– Дербанит – это что? – не поняла Кира. – Зарабатывает?
– Неужели непонятно? – удивилась Регина.
Кире многое оказалось непонятно в новой жизни.
Семидесятые годы, на которые пришелся ее расцвет, – были временем расцвета кинематографа. Какие ленты… Какие имена… А сейчас сплошные ментовки и стрелялки. Сознательное уплощение и упрощение. Жвачка для населения. Население ведь тоже надо чем-то кормить. Бросить скибку сена, как скотине. Смотрят сериалы.
Раньше сценарии писали по три варианта. Потом читали. Обсуждали. Принимали коллективно или отвергали. Редактор – главная фигура, дирижер при оркестре. А сейчас… На всю студию один редактор, и тот непонятно зачем.
На что потрачена целая жизнь?
* * *
Анжела стояла на кухне, мыла холодильник.
Половину молочных продуктов приготовила на выброс. Истек срок годности. Иннокентий любил приговаривать: «Лучше в нас, чем в таз». Но Кира Сергеевна считала иначе: желудок – не мусорное ведро.
Анжела вспоминала свою Мартыновку. Рыба, которую Наташка жарила на обед, еще утром плавала в море. Попав на сковородку, разевала рот, посылала последнее «прости». Куры час назад снесли яйца к завтраку. Козий сыр отмокал в солоноватой сыворотке. Анжела знала каждую курицу в лицо и каждую козочку. А здесь – все обезличено. Все заморожено – и рыба, и мясо, и непонятно когда морозили, может, еще при Брежневе.
Кира Сергеевна вошла в кухню и протянула адрес Марка.
– Поедешь к шести, – сообщила она. – Опаздывать нельзя. Может не принять.
– А если он начнет приставать, дать? – простодушно спросила Анжела.
– Дать, – не задумываясь разрешила Кира Сергеевна.
– А почему? – удивилась Анжела.
– Ты же все равно кому-то даешь… Почему не ему?
– Так те – по любви.
– Ты кого-то любишь?
– Сейчас – нет.
– Тогда какие проблемы?
– Я не могу без любви…
– А ты его полюби, – внушала Кира Сергеевна. – Лучше любить личность, чем никчемушника за три рубля.
Кира Сергеевна всю жизнь искала личность, но жила с Иннокентием, которого держала за никчемушника. Все личности оказывались при ближайшем рассмотрении предателями и подлецами. А Иннокентий оказался порядочным человеком. Значит, в человеке одно развивается за счет другого. Лидерство расцветает за счет душевных качеств.
Тысячу раз подумаешь: что важнее. Лидерство – напоказ, как выходной наряд. А душевные качества – на каждый день. Вот и выбирай.
* * *
Анжела поехала по указанному адресу.
Она добралась довольно быстро. Оставался целый час до назначенного срока. Надо было его как-то убить.
Анжела зашла в гастроном, купила торт-мороженое, на всякий случай. Вдруг Марк предложит ей романтический вечер…
Она видела этого Марка по телевизору. Худой, как мальчик. Но не мальчик. И не старик. Высохшее насекомое. Кузнечик. Полюбить его – проблематично, а пожалеть – в самый раз. Жалость – немало. На жалости можно далеко заехать, даже в любовь.
Первая любовь Анжелы пришлась на Алешку Селиванова, но его посадили в тюрьму. Он ехал на тракторе и сбил бабку Викентьевну.
Эта Викентьевна металась, как курица. Стояла бы на месте, он бы ее объехал. А то – он вправо, и она вправо, он влево, и она влево. Ей проще, маневреннее на двух ногах. А Алешка на тракторе. Тяжелая машина. Каково такой махине вертеться туда-сюда. Ну и зацепил, и не заметил. Проехал мимо. Когда его задержали, он не понял: за что?
За никчемную бабку дали двенадцать лет. Соседи говорили, что она всю жизнь, смолоду боялась попасть под колеса. Был у нее такой страх. По-научному – фобия. Из-за этой фобии она и заметалась, как заполошная. Другая бы нормально отошла, пропустила трактор да и пошла себе дальше.
Анжела пообещала ждать. Алешка поверил.
Анжела и сама верила, но… Каким выйдет Алешка через двенадцать лет? И какая она будет сама? И что станет с любовью за двенадцать лет?
Алешка, конечно, классный – кудрявый, играет на гитаре, поет, слегка гнусавя. Так сейчас модно.
Молодежь собиралась вечером на берегу моря. Солнце садилось. Море дышало. Люди в Мартыновке старели и умирали, а море всегда было одинаковым и зависело только от Луны.
