии РАН над одной темой.
В 1997 году, замученный бедностью, он эмигрировал с женой в США, где после специальных финансовых курсов попал на Нью-Йоркскую фондовую биржу брокером. Семен сидел у терминала и ловил колебания рынка, покупая на минимуме и продавая на максимуме. Я не видел и не слышал Гринберга десять лет, а вчера в три ночи раздался звонок с его голосом.
Семен говорил, что рынок упал на тридцать процентов, что остановили торги, что директор «Мерир Линча» выбросился из окна, а его секретарша сидит и истошно воет. Потом помолчал немного и вдруг спросил: «Слушай, Слав, а как называлась моя диссертация?»
«Динамика конкурентной борьбы в пространственно распределенных экосистемах типа ресурс – потребитель», – ответил я.
Полковник нашей войсковой части номер сто пятнадцать Сидоров пошел на Отечественную войну в шестнадцать лет, приписав себе за счет большого роста и широких плеч два лишних года. Мы, сопливые лейтенанты, все его уважали, потому что он хватал нас, пьяных, за грудки и орал: «Выпил одну бутылку, выпил две, выпил три – остановись!». За это мы не падали в сугроб, а крепко стояли на ногах и, проходя мимо, отдавали честь, а Сидоров нас прощал.
В тысяча девятьсот семьдесят девятом году на учениях «северных» и «южных» полковник Сидоров послал свой полк не в ту сторону, и ему в штабе сказали, что пора на дембель: дескать, и так ты один из последних героев войны с двумя орденами Славы в строю.
Сидоров долго буянил, но потом подал документы, и в архиве обнаружилось, что за форсирование Одера он получил и третий орден Славы, сравнявшись с Героем Советского Союза, а награда затерялась, потому что попал он с ранением в госпиталь, где провалялся полгода, а после лечения – снова в бой.
Так из-за увольнения награда нашла героя спустя тридцать пять лет.
Анфисия Петровна, одинокая старушка, жила в нашем доме и слыла чокнутой, потому что у нее в однокомнатной квартире находилось двенадцать кошек и десять котов. Смрадные запахи доносились из ее жилища, чудовищные звуки неслись из ее окон. Когда она выходила прогуляться с питомцами на поводках на улицу, казалось, что она держит в руках гигантского спрута, который расползается с кошачьим мяуканьем и визгом во все стороны.
Поэтому ее все не любили. Ее только риелторы любили. Они приходили в ее утлое жилище и, понимая, что наследников нету, предлагали различные варианты опекунства и дарения, на что Анфисия Петровна гнала их взашей и грозилась подать в милицию: «Я еще вас всех переживу».
Но в один грустный день все риелторы района сбежались в наш дом. Они столпились в дверях квартиры Анфисии Петровны и наблюдали, как кошки и коты, выгнув спины и выпустив когти, не подпускали к кровати Анфисии никого, и только бригада усыпляльщиков кошек смогла провести врачей, но было уже поздно.
Максимка писал стихи, но они всегда у него получались заурядными и не вызывали у окружающих никакого интереса и сочувствия. Сверстники-литераторы просто считали его графоманом, не беря на выступления и не сажая в президиум, хотя он туда очень хотел попасть и даже один раз с применением силы пролез, из-за чего пришлось спешно менять программу.
Понимая, что литературная карьера проходит стороной, он устроился при одном цехе поэтов на должность секретаря по изничтожению нечестивцев, в чем и преуспел, получив повышение по службе и заняв пост редактора местной газеты.
На поприще редактора он прославился тем, что, исходя из положений литературоведения, смотрел не столько на новаторские течения в современной поэзии, сколько на ее соответствие смыслу и формам, внедряемым владельцами издания.
Это принесло столь плодотворный успех, что его стали приглашать на форумы поэтов-газовиков, поэтов-бульдозеристов и поэтов – сотрудников тайных агентств.
На пятнадцатый год Максимку сделали главным редактором журнала «По ком звонит колокол» и позвали в президиум конгресса «Стихотворцы, чувствующие свое призвание».
Мечты сбываются.
Нам с женой пришла новогодняя открытка, и мы сначала немного перепугались, потому что уже лет пять открыток не получаем. Обычно нам звонят, шлют эсэмэски, электронные письма, пишут постинги в Живом Журнале или просто забивают.
Мы долго ее разглядывали, щупали бумагу, рассматривали на свет и нюхали, а потом подумали, как хорошо, что еще остались такие люди.
Один мой приятель взял новую фамилию и стал Борисоглебским. Я долго у него спрашивал, зачем он это сделал, но Володька не признавался, а только хитро косился и ковырялся в своих курчавых волосах.
Потом мы с ним сидели в баре, которым он владел, и пили пиво, а он с важным видом объяснял: «Пойми, Славка, кто я был раньше? Тюфтяев. А теперь я о-го-го! Одна визитка чего стоит. Показал с такой фамилией партнеру – и вот тебе поставка по льготному курсу. А мог стать и Шереметевым, и Воронцовым, и Проскуриным. Дал денег – вот тебе родословная на листочке. И все с подписями, с печатями. Мы же в России, а Россия – демократическая страна».
Свободу Северной Ирландии!
Денису тяжело давалась жизнь художника. Сначала он закончил Суриковку и, полюбив храмы, стал иконописцем, но быстро это занятие ему наскучило, потому что на иконах много не заработаешь. Это просто кажется со стороны, что можно, а на самом деле – нет, конкуренция большая.
Тогда Денис пошел на Арбат продавать собственные картины, но этот бизнес быстро прогорел, так как имя было нераскрученное, «откат» велик. Придут и заберут что-нибудь, а ты сиди по ночам и рисуй.
Хотя вторая попытка оказалось неудачной, она научила Дениса спокойнее относится к Уголовному кодексу, и он стал подделывать шедевры, чтобы потом их продавать как антиквариат. Два года Денис катался как в сыр в масле, но на третий год их компанию накрыли, и он убежал в Питер, все бросив на произвол судьбы. В Северной столице Денис три года сидел в подвале, занимаясь фотографией, а потом встретил посла Великобритании в России, которому показал свои снимки.
Посол пришел в восторг и назначил выставку работ Дениса в посольстве с перспективой на кругосветное турне. Денис побрился, помылся, собрался и взбодрился.
В день открытия выставки к послу стали съезжаться видные российские и иностранные гости. Со всеми посол знакомил Дениса, все обещали содействие и продвижение, некоторые тут же доставали деньги и засовывали Денису в карманы. Денис блаженствовал.