Они кучковались на высоком берегу – часто сменяющиеся люди на берегу вечности. Ах, Алешка…
* * *
Анжела не хотела сидеть двенадцать лет возле родителей, стеклянных от водки. Надо расти, куда-то двигаться…
Анжела, конечно, сильно замахнулась – стать знаменитостью, выступать по телевизору, зарабатывать немеряные деньги. А с другой стороны: почему бы и нет? Чем она хуже этих девушек из «Фабрики звезд»? Иногда туда допускают таких мордоворотов, что только диву даешься. Одна – маленькая, как крысенок. Другая – жирная, как свинья. Третья – высокая, как баскетболист. И вот, пожалуйста… Где они и где Анжела? Они – в пути, а она выпала из телеги. Но ничего, ничего… Как учил ее дед, Васькин папаша: «Если хочешь чего-то заполучить, прием прост, как мычание. Тебя – в дверь, ты – в окно…»
Для начала – в дверь.
Офис находился на первом этаже. Анжела позвонила в звонок, там щелкнуло, и строгий голос спросил:
– Вы к кому?
– К продюсеру, – отозвалась Анжела. – К Марку… отчества я не знаю.
– По какому вопросу?
– Ему звонили. Он знает.
– Одну минуточку…
Раздались голоса, видимо, у маэстро уточняли: ждет ли он кого. Потом раздался щелчок. Дверь открылась. Перед ней стоял мужик, похожий на ее папашу. Тот же славянский тип. Анжела увидела, как мог бы выглядеть Васька, если бы его приодеть, причесать, попрыскать хорошим парфюмом и дать бумажник с деньгами.
Анжела вошла в комнату – большую, как фойе кинотеатра. В комнате было много кокетливых мужчин, похожих на женщин. Пиджаки одеты прямо на голое тело, а на груди – золотые украшения. Присутствовали также коротко стриженные женщины, похожие на мужчин. Все человеки двигались, перемещались, совещалась, обижались – дурдом.
Маэстро посмотрел на Анжелу слюдяными глазами и сказал:
– Еще одна Валерия…
Анжела догадалась, что это плохо. То есть быть Валерией, может, и неплохо, но первой, а не еще одной.
В дальнем углу покачивался молодой парень со скульптурным ртом. Он стоял, прикрыв глаза, как сомнамбула, ничего не видя и не слыша. Поперек его живота низко висела гитара, он ритмично чесал струны и, должно быть, внутренне напевал.
Анжелу поразила его свобода. Он ни от кого и ни от чего не зависел, в отличие от нее, которая зависела ото всего и всех.
– Кассета есть? – спросил маэстро.
– Какая кассета? – не поняла Анжела.
– Вы же собирались показываться…
– Я думала: надо спеть…
– Вы не в консерваторию поступаете. Нужна кассета. Или диск. Стас, объясни…
Приблизился молодой мужик, бритый наголо, как новобранец. Он был одет в черное и белое, как официант.
– Шоу-бизнес – это две составляющие: шоу и бизнес. Бизнес – значит, бабло, в смысле деньги. Понятно?
Анжела кивнула.
– Чтобы заработать, надо собирать стадионы. А перед стадионами никто вживую не поет. Поют под фанеру. Поэтому интересно ваш голос послушать не вживую, а пропущенный сквозь технику.
– Техники нет, – сказала Анжела. – Могу спеть вживую.
– Ну пой… – разрешил маэстро.
Анжела запела с места в карьер:
– «Не отрекаются, любя… Ведь жизнь кончается не завтра… Я перестану ждать тебя, а ты придешь…»
Анжела вдруг забыла и замолчала. Вспомнила:
– «А ты придешь совсем внезапно…»
– Хватит, – сказал маэстро. – Раздевайся.
– Зачем? – не поняла Анжела.
– Можешь не раздеваться? Стас, объясни.
Стас снова приблизился к Анжеле. От него хорошо пахло, и смотрел он дружественно.
– Это тест, – разъяснил Стас. – Маэстро делит девушек на три категории: нормальные, дуры и бляди. Когда предлагают раздеваться, то дуры начинают рыдать, бляди раздеваются без разговоров, а нормальные спрашивают: «Зачем?» Вы – нормальная. Это хорошо.
– А можно, я дальше спою? – спросила Анжела.
Дальше мелодия получала развитие, шли верхние ноты, можно было показать возможности голоса.
– Не надо, – отверг маэстро. – Чужой репертуар. Песня старая, семидесятых годов. Со старьем стадионы не соберешь. Нужен новый шлягер. Совсем новый.
– А где его взять? – не поняла Анжела.
– Заказать хорошему композитору. Мелодия и слова.
– А слова тоже композитору?
– Вы откуда приехали?
– Из Мартыновки.
– Стас, объясни девушке, – устало попросил маэстро.
– Поэт и композитор – не проблема. Их как собак нерезаных. Главное – бабло!
– А сколько стоит песня?
– От пятисот до пятидесяти тысяч баксов. В среднем пять штук.
Анжела уже знала, что куски и штуки – это тысяча долларов. Пять штук – это пять тысяч. Астрономическая сумма. Чтобы заработать такие деньги, ее мать должна пасти коров лет двадцать.
– А кто должен платить композитору: вы или я? – уточнила Анжела.
